— Тусси, зайди за ствол дерева, чтобы тебя не было видно от дома, сядь и спокойно поешь. Если ты мне понадобишься, я позову.

Надо сказать, что на это с растерянностью и непониманием смотрели и мадам Менуаш, и Софи. Но я сделала вид, что все идет как надо:

— Садитесь, дамы, и давайте уже наконец-то поедим.

Возможно, во дворце такой номер мне не прошел бы даром. Но пока царит эта неразбериха, я постараюсь использовать ее по максимуму и ввести в Шанизе новые правила этикета. Мне надоело изображать из себя идола и каждый раз, поднося кусок ко рту, чувствовать пристальное внимание свиты.

Первое, что я выяснила — имя мадам Менуаш.

— Жанна, ваше королевское величество.

И для Жанны, и для Софи то, что их усадили за один стол с королевой, явилось нехилым таким потрясением устоев. Они обе смущались и чувствовали себя крайне неловко:

— Софи, представь себе, что не было никакой свадьбы, и я по-прежнему принцесса Элен, — я улыбнулась мягко и успокаивающе и продолжила: — Ведь оттого, что я вышла замуж, во мне не изменилось ничего, я все та же Элен. Вспомни, как раньше дома… — говорила я наугад, но понимала, что, живя рядом, Элен и Софи не могли строго придерживаться правил этикета всю свою жизнь. Наверняка, оставаясь вдвоем, многое они нарушали. Кроме того, судя по рассказам и воспоминаниям фрейлины, в Сан-Меризо этикет не был таким жестким.

Первой, как ни странно, начала приходить в себя мадам Менуаш. Жанна, робко поглядывая на меня, взяла с тарелки пирог и начала его есть. Софи же, похоже, вспомнившая какие-то шалости, с улыбкой принялась нарезать мясо, приговаривая:

— Да уж, ваше королевское величество… Если вспомнить, какую взбучку мы получили, когда воровали недозрелые персики… — она на мгновение замерла, хихикнула и добавила: — Хотя, признаться, и без выговора от его королевского величества Господь изрядно покарал нас!

Сообразив, о чем она говорит, я полувопросительно-полуутвердительно спросила:

— Это ты про то, как болел живот?

Жанна, с любопытством поглядывая на нас, осмелела настолько, что тоже рискнула отрезать себе хлеба и мяса. Я про себя выдохнула. Пусть они привыкнут, что я не только королева, но и живой человек. Пусть они поймут, что от меня не стоит ждать пакостей или унижения. Мне действительно были необходимы их дружба и доверие.

Первый шок прошел, и дальше мне оставалось только поддерживать беседу:

— Скажи, Жанна, ты умеешь сама собирать травы?

— Конечно, ваше королевское величество. Моя бабка была знатной травницей. Она держала настоящий аптекарский огород, и ее микстурами пользовались все самые знатные горожане.

— А дикие травы?

— Ну, не так хорошо, как бабушка, но все же разбираю. Только я предпочитаю покупать готовые. В столице есть две женщины, которые разбираются хорошо и сушат правильно. Самой мне бывает не с руки по лесу бродить, так я всегда у них покупаю.

— О, как интересно! Жанна, расскажи мне о них поподробнее.

Контакты с опальной королевой были запрещены. Всем. Охрана, которая провожала меня до Малого Шаниза, была не столько охраной, сколько стражей. Вход и выход дозволялись некоторым лакеям. И раз в неделю на задний двор пускали крестьян. У них повар покупал роскошные жирные сливки, масло, яйца, молодых цыплят, молоко, творог и даже сыр. Мне контактировать с ними строжайше запрещалось.

Если бы не метр Борнео, привезший с собой два сундука книг, я бы сошла с ума от скуки и бездействия. Единственное, что мне дозволялось: прогулка в огороженной зоне. Запущенный сад потихоньку начали приводить в порядок. Но до ухоженного ему было еще очень далеко.

А вот сразу за садом, если перейти по небольшому каменному мостику широкий ручеек, старый дощатый забор охватывал еще приличный кусок леса. Самого обычного леса, с кленами, рябинами и осинами. Поскольку на прогулку меня всегда сопровождали минимум трое военных, я запретила мадам Лекорн следовать за мной. Эта сующая во все свой нос крыса вызывала у меня раздражение. Зато всегда на прогулку вместе со мной ходил Энрике, ведя на поводке два меховых задорных комочка.

