– Лорд Дривер! – воскликнула Молли.

Угрюмая решимость на лице его сиятельства смягчилась и превратилась в кривоватую, но товарищескую улыбку.

– Отлично! – сказал он, пожалуй, несколько хрипловато. – Отлично. Рад видеть вас тут… Мы ведь закадычные друзья… вы сами сказали… на лестнице… еще до обеда. Очень рад, что вы пришли. Прошу вас, садитесь.

Он любезно взмахнул ящичком, приглашая ее чувствовать себя как дома. Взмах этот заставил одну из банкнот спорхнуть на пол у самых ног Молли.

Она нагнулась за ней, и ее недоумение возросло.

– Но… но… – сказала она.

Его сиятельство озарил ее улыбкой неописуемой доброты.

– Садитесь же, – настойчиво пригласил он. – Мы друзья… полный ажур… Вы мой закадычный друг. А вот с дядей Томасом – никакого ажура…

– Но, лорд Дривер, что вы тут делаете? Что это был за треск?

– Я открывал ящик, – снисходительно объяснил граф.

– Но… – она вновь посмотрела на бумажку у себя в руке, – но это же пятифунтовая банкнота!

– Пятифунтовая банкнота, – подтвердил его сиятельство. – Абсолютно верно. И тут их еще три.

Она по-прежнему силилась понять.

– Но… Так вы хотите… украсть их?

Его сиятельство выпрямился во весь рост.

– Нет, – сказал он. – Нет! Не украсть. Нет.

– Но…

– Вот так. Перед обедом старик мил был до чрезвычайности, надышаться на меня не мог. Подоил его на двадцать фунтиков, и все в ажуре. Дальше некуда. Потом повстречался с вами на лестнице, и вы выпустили кота из мешка.

– Но почему? Ведь…

Его сиятельство величественно помахал ящичком.

– Я вас не виню, – сказал он великодушно. – Не ваша вина… несчастный случай. Вы же не знали… про записку.

– Про записку? – сказала Молли. – Что, собственно, случилось? Едва я сказала, что написала ее, как поняла – что-то не так.

– Беда в том, – сказал граф, – что старик вообразил, будто это любовное письмецо, а я его не поправил.

– Вы ему не сказали? Но почему?

Его сиятельство поднял брови.

– Хотел подоить его на двадцать фунтиков, – ответил он без околичностей.

Молли не сумела удержаться от смеха.

– Не смейтесь! – обиженно отозвался граф. – Это не шутка… крайне серьезно… дело чести.

Он вынул из ящика три банкноты и водворил его на место.

– Честь Дриверов, – пояснил он, убирая деньги в карман.

– Но, лорд Дривер! – вскричала Молли. – Вы не можете… вы не должны! Неужели вы правда намерены взять их? Это же кража! Они не ваши!

Его сиятельство торжественно погрозил ей пальцем.

– Вот тут, – сказал он, – вы ошибаетесь. Они мои! Старик сам мне их дал.

– Дал их вам! Но зачем тогда вы взломали ящик?

– Старик их отобрал, когда узнал про записку.

– Значит, они вам не принадлежат?

– Нет, да. Ошибаетесь! Принадлежат. По моральному праву.

Молли от волнения наморщила лоб. Мужчины типа лорда Дривера пробуждают в женщинах материнский инстинкт. Как мужчина его сиятельство был бесконечно малой величиной, он просто не шел в счет. Но как проказливый ребенок, которого все время надо спасать, он взывал к лучшим чувствам Молли.

– Но, лорд Дривер… – начала она мягко.

– Называйте меня Спенни, – потребовал он. – Мы закадычные друзья. Вы так сами сказали. На лестнице. Меня все называют Спенни, даже дядя Томас. Я дам ему по сопатке, – внезапно перебил он сам себя, словно вспомнив о назначенной встрече.

– Ну хорошо, пусть Спенни, – сказала Молли. – Спенни, вы не должны. Нет, правда, Спенни. Вы…

– В этом платье вы просто тип-топ, – сказал граф ни к селу ни к городу.

– Спасибо, Спенни, милый. Но послушайте… – Она словно уговаривала непослушного ребенка. – Вы не должны брать эти деньги. Вы должны положить их обратно. Вот, посмотрите, я кладу эту банкноту назад. Дайте мне остальные, и я положу их туда же. Потом мы задвинем ящик, и никто ничего не узнает.

