Василиса сняла со стены налучье, вытащила лук, оглядела его. С того дня, как дед помер, она к нему не притрагивалась. Натянула тетиву. Ну, что ж, вполне пригоден. Столько времени провисел без дела, но не потерял гибкость. Напрасны были её опасения, что пропала вещь. Дед мастер был. И для внучки сделал много оружия, но этот лук особый, сложный, с изгибом в обратную сторону. Жаль только, что ей, двенадцатилетней девочке он скоро станет лёгок, а новый делать, по возрасту подходящий, будет уже не дед. Может, самой попробовать? Ну, пока рано об этом печалиться.

Почувствовала, как соскучилась по охотничьим тропам. Может, сегодня побродить по лесу? Взяла колчан — пять стрел, хватит.

Дорога в лес заняла немного времени, но с каждым шагом она чувствовала, как радость жизни возвращается к ней, веселя кровь. Когда поравнялась с первыми деревьями, вспомнила, что не взяла угощение лешему. Ну, да ладно, всё равно не знает, как с ним договор составлять, дед так её и не научил. Но объяснил, что если в лесу не шуметь, не свистеть, не разорять гнёзда и муравейники, то лешего можно не бояться. Да, и ещё, главное, не жадничать, брать только то, что нужно для пропитания, уважать убитого тобой зверя, не забыть поблагодарить его.

Василиса шла, всматриваясь и вслушиваясь, вспоминая дедову науку. Дед мог определить по множеству признаков след зверя, его возраст, в какую сторону шёл, давно ли. Многому он и внучку научил. И сейчас она легко читала эти знаки, и лес открывал ей свои истории.

Походив несколько часов, Василиса почувствовала усталость, легла на зелёный пригорок и закрыла глаза. Как хорошо! Как соскучилась она по лесу, по его запахам и краскам, по его звукам. Лес добрый и щедрый. Сегодня было бы много добычи, но она придёт домой с пустыми руками. В другой раз. Завтра будет охота. А сейчас хочется думать о дедушке. Конечно, Василиса понимает, что он теперь очень далеко, но, может быть, мысль её лёгкая долетит до него, с благодарностью за его доброту и любовь, за знания, что он ей дал и силу.

Василиса, убаюканная лесным шумом не заметила, как задремала, а когда открыла глаза, первое, что она увидела, — волчьи жёлтые глаза.

А в следующее мгновение, она уже нацелила в волчью морду стрелу. Вместе с тем сомнение окутало сознание, уж не продолжает ли она спать, потому что так небрежно себя волки не ведут. За всё то время, что она прицеливалась, волк показал вялую реакцию, и это было неестественно.

— Тише, не убей моего дружка, — и хоть голос был доброжелателен и чуть насмешлив, Василиса едва совладала с собственными реакциями. Теперь наконечник стрелы был направлен в другую цель.

Улыбающееся светлое лицо.

— Еремей? Ты что тут делаешь? — Василиса опустила оружие.

— Что можно делать в лесу? Гуляю.

— С волком?

— Да, с волком.

Василиса обдумала увиденное. Вспомнила слухи, что ходили среди сельчан. Но, насколько она разбирается в волколаках, здесь нечто другое.

— Не бойся, здесь нет оборотней, — Еремей, похоже легко прочёл её мысли, — он — волк, — кивнул в сторону зверя, — я — человек, а остальное — кривда тётки Лябзи.

— Ну, знаешь, волка дружком называть, тоже не каждый горазд.

— Это легко можно было бы объяснить, если бы нашлись желающие выслушать.

— Ну, одна желающая нашлась. Расскажи.

Еремей некоторое время задумчиво молчал.

Тем времени волк подошёл в девушке, Обнюхал её. Она напряглась, но не отшатнулась.

— Знакомится, — спокойно промолвил Еремей.

Василисе не очень понравилось это знакомство, но она потерпела. Вскоре волк вернулся к Еремею, лёг рядом с ним, положил голову на вытянутые передние лапы и замер, лишь глаза не мигая смотрели на человека, своего друга и хозяина, насколько волк позволял человеку быть хозяином.

— Помнишь, облавы на волков? Начались-то они, говорят, как я появился в селении, значит, четырнадцать лет назад, да только без какого-то результата. Только избавятся от одной стаи, на другой год — новая. Люди боялись в лес ходить. А вот два года назад взялись серьёзно. Все, кто мог держать в руках оружие, все участвовали, в том числе и я.

— Я помню. Только это было без меня. Как я деда ни уговаривала взять меня — не взял. Боялся. Да, и мать на пороге стала, сказала, не пущу, что хотите со мной делайте, — Василисе было неожиданно приятно рассказывать о себе.

— Вот тогда я и нашёл его, — Еремей кивнул головой в сторону волка. — Совсем маленьким щенком. Слепой ещё был. Всю волчью семью перебили, как его не заметили — непонятно, я за пазуху его засунул. Боялся, что заскулит, выдаст и себя, и меня. Нет, тихо сидел, словно почуял, что несдобровать, коли голос подаст. Я, получается, весь день провёл с охотниками, и никто даже не догадался, что под одеждой у меня волчонок. Рисковали мы оба. Но всё получилось, — Еремей провёл пальцами по гладкому серому затылку. Красивое лицо его озаряла лёгкая улыбка, навеянная приятными воспоминаниями. — От волков тогда получилось избавиться, до сих пор не слышно, и никто не знал, что остался один волчонок. Я его выкормил. Он и выжил.

— А где же он жил?

— Сначала у нас во дворе. Трудновато пришлось. На цепи он никак не хотел сидеть. Потом, когда чуть подрос, в лес его отвёл.

— Он в лесу остался?

— Не сразу. Пришлось повозиться. Он всё норовил со мной назад в деревню вернуться. А я опасался его грубо прогнать. Потому что этот зверь гордый и очень умный. Прогонишь — в другой раз он не подойдёт к тебе. С ним нужно быть терпеливым. Несколько раз даже пришлось с ним в лесу ночевать.

— Вот тут-то тебя, Лябзя, и видела.

— Ага, — легко согласился Еремей.

— А, как же вы с волком её не почуяли?

— Почему же не почуяли? Мы её очень даже почуяли. Она в лесу заплутала, мы её и пугали в нужную сторону, — засмеялся вдруг Еремей весело.

— Ну да, только она совсем не так вас поняла, — засмеялась и Василиса.

Этот парень ей всегда нравился. А сегодня она почувствовала в нём родственную душу. С ним было так легко и весело.

— И никто так и не узнал?

— Агния знала, конечно. Мать знала, — Еремей нахмурился. — А теперь вот увожу его.

— Почему уводишь? Куда?

— Да, волчица молодая появилась, нужно их подальше от людей увести.

— Волчица? А где она?

— Недалеко отсюда. За нами следует. А ты не слышишь, сойки как волнуются?

Василиса смутилась. Действительно, сойки кричат. Вот так охотница.

— Я думала, они о нас переполох устроили.

Еремей легко поднялся на ноги.

— Ну, нам пора. Прощай, Василиса, думаю, через пару недель вернуться.

— Прощай, скатертью дорога.

Еремей сказал тогда Василисе, что уводит он волка потому, что боится за него. Но не уточнил, что главная опасность исходит от Агнии.

Вечеряли молча, каждый был погружён в собственные думы.

Ивару не давало покоя крепление угла своего будущего красного окна. Эх, не догадался в городе внимательней поглядеть. Вот теперь никак не докумекает. Перед мысленным взором вставали один за другим хитрые способы. Ивар тряхнул головой, отгоняя навязчивые думки, завтра, коль пораньше отсеются, будет соображать, а теперь — хватит. Но эти мысли, повитав где-то в неопределённом месте, вновь возвращались к Ивару.

Тиша переживала радость от нового знакомства. Хыля оказалась такой хорошей. С ней страсть как интересно. Правда, её матушка, тётка Кисеиха, не жалует гостей. Она и Тишу не станет жаловать, больно сердитая. Поэтому девочки договорились, что могут встречаться, когда у Хыли никого нет дома. Правда, и у Тиши много дел, особо не находишься по гостям, но, если недолго, то можно. Ещё девочки договорились, что Хыля будет вешать синюю ленточку на угол забора, когда будет одна дома. И, если Тиша в этот момент окажется свободна, то тогда они снова увидятся. А перелезать через чужой забор не так уж и страшно. Если никто не видит.

Малой гадал, правильно ли он сделал, передав слова деда Яшмы старшей сестре. Незадолго до трапезы улучил минутку, когда Василиса одна накрывала на стол и всё рассказал. Мол, дед Яшма велел передать, что напраслина на Еремея то была. И вот теперь сидит за столом и всё поглядывает на сестру. И по её непроницаемому хмурому виду не поймёт, как надо было.