Если бы он не поцеловал её первой, она бы уже сломалась — слова поражения готовы были сорваться с её губ.

Поцелуй меня. Прошу, Джонотан. Да, я молю тебя о поцелуе. Пускай весь мир полетит в пропасть. Это всё, что мне нужно, чтобы жить дальше.

Но Джонотан больше не мог ждать. Даже этих мгновений, даже крохотной доли мгновения — он больше не ждал. Какая-то огромная, бесконечная, могущественная сила, так давно тянущая их друг к другу, наконец дала себе волю — и его губы накрыли её, словно настоящее цунами, не давая ни отступить, ни вздохнуть, ни придумать ещё один повод спасти его и свою жизнь.

Он был не прав, когда сказал, что у них всё время мира. Время просто перестало существовать. Агата раскрыла губы, чувствуя жар и дыхания Джонотана, и почувствовала, что мир уходит из-под ног.

Пуcть времени больше не будет.

От него пахло солью и жаром, и каждое жадное касание его губ, обрамленных короткой щетиной, обжигало, будоражило, сводило с ума, хотя куда уж больше — она и так сошла с ума, танцуя почти обнаженная, в тонких золотых цепочках, перед всеми мужчинами.

Внизу живота предательски заныло, к щекам и губам прилила кровь, выдавая неразумное сейчас желание. Не верилось, что единственный поцелуй может так перевернуть всё внутри и заставить время пойти вспять!

— Агата… безумная ты моя… — Джонотан не дал ответить, ещё теснее привлек к себе, проводя руками по её спине, по пояснице так, что тело само выгибалось ему навстречу, и десятки цепочек впивались в их обнаженную кожу одновременно.

А память услужливо кидала всё дальше: вот их жаркая, бесстыдная встреча в каюте, вот она падает в его объятия на шаткой палубе, вот лишь украдкой смотрит на корабле, чтобы не выдать отцу и Элен свои чувства.

Вот он ловит её после подъема на борт с шаткого трапа — и вот они уже танцуют на торжественном приеме тот дикий, неприличный деревенский танец, и азарт и вызов, брошенный обществу, лихорадит кровь.

Вот Джонотан пробирается тайком в комнату и в маске грабителя натягивает на её бедро злополучный утерянный чулок, а сердце бьется так, словно вот-вот вырвется из груди. Сумасшедший Джонотан! Сумасшедшая она!

Агата обхватила ладонями его лицо, впилась пальцами в виски, не в силах прервать поцелуй, желая чувствовать его губы ещё и ещё, но уже предчувствуя, чем им обернется сейчас это вольность.

Прикусив его за нижнюю губу, пытаясь хоть как-то вернуть обоим разум, она наконец на мгновение отстранилась, чтобы прошептать:

— Ты проиграл, Джонотан ди Арс. Ты проиграл мне наш спор.

— Проиграл… — прошептал он, соглашаясь, но не выпуская её из объятий.

— И ты выполнишь моё желание. Ты уйдешь прямо сейчас, чтобы сохранить свою жизнь! Слышишь?!

— Я не из тех, кто отступает, — прошептал Джонотан, склоняясь к ней и почти касаясь носом щеки, проводя неощутимое касание дальше, до уха, обжигая дыханием снова. — Я думал, ты это уже поняла. Приду ровно в пять. Все мои люди будут ждать. Тебе нужно лишь выйти к балкону, который выходит на сад…

Резкий стук в дверь заставил сердце ухнуть в пятки.

Агата резко отстранилась, едва не откинув Джонотана на пол, и, тяжело дыша, обернулась, встретив лицом к лицу стражей и Орхана позади. Похоже, Джонотан успел хоть на несколько мгновений задержать их своей магией, поскольку лица первых стоящих в проходе будто застыли ненадолго, как и их взгляды. Но их было много, слишком много, чтобы хоть попытаться сбежать…

Агата резко подхватила край накидки Орхана, закрылась как можно плотнее и попыталась взять себя в руки. Если она ничем не выдаст то, что сейчас произошло, у них еще есть возможность спастись.

Как можно безучастнее она пропустила стражников в белом, позволила им скрутить Джонотана и вывести под руки из комнаты, а сама осталась с самым достойным видом, на который сейчас была способна, перед Орханом.

Лишь незаметно, возвращаясь в зал, Агата прижала дрожащие после поцелуя руки к груди, туда, где заполошно билось сердце. Джонотан придёт за ней! Ей только надо пережить этот приём, и ничем не выдать своего волнения. О ее чувствах мог узнать только Хайрат, но и он не сможет ничего доказать.

Агата поспешно провела рукой по растрепавшимся волосам, дотронулась до губ, на которых ещё ощущался поцелуй Джонотона, и глубоко вздохнула в тщетной попытке успокоиться. Если Орхан и заметит ее растрёпанный вид, спишет на танец. Она очень надеялась на это.

Убедившись, что накидка надежно скрывает ее от чужих взоров, она распрямила плечи и проследовала за стражами обратно в зал.

Джонотана уже увели, скинутые вуали убрали с пола, и ничто не напоминало о произошедшем. Орхан вернулся в кресло во главе стола, гости вновь оживились, но когда она вошла, все словно замерли в ожидании.

Агата едва-заметно кивнула выглядящему встревоженным отцу и в совершенном молчании приблизилась к Орхану, опуская взгляд и склоняя голову:

— Благодарю, что вы исполнили мое желание, мой господин.

— Просьба той, которой покровительствует Луна, священна, — ровно ответил Орхан и подал знак Хайрату, — как священен и напиток, который позволено пить только посланницам богини, готовящимся отдать себя своему господину и повелителю.

Агата не понимала, что происходит и едва не отшатнулась, когда Хайрат, двигающийся совершенно бесшумно, оказался рядом с ней. В руках он удерживал большую золотую чашу, наполненную на первый взгляд простой водой.

Орхан неторопливо подошел к ним, забрал чашу у Хайрата и поднес к губам Агаты:

— Пей, свет ночей моих, благословенных Луной, — приказал он.

Решив, что это какой-то очередной обряд, о котором никто не потрудился ей сообщить, Агата покорно склонила голову и позволила напоить себя из чаши.

Вода сильно пахла шалфеем и оказалась такой ледяной, что заломило зубы и вкус почти не чувствовался, только тяжелый, дурманящий аромат пощекотал ноздри.

Агата сглотнула, чувствуя холод, моргнула несколько раз, потому что огромный зал едва заметно покачнулся. А потом ей показалось, что время замедлилось: Орхан, не сводя с нее внимательного взгляда, возвращал чашу Хайрату целую вечность, которую она пыталась понять, что было в напитке.

Застыли все гости, замер даже дымок, поднимающийся над курильницами с благовониями. Голова неожиданно стала легкой-легкой, а тело таким тяжелым, что невозможно было удержаться на ногах. Агата покачнулась, протягивая руку в попытке обрести опору и почти не чувствуя прикосновения Орхана, который с готовностью подхватил ее, прижимая к себе.

— Что со мной? — прошептала Агата, с трудом различая черты его лица.

— Отдохни, душа моя, ночь будет долгой, — шевелились губы Орхана, но она почему-то слышала голос Джонотана.

А потом все поглотила темнота.

…И темнота стала ещё более реальной, когда Агата смогла открыть глаза. Ей казалось, кто-то мешает это сделать: веки стали свинцовыми от тяжести, всё тело будто придавило неподъемным грузом, пальцы отказывались шевелиться.

Почему так темно?

Сознание возвращалось медленно, будто не желало, чтобы Агата поняла, что случилось на самом деле. Её ведь не убили, нет? Она так нужна Орхану, что он готов даже заключить настоящий союз под взором своих богов…

Пару раз Агата моргнула, чувствуя, что даже это простое движение отнимает все силы. Едва приоткрывшиеся глаза снова слипались, хотя она слышала рядом голоса, но было так темно, беспросветно темно.

Агата с трудом повернула голову и увидела в какой-то просвет кусочек звездного неба. Ночного звездного неба. В памяти прошелестели слова Джонотана “…ровно в пять часов вечера… все мои люди будут ждать…”

Проклятье.

Хайрат подлил что-то в это зелье — и она потеряла сознание!

Она пропустила назначенный час…

Джонотан… Ох, если он и правда ждал, что она сможет быть там.

Что он думает теперь?!

Но всё это померкло перед животным страхом, когда Агата повернулась на тень, нависшую над её лицом, и узнала, кто сейчас стоит перед ней.