Она забрала у него банкноты и уложила в ящичек. Он следил за ней в задумчивости, словно оценивая весомость ее доводов.

– Нет, – сказал он внезапно. – Нет… должен их забрать… моральное право… старик…

Она ласково оттолкнула его.

– Да-да, я знаю, – сказала она. – Я знаю, как плохо, что вам нельзя их взять. Но вы не должны их брать. Разве вы не понимаете, что он заподозрит вас, едва увидит, что они пропали. И тогда у вас будут большие неприятности.

– В этом что-то есть, – признал его сиятельство.

– Конечно, Спенни, милый. Я так рада, что вы согласны. Ну вот, они все в полной безопасности в ящике. Теперь мы спустимся вниз и…

Она умолкла. Дверь она во время их разговора притворила, но ее чуткий слух уловил звук шагов в коридоре.

– Быстрей! – прошептала она, схватив его за руку, и метнулась к выключателю. – Кто-то идет. Нельзя, чтобы нас нашли тут. Они увидят взломанный ящик, и у вас будут страшные неприятности. Быстрей!

Она толкнула его за занавеску к висящей там одежде и погасила свет.

Из-за занавески донесся приглушенный голос его сиятельства:

– Это дядя Томас. Я выйду. Дать ему по сопатке.

– Ш-ш-ш!

Она бросилась к занавеске и бесшумно проскользнула за нее.

– Но послушайте, – начал граф.

– Ш-ш-ш!

Молли сжала его локоть. Он подчинился.

Шаги затихли перед дверью. Затем ручка тихо повернулась. Дверь открылась и закрылась почти беззвучно.

Шаги проследовали в гардеробную.

Джимми в начале скетча, как и лорд Дривер, угодил в ловушку и сумел выбраться из нее, только когда скетч приближался к концу. Леди Джулия познакомила его с пожилым и липучим баронетом, который провел десять дней в Нью-Йорке, и высвобождение потребовало немалых усилий. Баронет по возвращении в Англию опубликовал книгу под заглавием «Современная Америка и ее народ» и пожелал узнать точку зрения Джимми на взгляды, изложенные в этом труде. А вот желания внимать скетчу у него не было ни малейшего, так что Джимми потерял много драгоценного времени и сумел вырваться, только сославшись на необходимость переодеться. Взлетая по лестнице, он щедро поносил знатока «Современной Америки и ее народа».

Пока скетч продолжался, сэр Томас никак не мог поддаться капризу навестить свою гардеробную. Он, как объяснил его сыскарь-камердинер мистеру Гейлеру, был по горло занят, веселясь среди шишек. А возвращение колье на его законное место требовало пары минут. Если бы не липучесть пожилого баронета, все было бы уже в порядке. А теперь будущее утратило ясность: кто угодно мог появиться в коридоре и увидеть его.

Однако имелось и очко в его пользу: до завершения спектакля колье никак не могло быть востребовано его владелицей. Роль, которую Чартерис сумел навязать леди Джулии, не предоставляла никакой возможности щеголять драгоценностями.

Перед тем как спуститься к обеду, он запер колье в ящике. И оно по-прежнему покоилось там: видимо, Штырь сумел побороть искушение слямзить его еще раз. Джимми взял колье и вышел в коридор. Поглядел направо и налево. Никого. Он закрыл за собой дверь и стремительно зашагал в направлении к гардеробной.

Штырь точно описал ему местоположение сейфа. На его непрофессиональный взгляд, сейф выглядел достаточно массивным и неприступным. Однако Штырь, очевидно, сумел открыть его без всякого труда. Крышка была закрыта, но сразу откинулась, и он увидел, что замок был сломан.

– Штырь прогрессирует! – сказал Джимми.

Он покачивал колье над сейфом, намереваясь опустить его внутрь, но тут с противоположной стороны комнаты донесся шелест. Занавеска отдернулась, и возникла Молли.

– Джимми! – вскричала она.

Нервы Джимми отличались крепостью, но это волшебное видение заставило его подпрыгнуть.

– О черт! – сказал он.

Занавеска снова заколыхалась под воздействием невидимой силы – на этот раз отчаянно, и из ее глубин раздался жалобный голос.

– Черт возьми, – сказал голос, – я увяз!

Новое занавескотрясение – и возник граф. Взъерошенные белобрысые кудри стояли дыбом, лицо обрело пунцовость.