Некоторую бессистемность вносил доктор мэтр Борен, который приходил исключительно по велению левой пятки. Может быть, таким образом он давал понять, сколь сложно его лекарское искусство. Несколько раз он приносил мне травяные микстуры, и я, сколь ни мало разбиралась в этом, каждый раз дотошно расспрашивала, что входит в состав. Некие слабые представления о средневековой медицине у меня были, я боялась, что мне предложат ртуть или подобную гадость. Так прошло пять дней.

На шестой день, сразу после визита короля, дверь вновь распахнулась и мажордом провозгласил:

— Ее королевское высочество принцесса Элиссон!

Я вздрогнула и села на кровати. Судя по всему, я сейчас увижу свою так называемую дочь. В распахнутую дверь вошла целая процессия. Первой с трудом двигалась крошечная девочка, одетая по придворной моде. Я смотрела, как бедняжка с трудом передвигается в золотой негнущейся парче. Неудивительно, что девочка споткнулась и неловко упала на колено. Идущая рядом с ней пожилая дама, обладательница выдающейся груди, наклонилась к ребенку. Я думала, что она подхватит принцессу на руки, но нет.

Женщина помогла малышке встать, быстро одернула загнувшийся, как кусок фольги, подол платья, и принцесса продолжила свой бесконечный путь. Подойдя к моей кровати, девочка неловко изобразила книксен и опять чуть не упала, но бдительная дама схватила ее за руку и дернула, выравнивая.

Больше всего меня удивила свита. Ни одного ребенка, только шесть фрейлин в возрасте от тридцати до сорока и замыкающая шествие высокая костлявая старуха в черном, чем-то похожая на королеву-мать. Женщина, которая стояла рядом с малышкой, поклонилась вслед за ней и глубоким грудным голосом произнесла:

— Ваше королевское величество, ваша дочь, принцесса Элиссон, пришла выразить вам свою любовь и почтительность.

Я растерялась, совершенно не представляя, что именно требуется ответить. Очевидно чувствуя мое смущение, мадам Вербент, которая стояла у изголовья кровати, наклонилась ко мне и тихо прошептала ритуальную фразу: «Я выражаю своей дочери благодарность за любовь и внимание.»

Совершенно машинально я повторила слово в слово и выслушала после этого небольшой доклад от няньки:

— Ваше королевское величество, ваша дочь, принцесса Элиссон, хорошо кушала и спала все эти дни. С ее здоровьем все в порядке. Ее ежедневно навещает доктор и следит за питанием принцессы. Позвольте нам откланяться.

В полном обалдении я машинально кивнула головой. Отход процессии совершился несколько быстрее и не так пафосно, как их пришествие. После поклона нянька подхватила принцессу на руки и прошла между расступившимися фрейлинами. Женщины пристроились ей вслед и через полминуты дверь захлопнулась. Глядя на мое ошеломленное лицо, мадам Вербент, похоже, не поняла причины смятения и торопливо начала объяснять.

— Элен, не надо так расстраиваться! Когда вы подарите государю наследника, вам разрешат, как и раньше, брать ее высочество на колени. И у вас будет время для беседы с ней. Королева-мать считает, что отвлекаясь на дочь, вы не приложите достаточно усилий для вынашивания сына, — со вздохом закончила она.

Я смотрела на расстроенное лицо мадам и видела в нем жалость и сострадание. Она искренне любила эту заморенную семейной жизнью королеву и переживала за нее. Я погладила её по руке, чем вызвала смущенную улыбку, и снова улеглась в постель. Мне нужно было обдумать все то, что я узнала.

«Получается, что свекровь запрещает мне видеться с дочерью. Девочка мне, конечно, чужая… Но ведь, скорее всего, ребенка, которого я ношу, тоже отберут.».

Всплеск адреналина, который я получила при этой мысли, меня удивил. Конечно, мое тело считает ребенка своим, но ведь я же не сошла с ума… Я же понимаю, что волей безумного случая оказалась в чужом теле. И тем не менее все мои мысли постоянно возвращались к тому, кто сейчас слабо толкался у меня в животе.

