– Я требую его ареста!

– Воздержитесь, малышок. Послушайте.

– Он сумасшедший! Швыряется тортами!

Арчи прицепился к его пуговице:

– Успокойтесь, малышок. Успокойтесь и поразмыслите.

Только теперь мистер Госсет, казалось, осознал, что досадная, как ему смутно казалось, помеха, на самом деле конкретный индивид.

– Кто вы такой, черт подери?

Арчи величаво выпрямился.

– Я представитель этого джентльмена, – ответил он, мановением руки указывая на Кус Колбаски. – Его милый старый личный представитель. Я действую в его интересах и от его имени предлагаю вам крайне выгодное дельце. Подумайте, дорогой старый стручок, – продолжал он проникновенно, – намерены ли вы упустить такую возможность? Шанс, выпадающий вам на долю раз в жизни. Черт побери, вам следует встать и обнять этого типчика. Прижать эту птичку к груди. Он швырял в вас кусками торта, так? Отлично. Вы киномагнат. Все ваше состояние опирается на типчиков, которые швыряются тортами. Вполне вероятно, что вы по всему миру разыскиваете типчиков, которые швыряются тортами. Однако когда такой типчик является к вам без всяких хлопот и забот с вашей стороны и демонстрирует прямо у вас на глазах, что ему как тортометателю нет равных, вы взбрыкиваете и говорите об аресте. Взвесьте! (У вас за левым ухом застряла половинка вишни.) Будьте разумны. Стоит ли допустить, чтобы ваши личные чувства помешали вам пополнить свою кассу? Заключите с этим типчиком контракт, да побыстрее, не то мы обратимся к кому-нибудь другому. Вы когда-либо видели, чтобы толстяк Фатти Арбакль швырял кондитерские изделия с такой небрежной уверенностью? Сравнится ли Чарли Чаплин с ним в быстроте и меткости? Абсолютно нет. Предупреждаю вас, старый друг, вы можете упустить крайне выгодное дельце.

Он умолк. Кус Колбаски просиял.

– Я всегда хотел сниматься в кино, – сказал он. – До войны я был актером. Только сейчас вспомнил.

Мистер Брустер открыл было рот, но Арчи жестом принудил его замолкнуть.

– Сколько раз мне надо повторять, чтобы вы не вмешивались? – спросил он сурово.

В процессе филиппики Арчи воинственность мистера Госсета несколько поугасла. Прежде всего человек дела, мистер Госсет не остался глух к выдвигавшимся доводам. Он смахнул с шеи ломтик апельсина и задумался.

– Откуда мне знать, фотогеничен ли этот тип? – сказал он наконец.

– Фотогеничен ли он! – вскричал Арчи. – Еще как фотогеничен! Да вы только поглядите на его лицо! Что скажете? Редкостный шрамчик! Обратите на него внимание. – Он виновато поглядел на Кус Колбаски. – Жутко извиняюсь, старый малыш, что задерживаюсь на этом, но дело есть дело, знаете ли. – Он обернулся к мистеру Госсету: – Вы когда-нибудь видели такое лицо? Нет и нет. И я как личный представитель этого джентльмена не могу допустить, чтобы оно пропадало втуне. Это же несметное богатство. Черт побери, даю вам на размышление две минуты, а если вы не перейдете сразу к делу, я тут же отправлюсь с моим клиентом к Мэку Сеннету и еще к кому-то там. Нам незачем просить роли. Мы рассматриваем предложения.

Наступило молчание. А затем вновь раздался звонкий голос мальчика в матросском костюмчике:

– Мамочка!

– Что, милый?

– Дядя со смешным лицом будет еще бросаться тортами?

– Нет, милый!

Дитя испустило вопль ярости и разочарования.

– Я хочу, чтобы смешной дядя бросал торты! Я хочу, чтобы смешной дядя бросал торты!

На лице мистера Госсета появилось почти благоговейное выражение. Он услышал глас Зрителя. Он уловил биение пульса Зрителя.

– Из уст младенцев и сосунков, – сказал он, снимая ломтик банана с правой брови. – Из уст младенцев и сосунков! Поехали ко мне в студию.

Вестибюль отеля «Космополис» был любимым местом прогулок мистера Дэниела Брустера, его владельца. Ему нравилось бродить там, отеческим оком наблюдая за всем и вся в манере веселого содержателя постоялого двора (в дальнейшем именуемого «Мой гостеприимный хозяин») из старомодного романа о днях былых. Споткнувшись о мистера Брустера, клиенты, торопящиеся в ресторан, обычно принимали его за детектива при отеле – так пронзителен был его взгляд, а лицо несколько дышало суровостью. Тем не менее он в меру своих способностей был-таки веселым содержателем постоялого двора. Его присутствие в вестибюле обеспечивало «Космополису» тот оттенок душевности, которого лишены остальные отели Нью-Йорка. И уж во всяком случае, оно понуждало продавщицу в газетном киоске быть изысканно вежливой с покупателями, что можно только одобрить.

Большую часть времени мистер Брустер стоял на одном месте и просто выглядел внимательным и заботливым. Но время от времени он направлялся к мраморной плите, позади которой поместил портье, и проглядывал книгу регистрации, чтобы узнать, кому сданы номера, – ну, как ребенок исследует чулок в рождественское утро, выясняя, что именно принес ему Санта-Клаус.

Как правило, в завершение этой процедуры мистер Брустер метал книгу назад по мраморной плите и возвращался к своим раздумьям. Но как-то вечером недели две спустя после того, как Кус Колбаски все вспомнил, он в нарушение обычного распорядка почти подпрыгнул, побагровел и испустил восклицание, которое, безусловно, было порождением великой горести. Он стремительно повернулся и врезался в Арчи, который в обществе Люсиль пересекал вестибюль, так как они решили пообедать у себя.

Мистер Брустер отрывисто извинился, а затем, узнав свою жертву, словно бы пожалел о своих извинениях.

– А, это вы! Почему вы не смотрите, куда идете? – спросил он грозно, уже столько натерпевшись от своего зятя.

– Жутко сожалею, – дружески сказал Арчи. – Никак не думал, что вы отобьете чечетку спиной вперед мимо пятерки лунок.

– Не смей жучить Арчи, – строго сказала Люсиль, ухватив отца за прядь волос на затылке и дергая ее в наказание. – Ведь он ангел, и я его люблю, и ты должен тоже научиться его любить.

– Предлагаю уроки за умеренную плату, – прожурчал Арчи.

Мистер Брустер смерил своего юного свойственника хмурым взглядом.

– Что случилось, милый папочка? – спросила Люсиль. – Ты как будто расстроен.

– Я расстроен! – свирепо фыркнул мистер Брустер. – У некоторых людей хватает наглости… – Он грозно нахмурился на безобидного молодого человека в легком пальто, который едва успел войти в дверь, и молодой человек, хотя его совесть была чище стеклышка, а мистер Брустер был ему абсолютно не знаком, остановился как вкопанный, покраснел и вышел вон – пообедать где-нибудь еще. – У некоторых людей наглости побольше, чем у армейского мула!

– Но что, что случилось?

– Эти чертовы Макколлы сняли номер!

– Не может быть!

– Что-то не усекаю, – сказал Арчи, втираясь в разговор. – Выше моего понимания и все прочее! Что еще за Макколлы?

– Люди, очень неприятные папе, – сказала Люсиль. – И они остановились именно в его отеле. Но, милый папочка, не надо принимать так близко к сердцу. Это ведь, по сути, комплимент. Они явились сюда, потому что знают – в Нью-Йорке нет отеля лучше.

– Абсолютно, – сказал Арчи. – Все удобства для человека и скота его. Все причиндалы домашнего уюта! Взгляните на светлую сторону, старый стручок. Ни малейших причин огорчаться. Выше нос, старый товарищ!

– Не называйте меня старым товарищем!

– Э, а? О! Ладненько!

Люсиль вывела мужа из опасной зоны, и они вошли в лифт.

– Бедный папочка! – сказала она. – Такая жалость! Они ведь остановились тут, конечно же, назло ему. У этого Макколла участок граничит с тем, который папочка купил в Уэстчестере, и он судится с папочкой из-за какой-то части земли, якобы принадлежащей ему. У него бы могло достать такта поселиться в каком-нибудь другом отеле. Но я уверена, что сам он, бедненький, тут ни при чем. Он полностью подчиняется своей жене.

– Как мы все, – сказал Арчи, женатый мужчина.

Люсиль одарила его нежным взглядом.

– Беда в том, золото мое, что не у всех мужей жены такие удачные, как я, ты согласен?