— Но ваше королевское величество, это займет, возможно, не один день! Вы никогда не требовали ранее таких отчетов. Вы же знаете, как я предана вам!

— Преданные слуги, мадам Лекорн, тщательнее исполняют свою работу. Если вам понадобится неделя подсчитать все долги, значит, эту неделю вы будете заниматься только расходной книгой.

Фрейлины, сидящие за большим столом, притихли. Некоторые из них так и замерли с иголкой в руке, бросив свое вышивание и прислушиваясь к моему спору с миледи. Я понимала, что рано или поздно мне придется познакомиться с ними ближе, но на сегодня, пожалуй, с меня хватит. Я боюсь наделать слишком заметных ошибок, потому действовать стану неторопливо.

Я уступила место за столиком миледи Лекорн, которая уселась, взяла перо в руки и застыла, страдальчески подняв брови домиком. А мы с Софи отправились к облюбованному мной окну, подальше от фрейлин, с тем, чтобы можно было тихонько поговорить. Секунду поколебавшись, я позвала к нам еще и мадам Менуаш. Разумеется, присутствие в покоях акушерки моим фрейлинам не нравилось, и хотя это была моя воля, они всячески избегали хоть как-то контактировать с ней. Иногда это было весьма заметно, и я прекрасно понимала, что мадам испытывает неловкость, а возможно, даже и обиду. Так что на зависть этим дамам я позволила мадам Менуаш взять вязание и сидеть рядом с собой.

Сама я никогда не была рукодельницей, но понимала, что рано или поздно нечто такое придется освоить. Даже для того, чтобы не выделяться среди местных. Конечно, вышивка или вязание не были обязательной работой фрейлин. Большей частью они просто держали в руках спицы или пяльца и болтали или сплетничали от души. Не думаю, что каждая из них была очень уж искусной мастерицей, но раз так принято, начну учиться. Главное для меня сейчас — выяснить у Софи, чем я «любила» заниматься раньше. Однако разговор пошел совсем о другом. Тему задала мадам Вербент:

— Элен, скажите, я правильно понимаю, что завтра вы собираетесь надеть для церемонии синее платье?

— Да, мэтр Хольтер — искусный мастер. Он разберет эти два ожерелья, что я ему отдала, добавит ту самую золоченую кожу на пояс, и к утру это платье будет выглядеть весьма роскошно.

Мадам Вербент некоторое время молчала, поджав нижнюю губу, и даже покосилась на мадам Менуаш. Я заметила ее взгляд и сказала:

— Софи, мадам Менуаш останется с нами, чтобы следить за моим здоровьем, я больше доверяю ей, чем мэтру Борену. И я уверена, что это доверие мадам оправдает. И никакие наши разговоры не станут известны посторонним. Вы можете говорить спокойно, Софи.

При этих словах мадам Менуаш слегка порозовела, ей явно была приятна похвала из моих уст. Софи вздохнула над моей очередной причудой и заговорила о том, что ее волновало:

— Ваше величество, вы же понимаете, что королева-мать будет этим недовольна.

— Элен, а был ли хоть один раз, когда королева-мать была мной довольна? — от такой постановки вопроса Софи растерялась, а я продолжила: — Королева постоянно наговаривает на меня своему сыну, она не стесняется делать мне выговоры при придворных и сознательно унижает меня. Так чем конкретно может мне грозить ее неудовольствие в данном случае?

— Но ваше величество, ваш муж, возможно, будет недоволен! — Софи искренне тревожилась за меня.

— Моему мужу настолько наплевать на меня, что я считаю вполне возможным пренебречь его гневом.

Возможно, у мадам Вербент и были еще какие-то возражения, но она очень тонко чувствовала мое настроение и потому просто вздохнула и перевела разговор на другое.

Утро Дня Великой Благодарности началось почти обычно: публичный туалет, умывание, свежее белье, прическа. Правда, в этот раз укладку не делали, просто расчесали и подготовили волосы к дальнейшей обработке. А вместо стандартного домашнего платья, которые я носила каждый день, на меня накинули теплый пеньюар, ну если попроще — бархатный халат, который было легко как надеть, так и снять.