Дни тянулись и тянулись, вымораживая меня бессмысленным лежанием. Сколько могла, я давала мышцам нагрузку, прячась под одеялом, слегка приподнимая ноги, крепко сжимая кисти рук, стараясь двигаться незаметно. При этом я прекрасно понимала, что такие статичные упражнения дают очень небольшой эффект, но это было все, что я могла себе позволить.

Самым противным было то, что доктор запретил мне мыться. Сперва я думала, что он «отыгрывается» за вино, поднимая свой авторитет, но через некоторое время поняла:

мытье тела в этой стране считается крайне вредным. Воспользовавшись моментом, доктор прочитал мне лекцию о том, что теплая вода раскрывает поры тела, куда потом с легкостью проникают болезни.

Мне запрещали мыться, вставать с кровати, ходить, и уж тем более смотреть в окно. Это тоже признали вредным. Единственное, что мне удалось отвоевать, это фруктовый отвар, который подавали теперь к столу вместо вина.

Была и еще одна хорошая новость. Мадам Вербент, которая приехала сюда вместе со мной, вовсе не считала мытье ужасным. Как-то раз она с тоской вспоминала королевскую мыльню во дворце моего отца. Она так восторгалась горячей водой, льющейся из крана и мраморной отделкой стен, что это меня немного успокоило — не все считают чистоту тела кошмаром.

При том, что купаться мне запрещали, ночную сорочку меняли ежедневно и раз в три дня — полностью постельное белье. Это меня и спасало от запаха собственного пота. Софи тишком проносила за ширму, где меня переодевали, мокрое полотенце и торопливо обтирала мне тело, предварительно выгнав горничных. С каждым днем я все сильнее ощущала, насколько всем во дворце, кроме мадам Вербент, наплевать на меня.

Даже мои собственные фрейлины были ко мне вполне равнодушны. Они выполняли приказ, если я обращалась на прямую, но сами совершенно не проявляли интереса, предпочитая днями сидеть за столом и тихонько сплетничать. Иногда состояние становилось просто истерическим: мне хотелось рыдать и ломать все вокруг. Сдерживать себя стоило больших трудов. Думаю, шалили гормоны. Все же я достаточно много знаю о человеческом теле.

А дни все ползли тоскливой вереницей, похожие один на другой, как бильярдные шары — тяжелые и гулкие. Единственной отрадой были рассказы мадам Вербент. Она так явно тосковала по прошлой жизни: достаточно легкой, веселой и несколько безалаберной, что без конца предавалась воспоминаниям. А я получала хоть какое-то представление о бывшей семье Элен. Сведения эти я сложила в копилку памяти, иногда перебирая и уточняя у мадам кое-какие детали. Я прекрасно понимала, что все это однажды может мне сильно понадобиться.

Самым странным во всей этой истории, пожалуй, было мое отношение к ребенку. Точнее, к двум детям. К маленькой принцессе Элиссон и тому малышу, что все сильнее ворочался в животе.

Раз в семь дней дочку Элен по-прежнему приводили ко мне на несколько минут. У меня было достаточно времени рассмотреть малышку и пожалеть ее от всей души. Хорошо уже то, что красотой она пошла в отца, только цвет волос ей достался от матери. Несмотря на трехлетний возраст, это были достаточно густые и красивые пепельно-русые волосы, тяжелые и гладкие. Их нещадно стягивали в весьма сложную прическу. Девочка иногда напоминала мне карлицу, настолько взрослым и печальным был ее взгляд.

Она была хороша собой и почти всегда грустна, что и неудивительно — ей не давали бегать, играть, одевали в тяжелую и неудобную одежду, без конца муштровали, и я не видела хоть капельки любви от ее фрейлин к бедному ребенку. На кой черт ей эта парча, тяжеленный толстый бархат и массивные золотые серьги, которые оттягивают крошечные ушки, если с утра до вечера над ней измываются взрослые со своими правилами?

С малышом же, которого я вынашивала, все было еще сложнее. Я удивительно быстро привыкла считать его своим, откликалась душой и сердцем на каждое его движение, радовалась активности и с ужасом понимала, что его также заберут у меня. Если слабовольного мужа еще можно было как-то прогнуть, то королева-мать явно мне пока не по силам. Эта мысль тревожила меня все сильнее и сильнее. До самого момента родов.