Так как научные трактаты и биографии генералов прошлых лет попадали в руки барона не так и часто, то от скуки он спасался следующим образом: во-первых, выездкой собственного коня, а во-вторых, метанием ножей в цель.

И, в общем-то, по окончании войны жизнь его была спокойна и размеренна. Он снял небольшой скромный домик на окраине Сольгетто, где на первом этаже поселились дородная, но несколько сварливая кухарка и его собственный ординарец, а на втором расположились две комнаты, в одной из которых с солдатским уютом и устроился сам генерал.

Там стояла кровать с плоской подушкой, накрытая тощим шерстяным одеяльцем, стол, два стула, фарфоровая ваза с большой трещиной, оставшаяся от прошлых хозяев. И в качестве элемента роскоши в углу находился неуклюжий портновский манекен, на котором и висела его собственная парадная форма. Все остальное добро — чистые подштанники, чулки и рубахи хранились на первом этаже в сундуке весьма скромных размеров, под надзором ординарца.

Столичная жизнь казалась генералу несколько скучноватой, но после бесконечных переездов, переходов и атак — в чем-то даже притягательной. Единственным неудобством было то, что в соседнем домике жила добропорядочная вдова леди Мерино, у которой была дочь на выданье. С этой самой вдовой генерал и сталкивался почти каждый раз, когда выходил из собственного дома. Разумеется, «совершенно случайно».

Перегораживая бравому герою дорогу и напирая на него обширным бюстом, леди Мерино заводила светскую беседу, рассказывая о неисчислимых достоинствах собственной дочери и ее «вполне достойном» приданом:

— … особнячок в центре Сольгетто — это вам не кот начхал! Если подняться на чердак и немножко из окна высунуться, даже видно крышу королевского дворца! Конечно, девочка моя еще совсем невинна и душой, как ребенок, чиста! Но если бы нашелся подходящий опытный мужчина, — почтенная леди лукаво подмигивала генералу, как бы намекая, кого именно она считает «подходящим мужчиной», — то он не остался бы обиженным. Есть же, разумеется, еще и полное приданое, сшитое в монастыре святой Ираиды!

Во время этих «добрососедских» бесед генерал испытывал редкостное ощущение собственной беспомощности. Больше всего ему хотелось достать саблю и оглушить вдову. Треснуть по голове плашмя и хоть ненадолго заткнуть фонтан её красноречия.

Вильгельм де Кунц был взрослым, опытным мужчиной и понимал, что такого удовольствия позволить себе не может: почтенных леди не бьют по головам. Возможно, ему просто не хватало светской выучки вежливо намекнуть даме, что его не интересует ни «достойное приданое», ни «чистая душой и телом» дочка. А соседка, как будто заранее зная, когда он появится на улице, каждый раз встречала его любезной улыбкой и продолжала свои «легкие» намеки. В последние дни давление усилилось, леди стала брать с собой на прогулку дочь.

Ничего плохого или хорошего про эту дочь Вильгельм сказать не мог. Обыкновенная девица, розовеющая от смущения и мамашиной «деликатности». Иногда, получив толчок в бок от госпожи Мерино, девица тихим голосом бормотала себе под нос нечто вроде: «Всегда так приятно видеть вас, генерал», таким тоном, как будто хотела сказать: «Господи, да когда же этот кошмар закончится! Женись уже на мне, и всем сразу станет легче!».

К сожалению, за арендованный домик Вильгельм внес оплату за год вперед, и переезжать куда-то еще, помня о столичных ценах, было весьма расточительно. Тем не менее, оказавшись в безопасности собственного дома, он иногда подумывал о позорном бегстве, даже не стесняясь себе признаться, что эту битву он может и проиграть.

Дни шли, и часть войска была распущена по домам, а оставшаяся часть выведена за пределы города. Генерал де Кунц уже радостно предвкушал переезд в казармы за стенами Сольгетто, когда пришло приглашение на королевский благотворительный бал. Это было странно и неожиданно, поскольку ко двору де Кунц представлен не был. Да и светские манеры генерала, безусловно, не были слишком уж блестящими. Однако отказаться от приглашения было решительно невозможно.

В назначенный день, встретив в королевском дворце довольно много своих сослуживцев, генерал с тоской наблюдал, как придворные франты пренебрежительно оглядывают парадные мундиры вояк, как кокетничающие девицы перешептываются, глядя на офицеров искоса, и как явно в их шепотках сквозит изрядная доля гадючьего яда.

Больше всего генерала де Кунца поразил сам Ангердо Пятый. Этот роскошно одетый великолепный красавец так искренне наслаждался царящей вокруг суматохой, так картинно поглядывал на своих дам и так откровенно пренебрегал приглашенными офицерами, что первый раз у генерала появилась довольно странная мысль: «И вот за такого павлина было пролито столько крови?».

Больше всего на этом балу генералу понравилось поведение королевы: чуть отстраненное, холодное и очень сдержанное. Она мало разговаривала с гостями, но для каждого, с кем беседовала, нашла теплые слова. Генерал терпеливо высидел парадный обед, получил из рук короля положенный ему памятный знак и, несколько неловко протанцевав по залу с какой-то перезрелой красоткой, тихо-мирно отступил в сторону добродушных матрон, играющих в карты по маленькой: это место показалось ему самым тихим и спокойным.

Однако светская неопытность сыграла с генералом дурную шутку. Как только дамы получили известие о том, что генерал холост и носит титул барона, все разговоры немедленно скатились в сторону их великолепных дочерей, обладающих всеми мыслимыми и немыслимыми достоинствами, а также, черт бы его побрал, «приличным приданым».

Однажды, еще в бытность свою простым рядовым герцогской охраны, юный де Кунц, возвращаясь слишком рано утром из трактира, попал в центр собачьей свадьбы, где ополоумевшие от весенней радости псы грызлись за любовь ободранной черной «красавицы». Почему-то в сознании одуревших собак произошел сбой, и они приняли Вильгельма то ли за врага, то ли за соперника. Псы были здоровые, массивные и совершенно невменяемые. Отбился барон тогда с большим трудом…

Так вот, даже тогда генерал Вильгельм де Кунц не трусил так, как за столом с этими милыми пожилыми леди. На герцога де Сюзора, который любезно кивнул ему и, улыбнувшись дамам, сообщил: «Миледи, я похищаю вашего кавалера по служебной надобности», барон де Кунц смотрел как на истинного спасителя.

Разговор с герцогом де Сюзором был сложен. От предложенных перспектив Вильгельм де Кунц отбивался, как мог. Между тем герцог не давил на генерала слишком уж сильно. Зато детально и многословно рассказывал неожиданно заинтересовавшемуся Вильгельму о положении дел в государстве и расстановке сил в Большом Королевском Совете.

— … и вот при таком раскладе, барон, мы рисковать не можем. Если бы мы имели поддержку его королевского величества, то планы королевы Элен имели бы шанс осуществиться. Но, увы, ее высочество Ателанита имеет больше сторонников и гораздо легче может повлиять на короля.

Чтобы была возможность вести беседы достаточно часто, герцог де Сюзор отвел в своем столичном доме весьма достойные апартаменты для генерала. Собирались на беседу они обычно после ужина, и Вильгельм де Кунц с удивлением понимал: ему становится все интереснее и интереснее. Чем-то эти рассказы о дворцовых интригах и подковерных играх напоминали ему времена обучения у капрала Кейна. Точно также противники хитрили и изворачивались, могли дать ложную информацию и указать неверное направление.

В задачу же герцога де Сюзора входила обязанность распутать все эти нити мелких интрижек и пакостных заговоров и спрясть из этого прочную и ровную нить выгодного королевству решения. Для генерала после благотворительного бала и личного, далеко не самого приятного впечатления о короле встретить человека столь честного и пекущегося о мощи государства, было большой удачей. Это была именно та черта, за которую Вильгельм так высоко оценил герцога. Роган де Сюзор радел не о своем кошельке или собственном продвижении при дворе, а о благе всего Луарона.