Я написала своему отцу до того, как выехала из Малого Шаниза. Голубиную почту я возродила там еще пару лет назад. Проблема общения с лордом Ферзоном и отцом пропала полностью. От моей столицы до королевского дворца Сан-Меризо голуби доставляли почту за четыре дня. Разумеется, это не был один и тот же сумасшедший голубь.
Это была сеть голубятен, которая тянулась до самой границы страны и содержание которой я оплачивала лично. Голубь знал только одну дорогу и одну свою собственную башню, но там попадал в надежные руки: с него снимали крошечный сверток письма, потом поили и кормили и отправляли на отдых. А второй свежий голубь в эти же минуты вылетал из окна башни.
Способ передачи новостей таким образом был весьма затратный. Содержание каждой из башен, где-то деревянных, а где-то и каменных, обходилось мне примерно в четыре монеты золотом в год. Всего для связи с отцом мне понадобилось семь голубиных башен.
Это было то, что никогда и нигде не пряталось, было известно абсолютно всем и возведено или восстановлено с благословения мужа. Я не так уж долго и жаловалась ему, что скучаю по сестрам и жалею, что не могу с ними переписываться. Более того, около двух лет я почти каждое такое письмо, полученное от отца или других родственников, обязательно показывала мужу или, как минимум рассказывала о нем. Сообщала, что моя сестра, та самая, которую высмотрела ему в жены Ателанита, родила уже третью девочку. Что у отца разыгралась подагра и в главном храме Сан-Меризо служили молебен его о здравии. Что один из братьев исключен из списка наследников престола, поскольку желает жениться на неродовитой дворянке. Надо сказать, Ангердо эти новости не слишком интересовали, но он терпеливо выслушивал их и иногда даже забирал эти письма. Думаю, ими интересовалась внутренняя безопасность.
Однако никто не знал, что есть и вторая тайная линия связи с Сан-Меризо. Эти башни ставила не я, а различные купцы, заинтересованные в том, чтобы узнать цены на товары в крупных торговых городах. Возможно, я не стала бы городить огород и устраивать тайную линию, тем более что ее содержание обходилось в два раза дороже на каждую башню, а поставить пришлось на три башни больше, поскольку линия связи была не совсем прямая. Так вот, возможно, я и не стала бы городить огород, если бы иногда, действительно нечасто голуби с письмами не пропадали.
Конечно, это могла быть случайность — ястреб или кречет нашел себе сытный обед. Но поскольку королевский трон быстро воспитал во мне недоверие ко всему на свете и повышенное чувство тревожности, то страховку я делала, где могла. Самое интересное в этой ситуации было то, что ответ от отца, также написанный в двух экземплярах, пришел только по одной линии: по той самой, которая вовсе и не считалась королевской. Возможно, это было просто совпадение, но это было такое совпадение, в которое я не верила. Скорее этот случай дал мне понять, что охота началась.
Письмо я прочитала в карете, которая медленно тряслась по разъезженной дороге. На тонкой рисовой бумаге, которую завозили из Шо-Син-Тая, отец обещал мне любую помощь, которая понадобится, и сообщал, что часть помощи уже в пути. Дочитав, я вздохнула чуть свободнее, но серьезного облегчения пока не было. Я прекрасно понимала, что самые серьезные бои еще только предстоят. И проходить они будут не в чистом поле, а в роскошном зале, где собирался государственный Совет.
Я понимала, что жизнь дофина, а также моя и дочери висят на тонюсенькой ниточке. Радовало одно: на точно таких же ниточках висели жизни кардинала Ришона и герцога де Богерта. И если герцог хотя бы понимал, что я вполне достойный противник, то церковь сделала ровно ту же ошибку, что и я. Она не восприняла королеву всерьез.
Похороны закончились. На следующий день состоялось чтение завещания покойного короля Ангердо. Для меня в этом документе неожиданностей не было. Хранился он в массивном железном сейфе, вмонтированном в стену зала большого Совета и круглосуточно охранялся гвардейцами. Я бы беспокоилась гораздо больше о сохранности документа, если бы один из ключей, закрывающих этот позолоченный ящик, не находился у меня.
Однажды, после того, как отработала осенняя сессия жемчужной Коллегии, на интимное свидание с Ангердо я принесла небольшой клочок бумаги, где была написана очень симпатичная четырехзначная сумма, которую в ближайшие дни передадут королю в руки для личных расходов, муж сказал мне:
— Дорогая, иногда ты меня очень удивляешь. Благодарю! Признаться, ты оказалась более ловкой, чем моя покойная матушка, — он перекрестился, еще раз полюбовался на листочек с суммой и добавил: — У меня тоже есть для тебя сюрприз, — с этими словами Ангердо протянул мне небольшой ключ с довольно сложной головкой.
— Что это, мой король?
— Это третий ключ от сейфа, в котором хранится мое завещание. Иногда в него вносятся изменения, и тогда хранители ключей приглашаются все вместе. Заодно только вы будете знать, что именно в нём написано.
Через два месяца после передачи мне ключа на моих глазах в завещание внесен был пункт, где королевскою волей я назначалась регентом при малолетнем дофине и должна была получить всю полноту власти. Поскольку Ангердо обладал не самым терпимым характером, то примерно раз в три-четыре месяца в документ добавлялся какой-либо пункт вроде: «… жеребца по имени Кассиль лорду Магону, ему же — золотую шкатулку с моим портретом на крышке и хранящиеся там три драгоценные фибулы с альмандинами и сапфирами». В это же время из завещания вымарывался кто-то из придворных, которому раньше и полагалось все это богатство.
В общем-то, ничего сложного в процедуре не было. Из стопки пронумерованных листов просто извлекался тот, на котором были перечислены дары придворным. Тут же, на глазах у короля и хранителей ключей, писец переписывал лист. Он визировался малой государственной печатью и нашими подписями, вкладывался на место, и сейф запирали до следующего случая.
Хранителями ключей Ангердо избрал меня, герцога де Богерта, а также, по старинной традиции, одного из кардиналов. Третий ключ хранился у кардинала провинции Валлингтон Крона Мозерта.
Когда-то давно, в незапамятные годы, этот самый Крон Мозерт был духовным наставником дофина после смерти короля-отца. Именно тогда кардинал и успел заложить в детскую неокрепшую душу и семена любви и доверия к церкви, и любовь к самому себе. Кстати, сам кардинал вовсе не был властолюбцем. И когда Ангердо сел на трон, не стал пользоваться случаем и рваться к вершинам церковной иерархии. Даже провинция, которую он попросил для себя, не считалась слишком уж завидной. Так что этот эпизод также вызывал некоторое раздражение кардинала Ришона.
На чтение королевского завещания почти все члены Большого Совета привели с собой подмогу в виде писарей и секретарей. Разумеется, никто этой обслуге слова давать не собирался. Но то, что народу в зале было почти в три раза больше, чем обычно, говорило о многом. Блюстителями собственной воли король, к удивлению многих, назначил трех человек.
Разумеется, первым шел герцог де Богерт, которому Ангердо безоговорочно доверял. Вторым шел кардинал де Ришон, что, в общем-то, было вполне объяснимо: после смерти короля и до коронации дофина кардинал автоматически становился главой церкви Луарона. А вот объявление третьей кандидатуры вызвало удивленный гул среди многих членов совета. Третьим человек был назван Вильгельм де Кунц. Я не зря иногда проводила ночи с мужем.
Посколь ку королевское завещание — это огромный документ на несколько десятков страниц, то чтение заняло практически весь день. Первым пунктом шел вопрос регентства, и, кажется, ни для кого это не стало новостью. В общем-то, это было почти нормально — назначить королеву-мать регентом при сыне. Я опасалась, что члены совета начнут возражать и требовать приставить ко мне парочку на фиг не нужных мне советников. Но никаких споров и возражений не было. Во всяком случае, в этот же день.
Затем шло перечисление земель, которые находились в личной собственности короля и не принадлежали короне. Часть из них переходили дофину, некоторая часть — мне. И даже принцессе Элиссон досталось небольшое пограничное графство. Это было хорошо и правильно: доходы с этих земель теперь будут считаться личной собственностью детей. Правда, король, как всегда, был расточителен, и приличный кусок земель присоединился к герцогству де Богерта. Земли получили еще герцог де Сюзор, министры финансов и торговли и, как ни странно для многих свидетелей, Вильгельм де Кунц.
