Но, может, и нет у неё в голове таких мыслей. Потому как, с другой стороны если посмотреть, боится она, вроде, его. Он мужик добрый, иной раз и обратится к ней, а тут она, словно язык проглотила, стоит, ни мычит, ни телется. А потом и вовсе норовит улизнуть куда-нибудь подальше. Разве порядочные бабы себя так ведут? Тьфу.

Словом, Лябзя привыкла, что в её сторону родня слишком часто плевалась, поэтому к отцовскому неодобрению отнеслась с привычным спокойствием.

По приезду взялись за многочисленные хлопоты. Легко сказать, месяц почти дома не были. Тут только успевай поворачиваться, пока всё не утрясётся в привычный вид. Вот Лябзя и поворачивалась, а кубышка за пазухой поворачивалась вместе с ней, обжигая грудь. Зелье, всё-таки, приворотное.

— Беги, хоть корову в стадо отгони. Слышь, Лябзя, — донёсся голос матери.

— Что, матушка? Звала?

— Да говорю, сходи корову отгони на пастбище, пусть попасётся. Что она во дворе стоит, мычит. Солнце ещё высоко.

Лябзе только это и надо. Не успела мать оглянуться, как ворота закрылись за коровьим хвостом.

Выходя из села, Лябзя всё больше по сторонам смотрела, лихорадочно раздумывая, куда на этот раз кубышку припрятать, корова же увидела родное стадо, по которому за месяц разлуки соскучилась изрядно, ускорила шаг, поэтому на идущую навстречу девочку обе обратили внимание не сразу.

А когда почти поравнялись, от коровы внимания не прибавилось, а вот Лябзя застыла с разинутым ртом и прижатыми к груди руками.

— Не бойся, тётка Лябзя, это я, а не мой неуспокоенный дух, — засмеялась Хыля.

Но Лябзю это не особо взбодрило.

Хыля остановилась. Происходящее перестало её забавлять. Если дела так и дальше пойдут, можно и домой не попасть. Каждому встречному и поперечному придётся доказывать, что она не призрак.

Впервые подумала, что, может, было бы лучше вечером домой вернуться, в сумерках, но вспомнила, что сам волхв так распорядился. И время выбрал, и одежду, и научил, что сказать, когда чужие спрашивать начнут. Одной Тише разрешил рассказать всё, как было. Вот только Ярине едва не проговорилась, от радости.

— Да не бойся ты, тётка Лябзя, это я.

— А как же ты…, - Лябзя не смогла высказать свою мысль до конца и молча указала на ноги.

— Колдовство было. Но теперь всё прошло. Вот от волхва иду, он мне помог, пока все были на покосе. Теперь и я могу ходить.

Колдовство! Не, ну это понятно с самого начала было. И Кисеиха то же говорила. Вот только чудно, что Хыля смогла от него избавиться. Нечасто так случается. Лябзя почувствовала, что рада. Так рада, что глаза защипали и горло сжалось.

Девочка улыбнулась тётке и побрела дальше. Но не таковская эта тётка, чтобы пропустить самое интересное. Даже не оглянулась на свою корову, хотя, правду сказать, никуда она не денется эта корова, до стада дойдёт, цела будет, повернулась и вместе с Хылей пошла в село.

А в селе Хыля поняла, насколько полезной оказалась эта неожиданная попутчица. Потому что все многочисленные объяснения добровольно на себя взяла тётка Лябзя.

Шли они вдвоём по селу: медленно и чуть вперевалочку Хыля, а рядом также медленно и тоже, почему-то немного вперевалочку тётка Лябзя, переживая, как бы девочка не споткнулась и готовая тут же кинуться ей на помощь. А на улицах народу не сказать, что полно, это потом уже ребятишки помчались по всем дворам оповещать население, а сначала было не очень много. И сперва Лябзя успевала втолковать ошеломлённым односельчанам каждому в отдельности, что произошло. Но на подходе к Хылиному дому толпа стала такой, что Лябзя решилась прокричать сразу всем:

— Радость у нас в селе. Великая радость. Такого не помнят, наверное, даже старики. Девочка пошла. Сколько лет ползала, а нынче пошла, — Лябзя остановилась на несколько минут, пытаясь точнее посчитать, сколько лет прошло, но народ зашумел. Поэтому она решила не отвлекаться пока на второстепенное.

