— Уходи-и-и!

Агния, согнувшись от боли, выскочила из землянки, захлопнула за собой дверь. Крики стали глуше, но всё же девушка уловила в них ликующие ноты.

«Во как обрадовалась, что выгнала меня, старая карга. Правда что ли умирает? Или окончательно сбрендила?»

Агния несколько мгновений постояла в растерянности, не понимая, как же ей дальше быть. Потом медленно побрела. Потревоженные её шагами, лесные обитатели просыпались, поднимали головы, некоторое время смотрели вслед, потом вновь успокаивались. Хорошо и уютно каждому на своём месте, в своей норе.

И лишь Агния не знала, где же теперь её место.

— А я знала! А я знала, что Хыля будет ходить! — распевала Тиша, кружась по двору. Домна с усмешкой поглядывала на дочь.

В последнее время она не на шутку тревожилась о своих пропавших детях. Ивар с Ланом как приехали с покоса, побросали все дела, ездят по окрестностям, по соседним сёлам, ищут Малого и Ёру, но пока всё без результата. Никто не видел, не слышал. По дорогам ходят перехожие, среди них немало детей, но за кем не кидались следом — всё не те. А сегодня у Тиши радость, и Домна старалась не омрачить её своими тревогами.

Тиша уже виделась с Хылей, прибегала к ней в гости. Правда, народу у Кисея не протолкнуться, каждый желал лично убедиться в произошедшем чуде и порадоваться за девочку, поэтому подружки почти не поговорили.

— У тебя получилось?! — то ли спрашивала Тиша, то ли утверждала, удивляясь мужеству своей подруги.

— Что ты? Я тут совсем не при чём. Потом расскажу.

Договорились встретиться вечером на берегу.

И вот Тиша в предвкушении желанной встречи весь день пританцовывает и напевает.

— Матушка, а Хыля оказывается ростом с меня, может, даже немного повыше.

— Ну вот, выросли невесты.

— Ага, а знаешь, какая Хыля красивая. Я в жизнь не видела таких красивых глаз.

— Да ладно, не видела. А на Ярину нашу не смотрела? Приглядись при случае, — смеётся Домна.

А потом задумчиво посмотрела на дочь и добавила:

— Следующий раз и в зерцало посмотри внимательней. Там тоже увидишь красивые глаза.

Вспомнили про Ярину, а тут и она сама в калитку вбежала, и тоже чуть ли не вприпрыжку. Улыбка до ушей, глаза светятся от счастья:

— Матушка, радость какая! — и кинулась на шею матери.

— И тебя Хыля так осчастливила? — удивилась Домна.

— Хыля? — Ярина на мгновение растерялась, а потом вспомнила, — ну да, Хыля ведь научилась ходить. Но я не об этом. Глеб нашёлся.

Домна изумлённо чуть отстранилась от дочери, посмотрела на неё:

— Нашёлся? Где же он? Как?

— У волхва. Ему уже лучше. Побегу я к отцу Прокопию. Может, сегодня уже и перевезём домой.

— Да?.. Ну, беги…

Ярина повернулась и поспешила вновь на улицу.

— Поела бы чего? — опомнилась Домна, но Ярина, похоже, не расслышала.

Домна покачала вслед дочери головой, голодная целый день бегает. Вспомнила про мужа, тоже голодный, наверное. Но хоть будет чем порадовать, когда вернётся.

Женщина вздохнула и пошла чистить сарай. Семья большая, а работников который день раз, два и обчёлся. Ивар с Ланом с коней не слезают, от Ярины в последнее время толку тоже немного было. Сядет, и сидит, в одну точку смотрит. Но хоть тут повезло, нашёлся Глеб, живой. Теперь Ярина отойдёт. Вон как поскакала. Забыла, что девушке полагается ходить степенно, как лебёдушке, а не прыгать воробьём.

От Тиши сегодня тоже мало проку, кружится, распевает, а дело стоит. Но как тут её упрекать? Пусть. Баушку поставили у печки кашеварить. Горелым несёт на всю улицу. Кажется, готово уже. Домна вздохнула, убирая навоз.

…Вечером на высоком берегу Русы сидели две подруги. Острое чувство эйфории прошло, как ему и полагается быстро уступать место тихой радости и благодарности за счастье, подаренное просто так.

Девочки не спешили начинать разговор. Они молча оглядывали родную прекрасную сторонку, где столько возможностей для доброй жизни и чувствовали эту жизнь здесь и сейчас.

— Ноги болят вот здесь, — улыбнулась Хыля указывая на тонкие икры.

