Вскоре один оказался у неё впереди, показывал, видимо, дорогу, второй был сзади. Василисе было неуютно от такого близкого соседства с незнакомыми мужиками. Но тут уж ничего не поделаешь. Надо терпеть.

Шли долго. Завернули в такие дебри, что девушка засомневалась, смогла бы самостоятельно найти их пристанище, даже если бы знала приблизительное местонахождение.

Наконец, вышли на лесную опушку, где раскинуты были несколько полуземлянок, позади виднелись хозяйские постройки.

Василиса несколько воспряла духом. Да люди это всё же. Волки живут в логовах. А здесь и дымок вьётся под одной из крыш.

Но, когда вошли в низкую дверь, в неярком свете лучин увидела сидящее посреди избы существо, ей стало не по себе. Прямо перед ней был волколак. Не человек. И не волк. Именно таким она представляла волколаков по рассказам очевидцев. Девушка несколько мгновений смотрела на существо, потом отвела взгляд. Лучше смотреть в сторону.

Позади него стояла женщина. Василиса почувствовала некоторое облегчение. Наконец-то с виду обычный человек в обычной одежде. Эта женщина и прервала молчание:

— Рассказывай, красна девица, как тебя зовут и зачем к нам пожаловала?

— Здравы будьте, хозяин с хозяюшкой, — поклонилась Василиса по всем правилам, старательно отводя глаза от «хозяина», — не прогневайтесь за беспокойство. Зовут меня Василиса. Я из рода Видборичей и пришла из села Берёзовый Кут, что на берегу Русы, в сотне вёрст отсюда. Ищу жениха своего Еремея.

— Ну и ищи своего жениха. К нам зачем забрела?

— Потому что думаю, что мой жених здесь.

Василиса замолчала, ожидая следующих вопросов. Но наступила тишина. Девушка поняла, что между присутствующими происходит неуловимый для неё обмен информацией. Ну что ж, она подождёт.

— Здесь нет никого, чьё имя Еремей.

— У него здесь, — Василиса подняла ногу и постучала пальцами по подошве, — рисунок волка.

И снова молчание. Долго. Наконец, женщина взглянула на тех, кто привёл сюда Василису и теперь неподвижно стоял у дверей. Едва уловимое движение головой — и один из них вышел.

Опять молчание, кого-то ждут, видимо. Василиса смотрела в пол. Обычный земляной, утрамбованный сотнями ног, слегка припорошенный сухой травой.

Сбоку послышался шорох. Василиса, не поворачивая головы, скосила глаза. Не поняла. Кто-то небольшой возится на полу. Волк? Повернула немного всё же голову. И тёплая волна наполнила сердце. Тот самый пострелёнок, что спас её, сейчас сидел на полу и улыбался щербатым ртом. Первым было желание броситься к нему. Сдержалась. Даже не улыбнулась. Хотя глазами постаралась показать, что узнала.

Сзади вошли. Девушка машинально отступила в сторону, освобождая проход входящим и обернулась.

— Еремей!

— Что ж ты не приходишь на игрища? — блеснула белозубой улыбкой Маниша, та самая дочь мельника, чьи ямочки на щеках не давали иной раз уснуть Лану.

— Что я там не видал? — грубовато ответил Лан и смутился, ответ показался ему глупым.

— Смотри, на Купалу приходи, я буду ждать, — скороговоркой выпалила Маниша и убежала.

«Смеётся что ли?» — рассердился Лан, но вечером безразлично-равнодушно, как ему показалось, заявил родителям, что сходит на гулянку.

Мать с отцом насторожились, но перечить не стали.

— Ты смотри, Лан, недолго. Праздник такой, что иной раз заносит куда не след, — сказал отец и смутил сына окончательно.

Ещё было светло, но на берегу Русы горело множество огней, Лан медленно шёл, пытаясь решить, к какой группе повернуть. У главного костра, с высоким шестом и колесом вверху, пока не горящем, — самая разновозрастная компания, туда с криками и смехом продолжали тащить хворост со всех концов селения.

Со стороны Русы было тише. Но и там полно народа. В розовато-серой воде, отражающей такое же небо, виднелись тёмные в опускающихся сумерках фигурки людей. То купались те, кто не захотел это сделать в бане. Девицы, как водится, старались укрыться от посторонних глаз за прибрежными кустами, парни, как это тоже водится, не столько купались, сколько подглядывали из-за тех же прибрежных кустов за девицами.