Мэтр Хольтер лично доставил в мои апартаменты платье, дождался от меня благодарности и оплаты и ушел совершенно довольный собой. Я не позволила убрать платье в гардеробную, заявив мадам Лекорн, что еще не налюбовалась им: распустив ожерелья, портной закрепил все эти драгоценности именно так, как я ему и сказала: на передней половине одежды. Сейчас бархатный туалет смотрелся более чем роскошно: кровавые рубины в золоте и в окружении молочно-белых камней только подчеркивали глубокую синеву бархата. Шика и богатства добавляла золотая вставка на поясе.

Завтракала я так же, как и всегда, а вот сразу после еды поднялась серьезная суматоха.

Во-первых, вновь был вызван местный ключник, и я достала из собственной сокровищницы тот самый рубиновый набор. Венец оказался очень тяжелым, и чтобы эта штука держалась на голове, ее попросту привязали моими же волосами: выдергивали из прически длинную прядь и несколько раз обматывали ею нижнее кольцо венца, затем прядь заправлялась и закреплялась шпилькой. Теперь, если я вдруг надумаю упасть, эта штука, скорее всего, оторвет мне голову, ну или в лучшем случае, снимет скальп.

А дальше начался тот самый конфликт, который я выиграла только благодаря отсутствию у миледи Лекорн времени. Миледи потребовала принести мое парадное платье, на что я, небрежным жестом руки остановив горничных, заявила:

— Не стоит беспокоиться, мадам Лекорн. Сегодня я надену другой туалет.

Сперва мадам просто уговаривала. Потом начала заламывать руки и давить на жалость:

— Ваше величество! Королева-мать сочтет это неуважительным! Ее высочество воспримет это как личное оскорбление! Она решит, что во всем виновата я! Что я не досмотрела и не указала вам, ваше королевское величество…

— А вы и не можете указывать мне, мадам Лекорн. Королева-мать, безусловно, влиятельная особа при дворе моего мужа. Но нравится вам или нет, королева этой страны — я!

— Но, ваше королевское величество! Вы же понимаете, что это грозит вам гневом вашей свекрови⁈

— Главное, мадам Лекорн, чтобы вам не грозил мой гнев. Я думаю, в первую очередь, вы должны беспокоиться об этом.

Больше всего мне не понравилась реакция фрейлин. Поскольку, в отличие от миледи Лекорн, к скандалу я была готова, то успевала краем глаза наблюдать и за ними. Выражения их лиц читались достаточно просто, и кроме изумления, некой гадливости и испуга я заметила еще и сильное недовольство, недовольство именно моим решением.

В общем-то, я и раньше понимала, что все мои фрейлины, кроме Софи, приставлены свекровью, и задачей номер один для меня становилась замена этого гадюшника на что-то более приемлемое. Наверняка не только миледи Лекорн шпионит за мной. Иначе зачем бы сейчас леди Богер, торопливо приседая передо мной, просила разрешения покинуть мою царственную особу:

— Ваше королевское величество! Я только попрошу у мэтра Борена декокт от головной боли, — дама постно смотрела в пол, стараясь показать, как ей плохо.

— Леди Богер, я думаю, если вы просто сядете за стол, а не будете суетиться вокруг меня, ваша голова пройдет сама собой. Я не отпускаю вас.

Поскольку я, как настоящий тиран, категорически отказалась выпустить из комнаты хоть одну из этих женщин, то им пришлось смириться с моим решением. Медленно и неохотно, под вздохи и предсказания моего ужасного будущего, синее бархатное платье надели на меня. Шнуровку я не доверила ни одной из горничных: все эти фокусы с туго перетянутой талией мне не нужны нафиг. Потерять сознание от недостатка кислорода — совершенно недопустимо.

Поверх платья мне закрепили мантию, и я сполна оценила бремя королевской власти: и сжимающий мою голову венец, килограмма на три-четыре весом, и десятки килограммов ткани и меха, давящие мне плечи.

К тому времени, как я выиграла этот маленький бой, настал час выхода. Я шла впереди, а сзади и по бокам четыре фрейлины тащили на весу неподъемную мантию. Я серьезно начала опасаться, что не смогу нормально сесть, имея на плечах такую нагрузку.