Иногда, чтобы двигаться больше, я приказывала спустить Денизу и Гаспара с поводков, и мы начинали ловить ошалевших от свободы песелей. Это было довольно весело. Поскольку в замке шел ремонт, то большую часть дня я старалась проводить именно на прогулках. Меня радовало мое окрепшее тело, но я понимала, что очень хотела бы увеличить нагрузку и проводить нормальные тренировки. Для этого у меня были кое-какие задумки, но пока, увы, неосуществимые.

Гастон, тот самый лакей без фаланги на мизинце, имел право выхода за ворота. Именно через него я получила первую записку от герцога де Богерта. Передав мне свернутый в тугой рулончик клочок бумаги, лакей очень серьезно сказал:

— Я, ваше величество, за записку три золотых затребовал.

— Ого! Вы можете оставить их себе.

Похоже, герцог де Богерт очень не хотел терять своего влияния на своего брата. Возможно, он рассматривал меня даже не столько как союзника, сколько как некую цель, на которую отвлекалась Ателанита. Оставшись один на один с ней, он почувствовал, как возросло давление на него и на короля.

Скорее всего, именно поэтому в записке он клялся мне в вечной дружбе и верности и торжественно обещал похлопотать перед королем о смягчении моего наказания. Разумеется, все это было пересыпано куртуазными фразами о том, как он сожалеет о моей ссылке и прочими розовыми соплями, но в целом содержание меня более чем устроило. Тем более, что герцог не поленился приложить маленькое извещение о том, что лично навещал моего сына и дочь. Дети здоровы, за ними надлежащий уход.

По сыну я тосковала. Мне хотелось быть рядом с ним ежесекундно. Наблюдать, как он растет и развивается, самой обучать чему-то, смотреть, как он получает от жизни первые впечатления и первые уроки: брать в руки погремушку, улыбаться, слыша мой голос, радоваться новым впечатлениям. Всего этого я была лишена и единственное средство от меланхолии было работа.

Просыпалась я очень рано, с первыми лучами солнца. Туалет, умывание, выбор дневной одежды. Ранний завтрак и первая прогулка, занятия с метром Борнео, которые забирали два-три часа, обед, который до сих пор, так же как и все приемы пищи, проходил на улице. Вторая длительная прогулка. Незадолго до ужина я проверяла, что успели сделать за сегодня, и назначала новый фронт работ.

Мадам Лекорн, которая попробовала было сунуть свой нос в мои распоряжения, была публично отчитана мной. Это был первый скандал, и мадам пригрозила, что откажется оплачивать работы. Капитан моей охраны, который вроде бы должен был регулировать все споры и конфликты, в данном случае занял нейтральную позицию:

— Ваше королевское величество! Король лично мне приказал не допускать никаких ваших контактов с внешним миром. Миледи Лекорн, прошу простить меня, — вежливый кивок в ее сторону и глубокий поклон мне, — Ваше королевское величество, но таков приказ, и я не могу его нарушить. Все, что происходит внутри двора и замка — вне моей компетенции. Все остальное в вашей воле, ваше величество, но общаться с рабочими я не могу вам позволить. Разве что вы можете отдать приказ мэтру Корету.

— Что ж, капитан Ханси, я вас услышала. Вы можете быть свободны.

Мадам Лекорн уже не прятала довольную улыбку и в предчувствии победы ласково начала приговаривать:

— Ваше королевское величество! Такие изменения в планировке дворца не входят в планы. Ваши требования за гранью разумного! Ее королевское высочество строго-настрого наказала мне научить вас соблюдать все возможные формальности. Такое количество комнат и дверей, которое вы требуете, по моему скромному мнению, излишество.

— Мадам Лекорн, приказываю вам уйти с моих глаз и не показываться до завтра.

Когда вспыхнувшая мадам, кланяясь и пятясь задом, удалилась, я обратилась к единственному человеку снаружи, которого допустили сюда во двор. Некий мэтр Корет, рекомендованный королю лично герцогом де Богертом, занимался в столице тем, что устраивал ремонтные работы в домах знати. Так что сюда, в Малый Шаниз, мэтр прибыл с запиской из королевской канцелярии и разрешением осмотреть дом.