— У меня столько фантазии нет, сколько всего происходит в обыденный рабочий день. Ты, если хочешь, можешь попробовать себя в создании историй, но, поверь, в нашей работе…

— Верю. Потому что уже знаю, — перебил, враз посуровев, стажер, указал на отчет и металлическим тоном отчеканил: — Ты меня больше так не пугай!

Когда он хотел, мог быть властным. Почти как дракон. Почти — потому что не мог удержать маску строгости дольше нескольких мгновений.

— Уж извини, ничего гарантировать не могу. Я драконица, да еще и смысловер, не забывай!— категорично отрубила я и уселась на свое место. — И ты теперь, кстати, тоже в этом непростом деле по уши, поэтому взаимопереживаний будет полным-полно.

— Ты переживаешь за меня? — мгновенно растаял Артем.

— Да. И это глупый вопрос.

— Почему это глупый?

— Потому что я за тебя отвечаю! — выдержав нарочито ледяную паузу, я смягчилась и добавила:— И потому что ты мой… мой… — и смешалась.

Начала-то бодро, а вот на определении встряла намертво! Да еще и взгляд и лукавая улыбка рыцаря вогнали меня в краску.

— Ну?.. Кто я тебе? — с хитрецой спросил Артем.

Я беспомощно уставилась на него.

Стажер? Это истинная правда, но половинная, чересчур сухая и официозная. Друг? Ближе, чем просто друг. Любовник? Не настолько еще близок! Жених? Нет, ни за что, одного хватило, да и предложения рыцарь не делал! Соответственно, до мужа не дотянет…

Я закрыла лицо ладонями, готовая провалиться сквозь пол.

— Ладно, я не слепой, сам все вижу, давить на тебя не собираюсь, — проговорил Артем и осторожно отвел мои ладони от лица. — Когда ты лежала там, бледная, раненая, а я ничем не мог тебе помочь… это было ужасно, — шепотом добавил он. — Видела бы ты собственный взгляд… Я, наверное, седой весь.

Я взъерошила его и так не особенно приглаженную шевелюру и вынесла вердикт:

— Нет, не седой. Ты же маг, так что естественная седина тебе грозит, самое меньшее, лет через сто.

— Что⁈

— А ты разве не собираешься магией продлевать себе жизнь? Жить надоело?

— Не дождешься!

— Замечательно! Значит, если ты за это время не планируешь умереть с голоду или от безделья, марш дописывать конспект!

— Умеешь же ты испортить романтику… — проворчал рыцарь.

— Умеешь же ты испортить рабочий процесс! — съязвила я. — Помни, о чем мы договаривались. Я же помню свое обещание.

Увы, буквально на следующий день я снова повергла Артема в ужас. Не то чтобы по собственной воле: я этого события ожидала и к этому готовилась, просто не предполагала, что кое-кому хватит совести (или не хватит?) заявиться с семейными разборками прямо ко мне на работу.

Как обычно (по всем законам и канонам неприятностей), все начиналось тихо-мирно: рабочий день, отчет в разгаре своего завершения, стажер, в поте лица строчащий конспекты… Наконец решено было сделать перерыв: меня как раз вызвал Дэйл (понадобилась очередная порция крови для зарядки генераторов), Артема я отправила на разминку; стажер отмахнулся, заявив, что сначала допишет. Внял, наконец, моим просьбам или же мотивировался моим же обещанием сходить на свидание в выходные, не знаю…

Я возвращалась от Чипика со стопкой обучающей литературы для Суданского. Свернула на этаж, почти дошла до своей двери и сначала увидела, что та чуть-чуть приоткрыта. А затем почувствовала слабый, но отчетливый запах гари и заметила, что с другой стороны Артем вцепился в ручку, как будто собирался драпать. И услышала знакомый голос.

Чего и следовало ожидать. Я ожидала, пусть и не так скоро. Полный сциллец и сцилло-накрыло, причем буквально. Психологически настраиваться уже некогда, придется импровизировать.

Надеюсь, отчет не пострадал. Иначе импровизация и не понадобится, я кого-то и так, голыми руками из шкуры вытряхну. Что называется, почувствуйте свои же методы на себе.

Я глубоко вздохнула, аккуратно положила книги на пол у стены и приготовилась действовать ОЧЕНЬ быстро.

Рывком открыть дверь, сдернуть стажера с линии огня, захлопнуть дверь, послушать, как с другой стороны кое-кто с грохотом впечатался, и снова открыть, пока не возникла взрывоопасная ситуация — у меня там бумажный отчет!!!

Ошалевший рыцарь (не бледный, что говорит в его пользу, и по внешнему виду — целый и даже не подкопченный) медленно сползал по стеночке.

— Здравствуй, бабушка, — сказала я высокой стройной фигуре, эффектно возникшей в дверном проеме в завитках дыма.

Бабушка Сцилла своим видом напоминала обугленный одуван-переросток или перебордурную ведьму — длинные черные волосы наэлектризовались и встопорщились, глаза горели раскаленными углями, клыки оскалены, из ушей вился легкий дымок, из ноздрей — вылетали искорки…

Говорят, мы похожи внешне. В тот момент, надеюсь, наше сходство прослеживалось по минимуму.

Суданский издал странный задушенный звук.

— Жалкая тощая человечка, — фыркнула вместо приветствия Сцилла и тряхнула головой в бесполезной попытке укротить то, что было прической. — Не думала я, что ты настолько низко падешь. Не беспокойся, целы там твои бумажки. Я не дура, чтобы злить тебя и давать преимущество.

Оказывается, не настолько она очерствела, если заботится, пусть и своеобразно, о потомстве.

— Поздно думать, — ответила я. — И ты не можешь знать всех поводов, по которым я могу разозлиться.

При всех ее… кхм… достоинствах (как дракона), у бабушки Сциллы есть недостаток — она высказывает все, что накипело (буквально!), а это может затянуться надолго. Почему это недостаток? А потому, что ее легко подловить в момент разглагольствования. И опять же — подловить-то легко, а вот в целости после этого еще никто не остался. Надеюсь, стану первой.

Коллеги из соседних кабинетов благоразумно не высовывались. Еще одного почти-коллегу не помешало бы тоже закрыть, но в проеме предполагаемого логова маячила бабушка.

— Не лезь, — бросила я через плечо.

Сцилла криво усмехнулась.

— Я бы не поняла тебя, даже если это — всего лишь постельная игрушка…

— Как же некоторые драконы любят соваться в дела, которые их не касаются.

— Я бы хотела, чтобы не касалось, но иначе не получается, — отрезала бабушка и наконец-то выступила в коридор. Я, держа руку за спиной, подала знак стажеру нырять в берлогу… кабинет то есть. — Моя единственная внучка, находясь в сопливом возрасте, спуталась с человеческим отребьем и намерена нарожать ему уродцев.

Я улыбнулась бабушке и, глядя ей прямо в глаза, кротко спросила:

— Завидуешь?

Как много может значить всего лишь одно-единственное слово, причем вне зависимости от интонации.

Сцилла могла расценить мой вопрос как, например, намек на собственную женскую несостоятельность в моих глазах. Или намек на то, что ее недовольство вызвано нереализованным желанием последовать моему примеру. Список толкований при желании можно составить предлинный, но зачем?

Бабушка выдохнула через нос облачко искр и прошипела:

— Позор нашего рода!

— Зато моим именем не ругается половина миров! — парировала я.

Разъяренная, она опасна, на что и был мой расчет — Виктор не сможет игнорировать происходящее, а при зрителях Сцилла свернет скандал.

Но начальник подло вспомнил о политике невмешательства. Зато счет за поломанную мебель потом выставит, хвостом чую…

— Ребяческая отговорка! — с презрительным фырканьем бабушка сделала первый, очень медленный шаг в мою сторону. Прощупывает почву.

— Так я и есть ребенок, ты сама сказала! — я лучезарно улыбнулась и переместилась параллельно ей. — Тебе-то не позорно со мной бороться?

Суданский, зараза, не понимал намеков или снова уверовал в свою везучесть. Меня это нервировало.

— Детка, непослушных детей надо воспитывать! — Сцилла сменила тактику — демонстративное презрение на снисходительно-ласковую приторность.

Я, чтобы уравновесить, добавила в голос яду:

— Воспитывать должны родители, а не замшелая бабуля! И ты — не пример для подражания!