— Эта какая же паскуда такое сделала с девочкой? Ведьма! Но теперь колдовство ушло от Хыли. Но оно вернётся. Уж я-то знаю!! Худо будет той, кто навёл тогда порчу. Потому как вернётся оно к хозяйке и ударит её! — Пыря почувствовала, что разошлась, но остановиться уже не могла. А народ замер, слушает. И непонятно, почему в такой жаркий день многих стала пробирать дрожь.

Выскочил Кисей, Кисеиха, Калина и остальная многочисленная родня. Кто плачет, кто обнимается, кто в ноги к Хыле упал и встать не может. Потом опомнились, раскрыли настежь ворота, расступились. И впервые за долгие годы Хыля медленно вошла в них. Домой.

Долго народ ещё не расходился, стоял, дивовался.

А Лябзя пошла к Русе. Медленно шла по её высокому берегу, вниз по реке, любуясь солнечными зелёными далями, слушая радостные песни птиц. Когда остался далеко позади Берёзовый Кут, остановилась, вытащила из-за пазухи кубышку, положила её на толстый ивовый ствол, что клонился горизонтально к самой воде и ахнула по кубышке камнем изо всей моченьки. Брызнули осколки кубышки, брызнуло зелье в разные стороны. Смахнула Лябзя в воду всё, что осталось на стволе и пошла домой.

Еремей молчал всю дорогу. Не гадал о том, куда ведут его эти люди, не думал, что ждёт его впереди. Сейчас не это его интересовало. Перед мысленным взором стояли скользящие с глинистого берега Василисины следы, чёрная неподвижная вода и палка, лежащая на её поверхности. Жуткий лесной рассказ, финал которого неизвестен. Но то, что случилось, уже произошло, и он ничего не сможет поправить. Оставалось ждать. Скоро он узнает. Вот только хочет ли он знать?

С надеждой смотрел на дорогу. Может, увидит какой-нибудь знак? Не увидел.

Неприятно потянуло гарью. Вскоре открылась неприглядная картина. На поляне несколько мужчин разбирали остатки сгоревших полуземлянок. Над руинами ещё вился дымок.

«Ночью случилось, — подумал Еремей. — Сразу несколько хат. Но это неудивительно, сейчас жара. Удивительно, как ещё лес не загорелся!».

Но далее, за одной из хат, прямо на земле лежали тела. Много, может, десяток. Женщины плакали над ними, выполняя печальный ритуал. Цепким взглядом поискал тело той, которую ни за что не хотел бы тут обнаружить. Нет, всё мужики.

«Неужели сгорели? Как же так, ведь не дети малые».

Мельком увидел раны.

«Или тут битва была?»

Вожак не стал останавливаться, сразу направился в добротную высокую полуземлянку, огонь которой не коснулся. Так же, как и нескольких других.

— Иди, — толкнул замешкавшегося Еремея сопровождающий. Но толкнул не злобно, скорее добродушно, пытаясь вывести его из замешательства. Еремей уловил внимательный взгляд, который хорт задержал на его лице чуть дольше, чем следовало. Тут только и осознал, что всю дорогу сопровождающие на него поглядывали с непонятным любопытством.

«Что они так смотрят?» — мелькнуло лёгкое удивление, но послушно пошёл в указанную землянку следом за вожаком. То, что всю дорогу он шёл за самым главным, было ясно по одежде, по особой осанке, по твёрдости в движениях и во взгляде. Но было неясно, почему ему оказана такая честь, почему к нему навстречу вышел вожак. Еремея довели бы и обычные хорты.

В помещении стояла высокая красивая женщина. Увидев его, она побледнела, продолжила стоять некоторое время, но силы, казалось, оставили её, и она резко села, почти упала, на стоящую позади лавку.

— Зови меня Валк, — произнёс, наконец, вожак и кивнул хортам. Те вышли.

Наступило долгое молчание. Еремей огляделся. Обычная хата. Василисы не видать. Валк тоже сел.

— Куда путь держишь? — спросил он.

— Послушайте, хозяин с хозяюшкой. Я иду по следу своей невесты. Почти догнал. У болота видел её следы. Недавние. Всего лишь день назад она подошла к болоту.

— Василиса? — спросила женщина.

Еремей пристально взглянул на женщину. Надежда на благополучный исход вновь зажглась в его сердце. Вряд ли бы имя его невесты было бы известно, если бы она не перешла то болото.