— Кто прыгнет высоко, у того смерть далёко, — торжествовала Бажена.

Тут же поднялась Агния. Глядя на её стан, Ярина невольно задержала взгляд в восхищении. Хороша девка! Агния же приготовилась тоже прыгать, она терпеть не могла превосходства другой в чём бы то не было. И удачный прыжок Бажены подзадорил её.

Но Ярина уже не смотрела на неё. Глеб… Подошёл тихо, сел рядом. И сразу весь мир стал уютным и волшебным. И хотелось петь и смеяться, но жаль было пошевелиться, разрушить волнующую близость.

Молодые люди не видели, как совсем неудачно прыгнула Агния, и теперь от досады кусала губы, поглядывая в их сторону. А уж то, что они были причиной этой неудачи, такое им и в голову не могло прийти. Не слышали, как насмешливо прокомментировал неудачный прыжок Лоб, огромный неуклюжий юноша, и Агния что-то прошептала побелевшими губами, а глаза её злобно сверкнули на неумного парня. И Лоб стушевался и пожалел, что не вовремя открыл рот.

— Пора. Пора, пора, Жива ждёт, — от костра к костру пронёсся слух и все посерьёзнели, стали сходиться к своим семьям, чтобы вместе идти на капище.

— Ярина, а нам домой пора, — спокойно произнесла подошедшая Домна, словно не замечая близости между дочерью и Глебом.

Ярина вскочила на ноги, смутилась:

— Конечно, матушка.

— Глеб, ты с нами?

— Да.

От берега реки потянулось два человеческих потока. Один, многочисленный и шумный, направился вдоль реки, где неподалёку от селения на высоком берегу Русы находилось капище, другой поток редкий, всего два десятка человек, повернули в сторону своих домов.

— Матушка, — зашептала матери Тиша, — баушка наша на капище пошла.

— Видела, — невесело усмехнулась Домна.

Видела она баушку, та помчалась в первых рядах, откуда только столько прыти?

Хоромы Видборичей погрузились в ночную тишину. Но тишина эта была неполной. В сарае время от времени вздыхала Ночка, пережёвывая свою вечную жвачку, и лёгким эхом ей отвечал телёнок; жвачку же он ещё не научился жевать, хотя иногда пробовал. В соседней клети посапывала Хрюня, подставляя жирное брюхо маленьким поросятам, и те, согретые материнским боком и близким соседством друг друга, похрюкивали от удовольствия. На насесте копошились куры, время от времени устраивая переполох и будили Гнедка. Его мать, серая кобыла Тучка, нервно дёргала ушами. В углу сарая прижались в плотную кучу козы и овцы, знакомые ночные звуки, напротив, успокаивали их.

Во дворе под яблоней уж давно спал Лан. Молодецкие гулянья до первых петухов его мало интересовали, к некоторому беспокойству матери. Пятнадцатый год идёт, пора бы невесту себе присмотреть. Но Лан не присматривал. Его сердце ещё не проснулось для любви. Видно, девичьи ресницы не пощекотали его. Хотя перед сном вспомнилась почему-то улыбка дочки мельника. Какие-то интересные ямочки у неё получаются на щеках, когда она улыбается. У других он таких не видел. Мелькнуло воспоминание и пропало. Здоровый сон прогнал и ямочки, и мельника с его дочерью, и даже красное окно, над которым батька ломал голову уже несколько дней.

Да что несколько дней, и ночей тоже. Вот и сегодня Ивар долго не спал. То ли жену дожидался, то ли крутил-вертел в голове хитрый крепёж. Эх, жаль, что темно, а то бы проверил. Пришла Домна. Качнула люльку, пощупала рукой, сухой ли Айка, легла к мужу.

— Ну, как там?

— Как и всегда. Добрыня постарел… Это сколько ему годков? Поди, век уж прожил.

— Не знаю. Я маленький ещё был, а он уже седой. Лет сто, должно быть есть. Что дочки?

— Да пошли в горенку. Тиша тоже с ними пошла спать. Хочется ей с сестрицами. Ты уж не запрещай. А Забава одна нынче на полатях, баушка загулялась.

— А я-то думаю, что её не слышно. Ушла, как тать, я и не знал. Значит, празднует?

— Празднует.

— Ну, пусть празднует.

Повернулся Ивар на бок, захрапел почти сразу. Ну его, этот крепёж, сделается, никуда не денется. Домна ещё поворочалась с боку на бок. Думки и переживания за детей не давали сразу уснуть…

В девичьей горенке слышны нежные тихие голоса.

— Ох, Василиса, напрасно ты с нами не пошла. Там так было весело! — посетовала Тиша.

— Верю, что было весело. Но мне лучше дома.

— Но ты должна перестать печалиться.

— Не получается, Тиша. Да ты на меня не обращай внимания. Расскажи, что было, а я послушаю.

— Мы через костёр прыгали. Страшно было, дух захватывает. А Ярина так и не решилась. Я даже испугалась, что про неё подумают, что она ведьма и отхлестают крапивой.

— Меня крапивой? — ужаснулась Ярина.

— Ну да. Так полагается. В прошлом году на купала отхлестали же Бажену, а сегодня она зато, как птица перелетела — выше всех.

— Ужас. А я что-то не помню.

— А, ну ты же тогда обожглась, рубаху сожгла, или сарафан. И ты пошла сразу домой. А это уже после было.

Наступившая тишина, казалось, уж больше не прервётся до рассвета, но Тише внезапно пришла в голову новая мысль:

— А ещё наша Ярина замуж скоро выйдет.

— Тиша, не знаешь, что болтает твой язык, — возмутилась Ярина.

— Нет, правда. Василиса, послушай: весь вечер она сидела с Глебом рядышком, а до других им и дела не было.

— Тиша, я сейчас рассержусь. Глупости говоришь.

— Ладно, не нравится слушать — не буду больше говорить. Но это правда. Вот только Агния на вас всё время недобро посматривала.

— А Агния по другому смотреть не может. Но, Ярина, тебе и правда нужно быть осторожней. Хотя какое ей дело до Глеба? — задумалась Василиса.

— Я слышала, что он её когда-то спас, когда её кобыла понесла, — предположила Тиша.

— И что? — возмутилась Ярина. — Ну, может, и помог ей когда-то. Но ведь это ничего не значит?.. Или значит? — Ярина встревожено села на своей лежанке. Сон как рукой сняло.

Но на это никто из сестёр не знал ответа.

— Ох, и красивая же эта Агния, — вздохнула Тиша чуть завистливо. — Вот бы мне такой стать… Хотя, нет, не совсем такой. Ну её. Странная она какая-то. Хотя и красивая. Но уже старая. Ей же девятнадцать лет. Вот и ты, Василиса, скоро станешь старой. Тебе надо срочно подумать, как поймать жениха. Я, если до семнадцати лет не выйду замуж, со стыда сгорю. Ещё не хватало, чтобы обзывались седой макушкой.

— Ну и пусть обзываются. Уж лучше одной быть, чем с кем попало, — Василиса в этом нисколько не сомневалась.

— Ты что? Одной быть — стыдобище какое. Вон тётка Лябзя бегает к бабке Власе до сих пор, женихов привораживает.

— Тиша, — тут уж обе сестры возмутились, — да откуда ты всё это знаешь?

— Знаю, — промолвила она загадочно. Не сдержалась и добавила хвастливо, — я много чего знаю. Вы бы удивились.

— Ага, как сорока на хвосте таскаешь сплетни, а правда это или кривда — и сама не ведаешь.

…В горенке ещё долго продолжались девичьи разговоры.

А перед рассветом, когда тьма особенно властвует над миром, вдоль тына медленно пробиралась баушка, пытаясь нащупать ворота. Ага, кажись они! Баушка поискала щеколду — не разобрать, вроде открылись. Раздался страшный, как ей показалось, предательский скрип. Баушка недовольно поморщилась. То не скрипели, а то во удумали. Теперь весь двор разбудят. Но, вроде, всё тихо. Где-то лениво гавкнула собака и замолчала. Баушка двинулась дальше. Ничего не видать. Но ведь она здесь ходила-выхаживала вдоль и поперёк целыми днями. Почему ж сейчас всё кажется непонятным и незнакомым? Знать, дворовой сердится, вот и водит её какими-то закоулками, не даёт найти вход в дом. Дворовой у них был со сложным характером, он шуток не любил. Баушка торопливо стала обещать ему чуть свет принести гостинец. Что дворовой любит? Ну, вкусное, само собой, кто ж от вкусного откажется? А ещё гребешок. У баушки есть один, жалко, что он от старости совсем беззубый стал. Но она у девок возьмёт. У тех много. Ага, вот и дверь. Правда в сарай, похоже. Но ничо, в сарае спать ещё и лучше. Баушка нащупала ногой солому. А ктой-то храпит тут? Неужто Хрюня? Баушка улеглась на солому, рядом лежал чей-то тёплый бок. Хотела пощупать основательно, но потом решила, что и так сойдёт. А то ещё переполох получится. Мало ли какое животное можно спугнуть в ночи. Уже засыпая лениво подумала, что очень уж храп громкий, не разгадаешь чей…