Сразу стало тише, исчезли звуки, которыми только что был наполнен лес. Птичьи трели остались там, на светлой стороне, а сюда они едва доносились. Казалось, наступили сумерки, настолько густые ветки елей закрывали дневной свет. Ребята медленно и молча пошли вглубь. Забылась цель, которая привела их сюда. Они не смотрели под ноги и уже не искали железные штуки. Надо было просто пройти немного вперёд, потом с чистой совестью повернуть домой. Таким образом показать себя не трусом в глазах товарища. Всё.

В какой-то момент затеплилась надежда, но ничего страшного и нет. Что это вполне возможно — идти в самом центре колдыбани так, без всякой защиты, как вдруг неожиданно и отчётливо послышался детский плач. Ребята замерли, схватили друг друга за руки. Плач на некоторое время прекратился, а потом невидимый ребёнок вновь заплакал. Громко и недовольно. Постояли, не веря своим ушам. Но сомнений нет. Плач раздавался несколько приглушённо и снизу. Как будто из-под земли.

Дальше уж показывать свою отвагу было бы бессмысленно, потому что нужно было спасать свои молодые и хрупкие, а в данный момент, и очень дорогие жизни. Ребята разом повернули в обратную сторону и рванули из тёмной колдыбани, не надеясь выбраться, но, к счастью, и некоторому удивлению, выбрались быстро, а потом по лесной дороге мимо лешего колодца бежали не оглядываясь. Временами казалось, что кто-то сопит сзади, но проверить нельзя никак. Всякому известно, что единственный шанс уцелеть — молча и максимально быстро улепётывать, не проявляя излишнего любопытства. Оглянешься — пропал, лесная нечисть только этого и ждёт, ничто уже не поможет.

Вскоре пришлось переходить временами на шаг, так как лес всё не заканчивался, в отличие от сил и дыхания. На выходе вспомнили про непредсказуемого пастуха и вильнули в сторону, чтобы не встретиться с ним. И лишь, когда последние дубы и сосны остались позади, они упали на мягкий цветущий ковёр луга. Впереди виднелось селение. Всё, можно отдышаться и обсудить.

— Что думаешь? — спросил Малой. В вопросах нечистой силы Ёра разбирался лучше.

— Не знаю.

Помолчали. Каждый вспоминал плач, пытаясь определить его характеристики.

— Ну, это как ребёнок. У нас Айка недавно так плакал. Точь-в-точь. Сейчас он подрос, почти не плачет. А раньше вот так же ревел.

— Как-будто это игоша.

— Что за игоша?

— Ну, это если матка какая-нибудь погубила своё дитё, вот оно и стало игошей. Оно живёт там, где матка его закопала, или утопила. Если в лесу, там он и будет плакать, просить, чтобы его домой отвели. У них, у этих игош нет рук и ног, вот и просят людей.

— А тот не просил.

— Ну да, не просил… Тогда может, это подменыш.

— Это, к примеру, когда леший подбросит лешёнка какой-нибудь бабе, а её ребёнка себе забирает? — всё же уточнил Малой.

— Ну, по-разному бывает. Бывает и не лешёнка даже подбросит, а деревянную колоду. А родители и не видят, что это колода, им чудится дитёнок живой. Они его кормят, ростят, пока кто не подскажет. А бывает, матка сама дитё лешему отдаёт. Слыхал, что с дочкой Кисея было?

— Слыхал. Но это ведь давно…

— Надо бы узнать, не пропадал у кого-нибудь недавно ребятёнок. Ты, если что услышишь, скажи мне. И я порасспрашиваю… Глянь-ка, а про хлеб мы забыли.

— Правда. Хорошо… хлебушек, я как раз проголодался.

— И я.

С самого утра Тиша ходила сама не своя, стараясь держаться подальше от матери. У неё даже разболелась голова от тревожных мыслей. Матушке Тиша привыкла рассказывать всё. Сама бежала навстречу со всеми своими новостями. А тут не только надо скрыть до вечера о том, что Василиса ушла, но и обмануть мать, если придётся.

Но обмануть — это уж слишком. Тиша боялась, что её язык тут же отнимется. И потом, обманешь, а мать вечером узнает, что обманула. Что она ей скажет, когда всё раскроется? Как в глаза посмотрит? Вот поэтому весь день держалась от Домны на приличном расстоянии, стараясь, чтобы оно не сокращалось.

