Увы, у меня не было ни собственных фондов, ни доступа к государственным, и потому я мало чем могла помочь. Однако те, кто все же получил от меня крошечные дотации, рассказывали о своих успехах. Количество людей в приемной не уменьшалось. Разумеется, я не занималась всем этим сама, лично. Не по чину было мелким дворянам общаться с королевой.

Однако вдова Эхтор, мой секретарь, ежедневно и подробно записывала всё, и через два-три дня страждущие получали ответ. К сожалению, чаще всего отрицательный. Вдова оказалась удивительно сообразительной женщиной, и притом, что аккуратно вела запись просителей и точно формулировала краткое резюме каждого, она не забывала прислушиваться еще и к сплетням и разговорам.

По вечерам я и приближенные ко мне фрейлины зачитывали этот список: кому мы можем выделить хотя бы минимальную помощь. Самым неприятным было то, что мы даже не могли проверить слова жалобщиков. Все ли из них говорили правду или привирали, надеясь добиться сострадания, мы не знали. А главное, что мне вновь катастрофически не хватало денег.

По договоренности с королем, часть моих расходов на бал была покрыта из собранных на благотворительность сумм, но только часть. Потому мои финансы вновь стремились к нулю, и я постоянно раздумывала над тем, где раздобыть средства.

На мое счастье, в пути по святым местам приболела королева-мать, и возвращение ее во дворец отложили почти на десять дней. Она задержалась в каком-то из монастырей, поправляя здоровье.

Однако все хорошее рано или поздно кончается. Гонец сообщил, что королева в пути и прибудет завтра. К этому времени я успела более или менее настроить мужа на то, чтобы он меньше воли давал матушке. В этих разговорах мне всяческую поддержку оказывал герцог де Богерт. Но после бала его отношение ко мне стало несколько прохладным.

Все же дураком он не был, и некоторая моя популярность среди придворных ему сильно не нравилась. Так же, как и приглашение во дворец армейской верхушки. Я задобрила его тем, что поделилась мечтой:

— Хорошо бы, милый герцог, устроить такой же бал еще и для военных моряков, — о том, что этот бал я собираюсь устроить на его средства, я благоразумно промолчала.

— Восхитительная идея, ваше королевское величество! — герцог заулыбался, и мир между нами был восстановлен.

Королева Ателанита вернулась во дворец, и я от души порадовалась тому, как скверно она выглядит. У нее даже не хватило сил устроить при встрече полноценную свару. Она только фыркнула в мою сторону и высказалась примерно так:

— Без моего присмотра, Элен, вы совсем распустились. Ангердо, что за странную одежду носит твоя жена?

— Матушка, мне нравятся платья моей жены, — король был скуп на слова и, кажется, совсем не радовался возвращению матери.

Я не могла просто подойти и потрогать лоб Ателаниты, но мне казалось, что у нее небольшой жар. Она выглядела похудевшей, белки имели нездоровый розоватый цвет, а сухой кашель наводил на мысль о том, что моя свекровь так и не долечилась.

На второй день после ее прибытия разразился весьма серьезный скандал: королева-мать узнала, что теперь обе детские отданы под мой патронаж, а ей разрешено навещать дофина два раза в неделю.

Меня поражало в ней то, что эта, в общем-то, очень неглупая женщина каждый раз позволяла себе выносить сор из избы. Вместо того, чтобы беседовать с сыном с глазу на глаз и тихонько наставлять его так, чтобы никто не мог вмешаться, она норовила сделать скандал публичным, словно не замечая, что сын все взрослеет и взрослеет, оковы материнской любви кажутся ему все более тесными, а придворные лизоблюды помогают отращивать зубы и учат возражать вдовствующей королеве.

Возможно, Ангердо не устоял бы перед напором Ателаниты, и она добилась бы всего, чего желала. Однако в этот раз, очевидно, из-за плохого самочувствия, она явно перегнула палку, язвительно выговорив сыну, что ему бы не государственными делами заниматься, а сперва навести порядок в своем доме. Король изрядно психанул, даже счел нужным стукнуть кулаком по столу и заявил:

— Только ваше плохое самочувствие, матушка, укрощает мой гнев. Я всегда прислушивался к вашим советам, но все же король этой страны — я.

После этой фразы он весьма величественно поднялся с кресла, с высоты своего роста осмотрел королеву-мать и торжественно сообщил:

— Вы можете быть свободны, ваше высочество.

Лицо Ателаниты побагровело, и я на секунду даже подумала, что она сейчас схватит инфаркт. Но она деревянно поклонилась сыну и вышла. Раньше он никогда не разговаривал с матерью, как с прочими подданными. В их паре она всегда была ведущей. Сейчас он унизил ее, четко показав, кто здесь главный, и сделал это намеренно. Такая вспышка раздражения, в общем-то, была вполне объяснима.

Кроме того, что король ограничил влияние королевы-матери на меня и детей, она узнала, к счастью для меня, слишком поздно, что во время ее отъезда Ангердо подписал договор с Сан-Меризо и к весне обещал выделить часть своего флота на сопровождение кораблей Геральдо Великолепного к новому материку.

Это был тот самый договор, о заключении которого так беспокоился посол лорд Ферзон. Тут герцог де Богерт слегка просчитался. До сих пор он весьма удачно рулил королем, ловко лавируя и продвигая свои собственные интересы. К каждому случаю он выбирал подходящих союзников, а противницей конкретно этой экспедиции была королева-мать. Она искренне считала, что это слишком расточительно для королевской казны. В чем-то она даже была права: денег не было.

Однако, как только Ателанита удалилась в поездку по святым местам, свою работу одновременно начали и герцог де Сюзор, и я, и муж великолепной Лисапеты. Разумеется, граф Оранский действовал не самостоятельно, а через свою очаровательную жену. И король не устоял, бесконечно слыша от прекрасной Лисапеты восторженные описания сказочных земель:

— Ваше королевское величество, я слышала, что там водятся чернокожие люди. Я просто мечтаю иметь такого потрясающего пажа!

Если учесть, что нечто похожее говорили королю герцог де Сюзор и я, неудивительно, что его величество все-таки подписал бумаги. Правда, мы с герцогом больше упирали на то, что из новых земель можно перевезти необыкновенные редкости: древесину, из которой потом для королевских покоев создадут удивительную мебель. Или фантастические меха, которых не будет больше ни у одного короля в мире. А вполне возможно, что там найдутся совершенно удивительные фрукты и плоды, птицы для украшения их чучелами дворцовых палат и прочие сказочные вещи.

Вообще, все сведения, которые я собрала об этих землях, говорили о том, что они безлюдны. Так что легенду о чернокожих дикарях для Лисапеты я запустила в народ лично. Мадам Менуаш, к которой я обратилась с этой странной просьбой, даже растерялась:

— Ваше королевское величество, я не знаю… Я никогда не пробовала…

— Жанна, вы гораздо лучше меня знаете придворных. Вы принимали роды у их жен и любовниц и бывали в некоторых домах.

— Да, это так, ваше величество.

— Тогда, Жанна, вы должны знать самых больших сплетниц при дворе, — я с улыбкой посмотрела на задумавшуюся мадам Менуаш.

— Пожалуй, да… Графиня Стефания Лиссон любит поболтать, — Жанна улыбнулась, этой улыбкой давая понять, что слово «поболтать» — слишком вежливое определение.

— Ну вот, Жанна, этой самой графине, случайно встретившись с ней в коридорах дворца, вы и расскажете о том, что знакомый купец, который привозит вам… Ну, допустим, краску для ресниц, рассказал про этих самых чернокожих людей: якобы туда плавал его знакомый моряк. А если вы вспомните еще парочку таких же любительниц поболтать, будет совсем прекрасно. Только учтите, Жанна: не стоит это делать совсем уж прямолинейно. Например, можно разговаривать о чернокожих людях не при самой графине Стефании, а при ее горничной. Расскажите об этих чернокожих людях мадам Вербент так, чтобы служанка услышала, и сплетня станет еще более достоверной.