Ярина с недоумением поглядела на мать. Казалось, она не понимает, о чём та толкует. Домна сама побледнела, вспомнив недавнюю болезнь Ярины, когда мысленно уже навек прощалась с ней.

— Яринушка, доченька, да не переживай ты так. Всё наладится. Выздоровеет, вернётся.

— Выздоровеет, вернётся? — Ярина покачала головой. — Ты не понимаешь.

— Что? Чего я не понимаю?

Но Ярина на это ничего не ответила. Да и как матери объяснить, что оставила она в последнее время Глеба, совсем забросила. Думала, что беда с Баженой, а беда и за её женихом ходила по пятам.

Ещё вчера на Глеба обижалась, что он её мало замечает, а оказалось, что его она не видела совсем.

…Пыря наблюдала за дочерью. Агния не торопясь ходила от одной кучки народа к другой. Там скажет что-то, словно невзначай, там кивнёт головой. После повернула к шалашу. Пыря поколебалась: то ли подождать делёж, какое ей сено выделят, в какой скирде, то ли идти за дочерью. Не выдержала, пошла к шалашу. Агнию застала, когда та заканчивала седлать коня. Свою чёрную кобылку Агния поменяла у односельчанина.

— Ты куда это собралась?

— Домой. Тут уж делать нечего, — Агния легко вскочила в седло и поскакала.

— Постой, — закричала Пыря, но дочка словно не слышала.

Пыря почувствовала, как её наполняет гнев. «Да сколько ж можно? Да я тебе совсем пустое место? Ну нет, доченька, на этот раз по-моему будет. Хватит, кончилось моё терпение!»… Ещё долго Пыря мысленно разговаривала с дочерью, а сама нервно запрягала старенькую кобылу и бросала в телегу свои немногочисленные вещи.

— Но-о, — вскоре ударила прутом по костлявому крупу лошади и тронулась в путь.

— Куда ты, Пыря? — удивилась шедшая мимо Лябзя.

— Домой, — сухо ответила Пыря.

— А сено?

— Лябзя, не в службу, а в дружбу, догляди, какое мне сено дадут. И где.

— Ладно.

И Пыря махнула рукой, прощаясь.

— Теперь самая черничная пора, — задумчиво поделилась баушка своими мыслями.

Айка, раскрыв рот, внимательно посмотрел на старушку.

— Так, можа, сходим в лес? — предложила она Айке. — А то так и останемся без черники. А мы ба и так поели, и насушили ба, потом пироги с ягодами спекли, знаешь, как вкусно?

— Дя, — согласно кивнул Айка. Он всегда был согласен с баушкой.

— Ну, тогда завтра с утра, как управимся, так пойдём.

На следующее утро, когда ещё роса не сошла, по пыльной дороге шагали в сторону леса худенькая шустрая старушка и маленький беленький малец. В руке у старушки была довольно объёмная корзина, у мальчугана лёгонькое берестяное лукошко.

Впереди показалось деревенское стадо во главе с пастухом.

— Ишь, смотрит, — пожаловалась баушка Айке. — Кабы лешему чего не нашептал, старый пень.

Но проходя мимо не забыла ласково пропеть:

— Доброго здоровьичка вам и нашему стаду.

— Ай, по грибы собрались?

— По грибы, да по ягоды. Что найдём, от того не откажемся.

— Далеко не ходите, медведи балуют. Тут вот от краюшку много и грибов, и ягод.

— Благодарствуйте на добром слове, — опять пропела баушка, не замечая, что обращение на «вы» выдаёт её недоверие и неприязнь.

— Ишь ты, медведем пугает старый хрыч. Ясно, что жадобится. И ведь самому-то нельзя есть ни грибов, ни ягод. Сам не ам, и другому не дам. Не боись, Айка, брешит дед Яшма… Хотя, с другой стороны, какой лес без медведя? — баушка чуть замедлила шаги. Ну, как говорится, волка бояться — в лес не ходить. А что волк, что медведь, для баушки одинаково приятны. И в лес она ходила всю жизнь — ничего, обходилось.

Подойдя к первым деревьям, отыскали подходящий пень, положили угощение для лешего.

— Знаешь, куда пойдём? — спросила баушка. — Помню по молодости бегали с девками в одно место. Далековато, правда, зато ягод — силушка невиданная. И все крупные. Теперь всё больше в ту сторону ходят, — баушка махнула рукой, указывая направление, — к старому болоту. Там тоже черничные места. Но наши бабки, которые на сенокос не попали, там уже всё, небось, облазили. Одна Крыпочка чего стоит. Надысь видала, как плетушку тащила. По всему видать — тяжёлая была. Прикрыла сверху травкой, чтобы кто не сглазил. Ну, меня-то не проведёшь. Ягод набрала — чего ещё? Эта Крыпочка и по молодости была страсть кака шустра до ягод. Видать, слово заветное знает. Ну, а мы пойдём в моё место. Туда мало кто дорогу помнит.

Айка не возразил. Пошли.

— А то садись ко мне на горб, — предложила баушка. — А то заморишься. Туда неблизко иттить. Давай, лукошко своё ко мне в корзину кидай, а сам лезь.

Баушка согнулась в три погибели, Айка привычно залез к ней чуть ли не на шею, обхватил двумя руками голову.

— Во, так-то быстрее дойдём. Ты лёгонький, словно пёрышко. Вроде и ешь хорошо, а всё уходит куда-то. Вот назад — не взыщи, сам пойдёшь. Назад мы ягоды несть будем.

Поляночку своей молодости баушка нашла, на её же удивление, быстро, хоть и пришлось протопать несколько вёрст. Крупная черника, словно на ладони, лежала никем не тронутая, и баушка тут же, двумя руками одновременно, стало её собирать. Айка некоторое время стоял рядом и наблюдал. Баушка забыла про всё. Теперь её зови — не дозовёшься, тереби — не обратит внимания. Села на колени и так продвигается по поляночке. Одной рукой срывает с одного кустика, норовя захватить ловким движением полную жменю тёмных ягод, вторая рука действует на другом кустике точно также, глаза устремлены вперёд, примечают новые цели, корзина как-то незаметно для Айки, продвигается следом за баушкой, наполняясь и тяжелея.

Айка вздохнул и посмотрел по сторонам.

Сосны, берёзки и какие-то ещё деревья расступились, давая место зелёным кудрявым травкам. Солнечные лучики, пробиваясь сквозь кроны деревьев, разбивались на множество тёплых жёлтых пятнышек и качались на листиках. Один из них уселся прямо на нос Айки и пощекотал его. Айка чихнул.

— Будь доров, большой расти, — машинальной скороговоркой пробурчала баушка, не поднимая голову от зелёного ковра.

Айка, словно кто-то подтолкнул его, шагнул вперёд. Он присел на корточки и внимательно посмотрел на кустик. У-у-у, сколько их тут! Толстенькие, гладкие, прохладные на ощупь. Айка сорвал одну ягодку и положил в своё лукошко. Посмотрел на результат. Красиво! Ягодка весело каталась по дну.

Айка пошёл посмотреть, что делают ягодки у баушки в корзинке. Нет, не катаются, плотно лежат друг на друге и не шелохнутся.

Вдруг неподалеку зашуршали кусты. Айка сначала испугался, но не заплакал, а выпрямился в полный рост и стал смотреть. В кустах, густо рыча, показалась бурая здоровая голова с круглыми ушами, потом и вся бурая фигура вышла.

«Собака, — подумал Айка. — Только большая очень». Собак он не сильно боялся, тем более, эта не гавкала. Она встала на задние лапы и стала смотреть на мальчика.

«Ух ты!», — подумал Айка, такого он ещё не видел.

Собаку Айка, по всей видимости, не очень заинтересовал, потому что она опять стала на четвереньки, повернула и, по-прежнему густо рыча, скрылась в тех же кустах.

— Ба… ба! У! У! — опомнился Айка и захотел поделиться своей радостью.

Но баушке это было не интересно. Она даже головы не повернула.

Айка вздохнул и вновь присел над кустиком…

Лишь когда у баушки ягоды стали скатываться с горки своих собратьев, что уже возвысились на верхним ободком корзины, она оглянулась. Довольно живо и перепуганно. Но увидев неподалёку Айку, облегчённо перевела дыхание.

— Ну, что, набрали, вроде.

Айка стал рассказывать баушке про большую собаку, но она перебила:

— Пойдём домой, поздно уже. Туда-сюда, и коров на обед пригонят. А наша под воротами что будет делать? Пошли.

Айка послушно поковылял следом.

Совсем немного прошли они от черничной полянки, как вдруг баушка резко затормозила. Не ожидавший этого Айка врезался в родную старушку и тоже затормозил. Баушка прижала пальцы к губам: