— Матушка, — горячо обратилась Тиша за поддержкой к той, которая всегда её поддерживала в трудную минуту, — страх, как я переживаю за Хылю. Как она одна? Мне бы одним глазком посмотреть — успокоиться.

Молчали и отец, и мать. С одной стороны, сенокос — это не баловство, туда-сюда не бегают. Тут каждый день на счету, домой общество отпускает только по нужде. Ивару надо было срочно коня перековать. Это причина уважительная. Попутно сельчане надавали всяких поручений, там уж придётся задержаться. Но с другой стороны — дружбу тоже надо уважить. Нет друга — ищи, а нашёл — береги.

— Собирайся. Ночью выезжаем.

Тиша молча повернулась и пошла к себе в шалаш, по пути проливая уже напрасные слёзы. Но что тут поделаешь, коли они сердце переполнили.

Но до шалаша не дошла.

— Тиша, постой, — закричал Малой.

Девочка оглянулась. Через валы сена чуть ли не галопом неслись брат и Ёра. Тиша остановилась, поджидая их.

— Тиша, пошли-ка отойдём, разговор есть.

— Куда отойдём? Тут же нет никого, — удивилась Тиша.

— Туда, туда, — ребята увлекли девочку подальше от шалашей.

Под берёзками Тиша резко затормозила, заговорила сердито:

— Куда вы меня тащите, дураки какие-то?

Ребята послушно остановились. Долго молчали, не решаясь на серьёзный разговор. Сейчас от Тиши зависело многое, лучше бы её не сердить.

— Дай, Тиша, слово, что никому не скажешь.

— Вот ещё выдумали, — нахмурилась девочка. — Когда это я кого выдавала?

— Поэтому мы тебя и выбрали. Дело есть — княжеское!

— Уж прям княжеское, — в голосе слышалась насмешка, но Хыля поверила. Глаза её заблестели от любопытства.

— Смотри, только — молчок, — ребята понизили голос, хотя в округе никого не было видно. — Мы, вроде, как знаем, где княжеский детёнок.

Хыля ахнула. Глаза её стали круглыми, словно блюдца, и в них плескался тихий ужас и восхищение. Всё-таки ребята шустры, тут ничего не скажешь!

Такая реакция подбодрила ребят, и они уж без утайки, торопливо, зашептали:

— Мы точно не знаем, княжеский он или нет.

— А прячут его далеко.

— И надо спешить, а то могут в другое место перепрятать.

— Или убьют ещё.

Тиша ахнула.

— А что ты думаешь? Это ж разбойники.

Но тут выражение глаз Тиши снова изменилось. Она зло зашептала:

— А если вас разбойники убьют? Тогда что?

— А мы не дураки, чтобы на глаза разбойникам попадаться!

— У нас знаешь как? Семь раз отмерь, один — отрежь.

— А, если надо, мы дадим такого стрекача, только пятки будут сверкать.

— Где там разбойнику догнать.

— А на коне тоже не догонит. Там лес, на коне не шибко разъездишься. Нее, за нас не думай.

— Мы — бедовые.

— Ну, смотрите, — погрозила Тиша кулаком. Ребята, глядя на кулак, послушно закивали головами.

— Только надо, чтобы за нас не волновались.

— А то подумают, что мы потонули.

— Ты вот что. Сначала молчи, а как опомнятся, что нас нету, ты и скажи, что ушли по княжескому делу.

— Нее, лучше не надо говорить, что княжеское дело. Вдруг это не тот детёнок. Ещё проверить надо. А то потом люди будут смеяться.

— Да…

Замолчали, задумались.

— Скажи… скажи…, - но в голову ничего не приходило.

— Стойте, — вспомнила Тиша, — я же завтра с отцом домой уезжаю!

Ребята захлопали глазами от нового осложнения.

— А когда назад?

— Через два дня.

— Вот тогда через два дня и скажешь про нас.

— А если завтра будут вас искать?

— А мы скажем, что пойдём к мужикам на зауключный луг. Там и останемся ночевать в скирде.

— Точно. С собой возьмём припасы, не надо будет тайком их умыкать.

Ребята повеселели от удачного разрешения сложной ситуации.

— Ладно, — сказала Тиша, — но смотрите, — и на всякий случай она ещё раз показала кулак.

Василиса приуныла. Несколько часов просидеть в бревенчатой клетке с закрытой дверью — это обстоятельство кого угодно в тоску вгонит. Малюсенькое окно едва пропускало дневной свет. Глаза Василисы вскоре привыкли к темноте, но смотреть было не на что. В одном углу солома, в другом — ведро.

