— Что нос повесила? — обратился к дочери.

Маниша сидя за прялкой, взглянула на отца хмуро, не зная, что на это ответить.

— Что-то твоего женишка недожениного не видать. То крутился, теперь провалился, — шутка показалась смешной, и мельник захохотал, хлопая себя по круглым бокам.

Маниша замерла, как всегда бывало, когда отец упоминал Лана.

— А ты, дочка, оказывается, не такая уж баламошка, как я про тебя сначала подумал. Это я, получается, немного королобый.

Маниша согнулась над пряжей. Внимание отца было тягостно.

— Ну, чего молчишь? Будет твой жених свататься? А то я и передумать могу…

Две увешанные котомками бабы плутали по узким улочкам Берёзового Кута, ища встречного, чтобы спросить дорогу. Но все, кто оказывался на улице в этот час, бежали на берег речки, поглазеть на княжескую ладью, а на перехожих, покрытых густым слоем дорожной пыли, внимания почти не обращали. В другой раз. Всё же перехожие не редкость, а вот княжеских посланцев не каждый день видишь.

Но бабы не приуныли.

— Адарка, нет у нас тут никаких знакомцев?

— Кто знает? Сколько сёл мы с тобой обошли. Где тут всё упомнить.

— Нет, кажется мы здесь ещё не были.

Наконец, над чьим-то невысоким плетнём, между крынками и горшками, висящими вверх дном на кольях, показалась укутанная платом голова.

— Милая, здрава буди, помоги путницам.

— Что, бабоньки? — отозвалась та.

— Укажи нам хату, где христиане живут. Мы слыхали, что здесь есть такие. Может, они примут паломниц.

— Дак, и мы бы приняли. Ну, если хотите непременно христианский двор… — баба задумчиво вертела головой в разные стороны. — А лучше двора отца Прокопия не найти. Он самый и есть христианин.

— Благодарствуем за твою доброту. Укажи, где он живёт.

— Да я вас, бабоньки, доведу. А то у нас не разобраться не знаючи.

Вскоре путницы входили в невысокие тесовые ворота.

Отец Прокопий, узнав, кто к нему пожаловал, обрадовался.

— К нам, к нам. Заходите. Мы вам завсегда рады.

Ярина хозяйничала у печки. Гостей усадила на лавку за стол.

— А не растопить вам, бабоньки, баньку, оно бы попарились с дороги? — отец Прокопий не знал, куда дорогих гостей усадить, чем угодить. — Подумать страшно! Сколько вёрст ногами перемерили.

— Да мы, батюшка, всё больше сидючи эти вёрсты одолевали. Где на подводе, где на челне, а то во на княжеской ладье. Но от баньки не откажемся. Дюже замёрзли, пока доплыли.

Отец Прокопий поспешил во двор.

Ярина посмотрела на женщин. Чуть живы на лавке сидят, пожалела про себя.

«Не устали, как же. И как такой путь выдержать можно?» Но стойкость вызвала ещё большее уважение.

— Горяченького молочка попейте пока. Согреетесь.

Ярине было тяжеловато управляться. Паломницы заметили это:

— Да ты не суетись. Сядь, посиди, целы будем. Вы уж нас и так, что детей малых балуете.

Ярина села.

— Моя сестрица этим летом встречалась тоже с паломницами. Из Семи Ручьёв. Может, слыхали.

Бабы переглянулись.

— Мы и есть с Семи Ручьёв.

Ярина озадаченно посмотрела на женщин.

— А не вы ли это были?

— Да кто ж знает? Мы много людей встречали.

— В лесу. Она шла в дальнюю сторону на север за женихом.

— В волчье племя? — вспомнили путницы. — Василиса?

— Да, — обрадовалась Ярина.

— Василису помним. Так вернулась она?

— Вернулась. С женихом. Муж он ей теперь. Бабоньки, не обидьтесь, что оставлю вас одних, сбегаю за сестрой, надо позвать, раз такое дело.

— Ничего, ничего. Не обидимся.

Ярина схватила широкий плат, выскочила во двор.

— Ты куда? — тут как тут Глеб.

— Да эти перехожие оказались знакомыми Василисы. Пойду её кликну.

Глеб посмотрел на свою беременную жену. И, как всегда, нежность затопила сердце. Какая она хрупкая. Как защитить её от бед, которых полно в этом мире? А теперь особенно тревожно.

