— Не надо, тётенька, я сейчас вылезу…

Так и познакомились Хыля и Калина. Так и началась их дружба. Хыля напомнила Калине любимую младшую сестру, а для Хыли большим счастьем стало, что она теперь кому-то нужна.

Когда вечером семья Кисея собралась в хате, Калина всё наготовила, что полагалось, но пыл всем угодить подостыл. Всё оставшееся время она приводила в порядок Хылю. Сундук её стоял, разинув крышку, и Калина копалась в приданом, ища подходящие вещи, из которых она смогла бы сшить рубахи и сарафаны для своей маленькой золовки. Тихомир заикнулся было, что напрасно она тратит и приданое, и время на калеку, но в ответ увидел сквозь узкие щелочки глаз такие злющие искры, что встревоженно отошёл. Такой свою хохотушку Калину он ещё не видел. Кисеиха молча постояла, посмотрела, потом махнула рукой: «Делайте, что хотите!» и отошла. Многочисленные братья и сёстры с удивлением поглядывали на вымытую и расчёсанную Хылю, сидящую непривычно на лавке, они-то думали, что она полудурочка, а она вроде как и ничего. А Кисей промолвил тихо, обращаясь к новоиспечённой невестке:

— Дочка, что ж ты в потёмках шьёшь, сейчас я тебе лучину зажгу. А то и отдохнула бы. Чай, заморилась с непривычки.

— Что ты, отец, разве я непривыкшая? Нисколько не заморилась.

Увидев направляющуюся в сторону леса Агнию, Василиса проследила за девушкой взглядом. Интересно, надолго ли она? Ну, в лес, обычно, на короткое время не ходят, а значит, тётку Пырю можно застать дома одну. У Василисы давно появилось желание поговорить с матерью Еремея, наверное, пришло время это сделать немедля. И как только Агния скрылась за деревьями, Василиса решилась.

Когда-то на тётку Пырю Василиса смотрела как на свою будущую свекровь, и, в отличие от остальных членов семьи, испытывала к ней тёплые чувства. С Агнией же разговора не получалось, несмотря на то, что они почти ровесницы. И дружеские отношения не завязывались. Как ни старалась Василиса, была Агния к ней холодна и высокомерна. И Василиса отступила.

Пыря управлялась во дворе. Увидев входящую в ворота девушку, оставила дела. Некоторое время помолчали, глядя друг на друга. Наконец, Пыря обречённо вздохнула:

— Ну проходи, коль пришла. Усаживайся, в ногах правды нет.

Василиса прошла к широкой завалинке, села. Пыря некоторое время постояла перед девушкой, потом села рядом.

— Догадываюсь, зачем пришла. Да вот не знаю, могу ли я тебе всё рассказать.

Василиса взглянула таким ясным чистым взглядом, что Пыря сдалась.

— Ладно, что уж от тебя скрывать. Тебе расскажу. Но дальше твоих ушей не должен мой сказ пойти. Такова воля самого Еремея. Я и тебе не знаю, как сказать. Да, видно, как есть…

Было понятно, что Пыря тяжело колеблется, не зная, на что решиться, поэтому Василиса терпеливо ждала.

— Агния все эти дела вытворяла. С самого детства с ней сладу не было. То кошки, то собаки, то коровы. Всё ей мешало, всех извести, что ли хотела?.. Ох, Василиса, беда с девкой. Можа, она и сама не виновата, можа это прабабка верховодит. Слыхала небось, что моя бабка, а Агнии, получается, прабабка, ведьмой была? Вот и Агния всё норовит на тую дорожку вильнуть. Мы с Еремеем не знали, как и защитить её, чтобы люди не догадались, кто это чудит в деревне. Коль люди б узнали, они бы её… Даже и не знаю… Страшно подумать. Но, если кто и догадывался, мне об этом неизвестно. Знаю только, что Еремей многое мне не говорил, но сестру защищал. Сестру… Тут ещё беда. Агния не могла терпеть, если Еремею кто-то люб был. Всё он должон был её на первое место ставить. А тут ты встретилась. Еремей старался скрыть от Агнии, да разве скроешь? Как она догадываться стала, так сама измучилась и нас вымотала. Мы уж следили за ней, кабы чего не натворила. Боялись, что что-нибудь надумает. Вот и надумала. Опоила его каким-то зельем. Ведь Агния не считала Еремея своим братом… А, если б и считала, може, и это её не остановило. А бабка Косуха случайно увидала их тогда и раззвенела добрым людям, созвала всех, в било стала колотить. Только напрасно старая Косуха людей потревожила, потому как ничего у Агнии не получилось. То ли перестаралась с зельем своим… А, може, он выпил больше, чем полагалось, вот оно его и усыпило. Напрасно Агния перед ним изгалялась, не по её вышло. А народ возмутился. Негоже брату с сестрой в стогу сена кувыркаться. Еремей тогда на себя всё взял, Агнию снова от ответа отвёл. А сам пострадал. Выгнали его из селения. Такие дела не прощаются. А я промолчала, хоть и знаю как было, потому что тогда сразу прибежала на место. Не могла добудиться Еремея. А когда он очухался, ничего не помнил, не ведал, что Агния вытворяла. Я ему рассказала, он и повинился невиновный перед народом. И напраслину на себя возвёл, что над сестрой хотел ссильничать, а бабка Косуха, мол, сослепу не разглядела, и Агния ни в чём не виновата… Вот и остались мы без Еремея. Где он сейчас? Живой ли?.. А перед тем, как уйти, признался мне по тихому, от Агнии тайком, что боится за тебя. Что кому-то надо уходить. Не жить вам втроём. Агния не даст. А коли его рядом не будет, так и Агния от тебя отстанет. Вот так-то…

Пырю рассказ обессилел. Она сидела, согнувшись и опустив голову. Молчала и Василиса. Теперь и она знала правду. Хотя, тётка Пыря лишь подтвердила то, о чём Василиса давно уж догадывалась. Сердце подсказало.

Через какое-то время девушка встала и молча пошла к воротам. Пыря подняла голову. Она смотрела вслед уходящей Василисе и не видела её из-за слёз. Потом вскочила, побежала следом, но у ворот остановилась. «Сказать или нет про Ярину? Кабы с девкой беда не случилось…». Но бежать следом уж не было сил. «Потом скажу…»

…Ночью Тишу долго толкал в бок чей-то острый кулак. Девочка с трудом открыла глаза, стала всматриваться в темноту:

— Кто тут?

— Тиша, это я, Василиса. Не шуми, а то всех разбудишь. Тиша, слушай внимательно. Я ухожу. Я знаю, где может быть Еремей и пойду за ним. Ты должна успокоить мать и отца, когда они хватятся, что меня нет. Но не сразу им говори. Не раньше завтрашнего вечера. Поняла?

— Поняла. Василиса, а ты куда собралась? Ты уходишь? Сейчас? Одна? А вдруг с тобой что-нибудь случится?

— Не случится. Мне не впервой ночевать в лесу. С собой я взяла оружие. Не бойся, я вернусь. Так и скажи отцу и матери.

Провожали Еремея только Пыря и Агния. Но, когда шли по селению, многие вышли за ворота, чтобы взглянуть, может быть, в последний раз на бывшего односельчанина. Одни плевали вслед, гневно упрекая, что опозорил род. Но большинство молчали. Некоторые кланялись, просили не поминать лихом.

Еремей, как только дорога позволила, свернул на задние дворы, а потом и вовсе повернул за деревенскую ограду. Пыря и Агния не возражали. В такую минуту тяжело видеть земляков.

Еремей был на белом коне, с ним ему и предстояло разделить неведомые пути на чужбине. Агния тоже была верхом. Чёрненькая молодая кобылка её, лишь недавно объезженная, нервно дёргала головой, припадала на задние ноги.

— Справишься? — кивнул Еремей на лошадку, — что-то она сегодня не в настроении.

— Справлюсь, — хмуро ответила Агния. На самом деле не в настроении была она.

Пыря плакала. Она шла пешком. Еремей слез с коня, пошёл рядом с матерью.

— Не переживай. И не плачь. Может, оно и к лучшему?

— К лучшему? Что тут может быть к лучшему?

— Может, пришла пора узнать кто я и откуда? — Еремей задумчиво оглядел бескрайние просторы.

Дошли до капища. Остановились.

— Всё, матушка, дальше не ходи. Давай здесь прощаться.

Пыря зарыдала:

— Прости, сын.

— И ты прости. Но будем надеяться, что не на век прощаемся. Кто знает, может, ещё свидимся.

Юноша легко вскочил на коня, и направил его вдоль реки. Агния поехала рядом.

— Далеко не едь, — крикнула Пыря дочери, потом безнадёжно махнула рукой. Да разве она когда послушает мать? Всё по-своему, сама себе хозяйка. Вот и дохозяйничалась. Бить надо было, когда поперёк лавки лежала, может и был бы тогда прок. А теперь уж поздно.