— Это с непривычки. Пройдёт через денёк. Ты сегодня столько находилась. У меня так тоже бывает.

— Да я знаю. Мне и отец, и Калина говорили. Всё уговаривали, чтобы я посидела. А я уж насиделась. На ногах интересней.

Тиша посмотрела на подругу. Как она изменилась. Страшно вспомнить, какой она была всего лишь несколько дней назад, когда Тиша вырвалась с сенокоса. Грязная, больная. Казалось, что лучше уж ей не мучиться, а умереть. И вот…

— Как же ты у волхва оказалась?

— Тиша, всего лишь несколько дней прошло, а мир, словно, перевернулся каким-то кувырком. Пошла, потому что погнала меня страшная нужда.

Хыля рассказала, как подслушала разговор Агнии с матерью, как стучали в голове её слова: «Осталось два-три дня!», как не могла найти того, кто сделал бы за неё ночной путь в лес.

Тиша заплакала. Слёзы текли и текли двумя горькими ручейками, и она, устав вытирать, дала им волю.

Мимо проходила Асипиха с молодой новой второй женой Асипы. Та шла, согнувшись под тяжестью корзины с мокрыми тряпками. Асипиха вперевалочку ковыляла следом налегке.

— Ай, да невесты, красавицы. Смотрю, глаз не оторвать. Глядите, кабы женихи не умыкнули, — фальшиво запела Асипиха.

И мир утратил своё волшебство. И вновь на ум пришли трудности, невзгоды и печали.

Вспомнила Тиша про свою старшую сестру, которая должна была бы вернуться. А её всё нет и нет. И Еремей пропал.

Вспомнила своего братика, который бродит тоже неизвестно где с Ёрой, детёнка спасают какого-то. Тоже, спасатели! Лучше бы дома помогали бы. Лучше?

Хыле вспомнилась неласковая мать, которая никак не могла порадоваться за дочь, хоть и делала вид. Но Хыля чувствовала, как та фальшивит. И не могла понять, что с ней не так, в чём её вина, почему её не может полюбить самый родной человек.

Как страшно смотреть в лицо, которое тебе так долго было дорого, те же глаза, те же губы, но за ним другой человек, жестокий и непробиваемый.

Василиса пыталась понять и узнать, куда он ведёт её и пострелёнка, зачем она ему понадобилась, ведь ни пользы, ни вреда от своего присутствия не видела. Но теперь смирилась. Ведь, если бы он её отпустил на все четыре стороны, как бы она оставила Ачиму? Вот и брела молча, связанная рука к руке, нога к ноге с пострелёнком. Идти было неудобно, вначале казалось, что вообще невозможно, но потом привыкли.

Деревья, деревья, трава, кусты, поваленные стволы, ягоды, грибы… Всё это примелькалось в глазах до тошноты. Василиса устала. Но пострелёнку сложнее. Помимо трудностей дороги, страшно осознавать, что брат — предатель.

Вдруг Ачима резко встал, как вкопанный, больно натянув верёвку.

— В нужник надо, — грубо сказал в спину впереди идущему хорту.

Вулкаш остановился. Молча смотрел на Ачиму, решая, как поступить. Наконец, промолвил:

— Идите туда, — кивнул он в сторону кустов. — Я здесь постою.

Василиса не успела возмутиться, Ачима опередил:

— Нет, — сказал твёрдо. — Так не пойдёт.

К удивлению Василисы, хорт послушался. Развязал на Ачиме верёвки:

— Иди.

Освободившись на время от своего слишком близкого попутчика, Василиса опустилась на траву. Надо хоть немного отдохнуть. Вулкаш стоял, прислонившись к сосне, на неё не глядел. Василиса украдкой пригляделась к его профилю. Красивый, высокий. По-прежнему одет в волчью шкуру, хотя, по её мнению, своё звание волка, готового ради своего племени пожертвовать собой, он утратил. Наоборот, пожертвовал своими соплеменниками ради своих целей. Не по-волчьи, получается.

Тогда, ночью, по дороге в тайное убежище, которое, как впоследствии оказалось, было для Вулкаша вовсе не тайное, Ачима рассказал, что произошло. Всё-таки, Василисин внезапный приход оказался тем толчком, после которого всё и завертелось. Но Василиса не собиралась испытывать сожаления по этому поводу. Это их дела. А её дело безнадёжно, Еремея здесь не было. Может, его и в живых уже нет. Может, утонул в том болоте. Если выберется из этой заварухи, домой пойдёт, попрощается с родными и — в поленицы.