— Глебушек, — Ярина после свадьбы стала называть мужа таким ласковым именем. — Я сбегаю быстро.

— Нет, милая, уже темнеет. Я сам. Ты отдохни лучше, возвращайся в хату. А гостьям скажи, пусть в баню идут.

…Когда перехожие вернулись из бани, хата отца Прокопия была переполнена. Слух о паломницах, вернувшихся с самой Палестины, облетел все христианские дворы, и каждый хотел своими глазами увидеть этих женщин. Настоящие ли они? И чем отличаются от обычных людей?

Оказалось, настоящие. И с виду обычные. И посыпались вопросы.

Рассказчицы из них были неплохие. А по пути домой, им столько раз пришлось повторять истории своих похождений, что речь текла по проторённому руслу, бабы ловко чередовались, давая друг другу передых.

К позднему вечеру глаза их стали закрываться, и народ понял, что пора по домам. Стали расходиться. Глеб с отцом Прокопием вышли провожать. В избе остались лишь женщины.

Василиса с Яриной стали стелить на лавках постель.

— А, что же, Василиса, помнишь ли ты свой наказ? — спросила тётка Груня.

— Помню. И вы не забыли?

— Нет, не забыли. Наказала ты, чтобы спросить у мудрого человека, как жить и радоваться. И быть благодарной даже за невзгоды.

— Спросили? — Василиса оставила приготовления, села на лавку и выжидательно посмотрела на женщин.

Ярина тоже заинтересовалась, села рядом с сестрой.

Адарка прыснула смехом:

— Ну и как ты теперь будешь выкручиваться? — спросила она у товарки.

— А как есть, так и скажем, — спокойно ответила тётка Груня. — Казалось, вроде такой простой вопрос, а вот ответ на него и не сыщешь. Много мудрых людей встретили. И по дороге, и на Святой Земле, и не каждый скоро отвечал. Да и ответы были разные.

— По мне, так, чтобы всегда радоваться, надо с песней в душе жить. Ну, не прямо, с песней. Можно, с шуткой. Весело. Других не огорчать и самой нос не вешать.

— Ишь, ты — проснулась, — усмехнулась тётка Груня, глядя на оживившуюся Адарку. — Только что носом клевала, а тут радость разбудила.

— А ты, тётка Груня как думаешь?

— Думала уже, — женщина задумалась, затрудняясь с объяснением. — Надо быть благодарной. За всё. Бывают люди, им даёшь, а они в ответ — мало. Им ещё даёшь, а они — не так. Следующий раз им и не хочется давать. Потому что — неблагодарные. А которые благодарствуют, да поклонятся на твоё добро, тем и ещё не жалко добавить. Вот таким-то радость и сыплется на их благодарные головушки. Это я так думаю.

— И, опять же, бывает радость, когда другим что-то хорошее делаешь. Специально. Не замечали? — Адарка оглядела присутствующих. — Да замечали, — засмеялась, — по глазам вижу.

— А мне ещё кажется, — медленно произнесла Ярина, — что радость робкое и уступчивое чувство. Только что она была в душе, но тут кого-то обидел или подумал плохо — и ушла сразу радость. И нет её. Поэтому её надо беречь… Не гнать…

— Наверное, каждый радость находит сам, своим путём, — подумала вслух Василиса.

— Ох, девки, хорошо с вами. Радостно!

— Айка, сынок, где ты это взял? — Домна забрала у малыша из рук грязный браслет.

— Та… — добросовестно показал Айка под ступеньки крыльца.

А потом полез туда и вытащил ещё много всего.

— Малой! — крикнула Домна.

— Что? — отозвался тот от поленницы.

— Твоих рук дело? Почему Яринины вещи тут валяются?

— А я почём знаю? — возмутился Малой.

Домна пошла в дом, задумчиво рассматривая ленты, гребень, височные кольца.

— Тиша, ты…, - и тут Домна поняла, что Тиша сможет всё объяснить. Потому что Тишин взгляд перепуганно метнулся от рук матери к её лицу и опустился долу виновато. Она так и не придумала, куда деть то, что тогда преступно добыли с Хылей в старой Пыриной хате. Так с лета и лежало всё под крыльцом.

— А ну-ка, дочка, пойдём поговорим.

Домна, чтобы никто не побеспокоил, повела Тишу в девичью горницу, которая в последнее время всё чаще пустовала.