Солнце в ближайшие минуты собиралось скрыться за дальним лесом, и надо было успеть получить свою долю живительных сил от воды. Теперь уже можно, сегодня вся нечисть ушла, оставила водоёмы. Лан, не соблюдая строго обычаев предков, купался с Живина дня, поэтому в воду лезть сегодня считал для себя не обязательным.

Немного подальше от берега на живописном цветущем лужку девушки водили хоровод вокруг «купайлы». Украшенное цветами и лентами дерево торчало в непривычном месте. Его чуть раньше здесь просто воткнули в землю. Скоро вокруг него начнётся настоящая борьба: парни поведут наступление, стараясь умыкнуть его у девушек, а те отчаянно будут его защищать. Но закончится всё как всегда, объединёнными усилиями они потащут его топить в Русу.

— Лан, — окликнул парня нежный девичий голосок.

В цветущей траве сидела Маниша. На её голове был пышный венок. И в розоватом закатном свете, девушка была невероятно красивой. Лан молча смотрел на неё.

— Я тебе венок сплела, — указала Маниша на второй, такой же пышный венок, что был у неё в руках. С таким объёмным украшением на голове ходить Лан сегодня точно не планировал, но невероятная по мощности сила увлекла его к девушке. Он сел рядом. Маниша медленно, наслаждаясь каждым мгновением, надела венок на голову Лана. Тот непроизвольно поднял руки, желая то ли его поправить, то ли снять совсем, но пальцы парня и девушки встретились. Замерли, оценивая новые ощущения.

Лан подивился, какие они у Маниши тонкие, хрупкие, слегка шершавые на ощупь. Взгляды их встретились. Лан впервые видел так близко лицо другого человека. Во всяком случае, так он не смотрел никогда. Глаза голубые-голубые, словно брызги самого небушка, такие незнакомые, но родные, словно он их уже видел когда-то давным-давно и забыл об этом, а сейчас вспомнил. Может, во сне?

Щёки Маниши вспыхнули розовой краской, она опустила ресницы, а потом не выдержала смущения, вскочила на ноги.

— Пойдём. Там дед Добрыня что-то интересное рассказывает.

Лану совсем не хотелось куда-то идти, но возражать не посмел. Молча пошли, не думая куда, ноги сами выбирали путь…

— … Такую силу трава вбирает в нонешную ночь, что может с одного места на другое передвинуться. Но особая сила у цвет-огня, у папоротника. Распускается лишь один раз в году. О самую полночь. Вдруг проснётся, засветится почка папоротника красной искоркой, а потом с громом-молнией раскроется в цветок-пламень. Ярко задрожит, зальёт всё вокруг. И увидеть-то не всякому дано, а уж сорвать его, дотронуться, на то удача большая нужна. Но не спеши рвать тот цвет. А накройся платом и замри. И скоро будет всякая травка — растеньице мимо того папоротника пробегать. Пробегать и шептать — нашёптывать как её зовут и для чего предназначена. Надо слушать, да запоминать, большую власть то знание даёт человеку. А потом не тяни, сорви цветок пламенный, коли сможешь. А то пропадёт, долго не светит — закрывается. Но всякой нечисти не любо то. Она и старается погубить — отнять цветок заветный. Страшно закричит, загрохочет, тут нужно в ладонь его спрятать, да бежать, не оглядываться. Коль оглянешься — погибнешь. Коли донесёшь — все клады, камни самоцветные земля откроет. Над всею животиной будешь власть иметь, потому как понимать язык зверей станешь…

И вновь, как и в другие вечера, самые любознательные во все глаза смотрят на старого Добрыню, слушают его неторопливые сказы.

Малой с Ёрой рядышком, как и всегда, глаз не сводят со старца.

— Эх, — шепнул Малой, — вот бы нам поискать.

— Может, сходим?

— Батька наказал, чтоб домой рано возвращался.

— Ну да, мне мать тоже. Нынче никак нельзя.

— А завтра поздно будет.

Тут Малой заметил подходивших к их компании брата: с девицей — раз, с венком на голове — два. В первое мгновение он оторопел: от кого, от кого, а от Лана такого не ожидал, а потом не выдержал, толкнул локтем друга, указывая на брата, и оба прыснули со смеху. Но тут же получили откуда-то сзади крепкие подзатыльники: «Цыц! Марш туда баловать!».