— Побудь пока здесь, — сказала та тётка, что стояла около вожака. Жена его, должно быть. Вот и всё. Нет, ещё кувшин воды принесли да хлеба кусок, положили, хоть и на скатерть, но на пол, за неимением стола. Теперь всё.

Василиса сначала терпеливо ждала, пока они, кто-то там, решал, что дальше. Но дальше почему-то ничего не было, поэтому она решила поспать, но и сон не шёл к ней. Шли мысли.

Почему тот парень так похож на Еремея? Явное сходство указывало на то, что её жених действительно с этих мест. Вряд ли совершенно похожие люди жили бы в разных местах не будучи родственниками. Они братья? Так похожи бывают близнецы. У них в селении случались такие неприятности. Считалось, что рождение близнецов сулит какие-то несчастья. Родители тогда сильно переживают.

Поэтому девушкам нельзя было есть что-либо сдвоенное, чтобы в будущем у них не рождались сдвоенные дети.

Но Василису всегда привлекали такие случаи. Она вспомнила двух девочек со светлыми, почти белыми волосами, которые жили на другом конце селения. Вспомнила, как они держались всё время за руки и жить не могли друг без друга. Никогда не верила она, что такие чудесные дети могли принести в свои семьи невзгоды. Поэтому в детстве, налюбовавшись на одинаковых сестёр, выпила яйцо с двумя желтками в надежде, что у неё родится такая же девочка, как и она. И они вместе будут ходить за ручки. Близняшка тогда у неё так и не родилась, несмотря на то, что выпить яйцо с двойным желтком считалось верным средством…

Но этот парень Василисе не понравился. Слишком холодное, неприступное лицо. Недоброе. Еремей совсем не такой.

Стало темнеть. Василиса перевернула ведро, встала на него, чтобы достать до окна, посмотреть что во дворе делается. Но так ничего толком не увидела. Лишь верхушки деревьев шумят о чём-то своём. Окно было высоковато. А приподнять свою подставку было совсем нечем.

Опять уселась на солому.

Внезапно в окно влетело зелёное яблоко. Василиса нахмурилась. Первая мысль, что ветром занесло, спустя мгновение показалась глупой. Ветром яблоки в окна не заносит. Это весточка с той стороны. Девушка немного приободрилась, стала поглядывать в окно.

Через какое-то время послышалось негромкое пыхтение, показались лохматые волосы цвета чуть подгнившей соломы, потом круглый любопытный глаз и, наконец, всё улыбающееся лицо знакомого пострелёнка.

Василиса почувствовала, как дорог ей этот человечек.

— Эй, здравствуй… — начала девушка. Пострелёнок молчал. — Скажи мне, как тебя зовут, чтобы я могла выразить тебе свою благодарность.

— Ачима.

«Ачима? Пострелёнок оказался всё же девочкой» — мысленно усмехнулась Василиса, но вслух произнесла:

— Благодарствуй, Ачима, за то, что вытащила меня из болота, спасла меня, — и низко в пояс поклонилась.

Ачима заулыбалась ещё шире и доверительно продолжила:

— Но скоро я стану Хортом. А Ачима — это так, детское имя. Мне уже семь лет. И скоро меня будут звать Хорт. А когда я вырасту, я сам стану вожаком.

Василиса смутилась. «Или всё же мальчик?».

— Ачима, не знаешь, почему меня держат здесь?

— Потому что… наверное, Валк сердится.

— Валк — это тот, кто сидел, когда меня допрашивали? Такой важный и…, - Василиса не могла подобрать слово из-за опасения оскорбить чужие нравы.

— Ага, Валк — это наш вожак. Это мой отец, — похвастался Ачима.

— А почему Валк сердится? Он сердится на меня?

— Не знаю, — Ачима оглянулся. С той стороны что-то его напугало. — Я потом ещё приду, — пообещал он и скрылся из виду.

Василиса некоторое время смотрела в окно. Скоро наступит ночь. Первая ночь за долгое время, которую она проведёт под крышей. Но удовольствия от этого было маловато.

Когда потемнело настолько, что ничего не стало видно, так и не дождавшись Ачимы, Василиса задремала. Но чуткий сон её прервался непонятными звуками. Девушка села и прислушалась. Там, извне, что-то происходило. До Василисы доносился неясный шум, изредка крики.