С утра, правда, ей повезло. Когда к завтраку Василиса не вышла, Домна сходила в горенку, и там не обнаружив старшей дочери, вернулась ворча. Тиша уже голову ниже плеч опустила, ожидая неприятностей, но мать сама себе нашла причину Василисиного отсутствия:

— Во девка даёт, уж спозаранку ушла, ничего не сказала. Это, конечно, хорошо, что она у нас такая охотница, без мяса нас не оставляет, но мать ведь надо предупредить! Ай, ладно! Садитесь… Трапезничать нынче опять без Василисы будем.

Тиша тут только и выдохнула. А уж после девочке пришла в голову удачная мысль: наносить целую кадку воды. Так она будет в безопасности довольно продолжительное время, заодно и к подруге заглянет по дороге, если на заборе будет висеть синяя ленточка.

— Баушка, передай матери, что я за водой.

— Передам. Иди.

Баушка нынче весь день провела у ворот, то разглядывая что-то в щель, то освобождая из плата ухо и прикладываясь им к той же щели.

— Тиша, — остановила баушка внучку. — Ты там на колодце послухай, о чём бабы бают. Нет ли каких новостей нехороших.

— Ла-адно, — нерешительно протянула Тиша. Какие ещё новости ожидает баушка? А потом глаза её расширились в нехорошей догадке: «Про Василису узнали? — но тут же засомневалась. — Да нет, вряд ли. Об этом пока только я, наверное, знаю».

Не тратя больше время на раздумья и разговоры с баушкой, девочка схватила вёдра, коромысло и побежала подальше от родных.

Когда Тиша проходила мимо Хылиных ворот, её глаза уже привычно поискали на оговоренном месте синий лоскуток. «Вот радость — болтается на ветру». Тиша оглянулась и, не обнаружив ничьих любопытных глаз, забросила вёдра и коромысло в знакомые кусты, залезла на лавку и через плетень тихонько позвала подружку. Та сидела неподалёку, пряла. Увидев гостью, радостно заулыбалась.

— Ой, а я только что про тебя думала.

Тиша перелезла к ней.

— А я из дома почти сбежала. Сейчас расскажу… Как же ловко у тебя получается, — не в первый раз удивилась Тиша, оценивая работу Хыли. Нити были тонкими и ровными. Тиша даже попробовала на прочность. — Как это у тебя так выходит? — в голосе девочки не было зависти. То, что у подруги получается пряжа намного лучше, чем у неё, только порадовало Тишу. Это умение словно немного компенсировало безножье Хыли. Хоть немного.

— А это меня Калина научила. Хочешь, я и тебе объясню, как я делаю?

Хыля стала показывать. Тиша кивала головой, вроде всё так делаю, а получается не так.

— Ай, ладно. И так сойдёт. Ты лучше послушай, какая у меня история случилась…

Но тут от соседей донёсся дребезжащий голос Лябзи.

— С новостью я к тебе пришла, Пыря. Встречай.

Тиша сразу же вспомнила просьбу баушки узнать новости, она прижала пальцы к губам, призывая Хылю к молчанию. Та посмотрела на подружку огромными, чуть перепуганными глазами и закивала головой. Девочки прижались к плетню и стали слушать разговор у соседей.

После приветствий тётка Лябзя перешла к делу, и рассказала, что видела Еремея в городе, в дружине у князя. Услышав имя суженного сестры, Тиша вся обратилась в слух. Стараясь не пропустить даже слова, она отыскала подходящую щель, и стала наблюдать за говорившими, насколько позволяло расстояние и ветки какого-то куста с той стороны.

Лябзя, как всегда, громко говорила, размахивая руками и мастерски описывая разговор то за себя, то за Еремея. Пыря сначала слушала молча, потом заплакала. Растроганные девочки тоже засопели носами, и на глазах у них навернулись слёзы. Но Пыря вскоре успокоилась и за радостные вести стала уговаривать дорогую гостю пройти в хату, чтобы угостить там её по достоинству. Лябзя не стала отказываться, и вскоре во дворе у соседей наступила тишина.

Хыля посмотрела на подругу, ожидая разъяснений. Она пока ничего не понимала.

Тиша полушёпотом рассказала подружке, какая на неё сегодня возложена неприятная миссия, заодно и всё, что знала про отношения сестры и Еремея. Но Хыля немного иначе отнеслась ко всей этой истории. Глаза её наполнились неземным романтическим светом, и с ясной улыбкой она задумчиво произнесла: