Дождь припустил всерьез. Кругом гремело и свистело – обычный аккомпанемент наиболее свирепых летних гроз. Грохотал гром, молнии пронизывали сизые тучи. Снаружи над уличными булыжниками взметывались волшебные фонтанчики брызг. Арчи угрюмо взирал на буйство стихии из-под козырька у дверей магазина, где укрылся.

И тут внезапно его мозг, подобно вспышкам в небе над головой, озарила чарующая мысль: «Черт! Если это не прекратится, матч отменят!»

Дрожащими пальцами он извлек свои часы. Стрелки указывали на три часа без пяти минут. И пред ним возникло блаженное видение промокших разочарованных толп, получающих в кассах свои деньги обратно.

– Эй, вы там, наддайте! – закричал он свинцовым тучам. – Наддайте, и похлеще!

Незадолго до пяти часов молодой человек влетел в ювелирный магазин неподалеку от отеля «Космополис» – молодой человек, который – хотя его пиджак лопнул у воротника, а из мокрой насквозь одежды струилась вода – пребывал в превосходнейшем расположении духа. И только когда он заговорил, ювелир узнал в этой человеко-губке элегантного молодого франта, который заходил утром и выбрал браслет.

– Послушайте, старый малыш, – сказал этот молодой человек, – вы помните ту маленькую штукенцию, которую показывали мне на заре?

– Браслет, сэр?

– Как вы сказали в мужественной откровенности, делающей вам честь, мой милый старый ювелир, именно браслет. Так извлеките, достаньте и предъявите, если вас не затруднит. Выложите его и придвиньте на драгоценном блюде!

– Но ведь вы желали, чтобы я отложил его, а завтра утром послал в «Космополис».

Молодой человек убедительно постучал ювелира по внушительной груди:

– То, что я желал и что я желаю теперь, – это два чертовски разных и дьявольски несовпадающих желания, друг моих университетских дней! Никогда не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня, и все такое прочее! Я больше не рискую. Это не для меня. Для других – да, но не для Арчибальда! Вот дублоны, выкладывайте старый добрый браслет. Спасибо!

Ювелир пересчитал купюры с тем же истовым благочестием, которое Арчи заметил днем в манере владельца лавки подержанной одежды. Процесс этот привел ювелира в умиленное настроение.

– Неприятный, дождливый день, сэр, – заметил он дружески.

Арчи покачал головой.

– Старый друг, – сказал он, – вот тут вы ошибаетесь, и очень. Совсем не так и прямо наоборот, мой милый старый продавец самоцветов! Вы ткнули пальцем как раз в тот аспект этого проклятущего дня, который единственно заслуживает уважения и похвал. Редко среди всех прожитых мной дней выпадал настолько абсолютно мерзкий почти во всех его гранях и проявлениях, но есть одно качество, полностью искупающее остальные, и это его веселая старая дождливость! Покедова, малышок.

– Доброго вечера, сэр, – сказал ювелир.

Люсиль медленно поворачивала запястье, разглядывая новый браслет.

– Нет, ты правда ангел, ангел! – прошептала она.

– Он тебе нравится? – спросил Арчи не без самодовольства.

– Нравится?! Он изумителен! И наверное, стоил целое состояние!

– Да нет, пустячок. Всего горстка-другая тяжко заработанных пиастров. Парочка-другая дублонов из старого дубового сундука.

– А я не знала, что в старом дубовом сундуке вообще были дублоны.

– Ну, собственно говоря, – признал Арчи, – на определенном этапе происходящего их вообще там не было. Но одна моя тетка в Англии – да пребудет над ней благодать! – взяла да и отстегнула мне телеграфом кусман предмета первой необходимости в самый что ни на есть психологический момент, как ты могла бы выразиться.

– И ты потратил все на подарок мне ко дню рождения! Арчи! – Люсиль посмотрела на мужа с обожанием. – Арчи, знаешь, что я думаю?

– Так что?

– Ты – идеальный мужчина.

– Нет, правда! Ого-го!

– Да, – сказала Люсиль категорично. – Я давно это подозревала, а теперь знаю твердо. Думаю, на свете только ты один такой.

Арчи погладил ее по руке.

– Странно! – сказал он. – Но твой родитель сказал мне почти то же не далее как вчера. Но только, по-моему, подразумевал он не совсем то же, что ты. Говоря совсем уж откровенно, он, если процитировать точно, поблагодарил Бога, что на свете я один такой.

В серых глазах Люсиль отразилось огорчение.

– Со стороны папы это очень нехорошо! Мне так хочется, чтобы он отдал тебе должное. Но тебе не следует быть слишком уж суровым с ним.

– Мне?! – сказал Арчи. – Быть суровым с твоим отцом? Черт побери, по-моему, ты не можешь назвать мое обхождение с ним чрезмерно жестоким, а! Я хочу сказать, что думаю только о том, как бы не попадаться старичку на глаза или свернуться в тугой шар, если уж мне не удалось увернуться от него. Скорее я буду суровым со взбесившимся слоном! Ни за что на свете я не скажу про твоего милого старого родителя что-либо бросающее на него тень. Но от факта не уйдешь: он занимает первое место среди наших ведущих акул-людоедов. Бесполезно отрицать, что, по его убеждению, ты немножечко предала гордый древний род Брустеров, когда принесла меня в дом и положила на дверной коврик.

– Да кто угодно должен был счесть себя счастливцем, заполучив такого зятя, золото мое.

– Боюсь, свет моих очей, папочка в этом вопросе с тобой расходится. Всякий раз, когда мне в руки попадает ромашка, я даю ему еще шанс, но ответ всегда один: «Не любит!»

– Ты должен быть снисходителен к нему, дусик.

– Ладненько! Но от души надеюсь, что он меня на этом не изловит. Мне кажется, что если старина папочка обнаружит, что я к нему снисходителен, с ним родимчик приключится прямо на месте.

– Ты же знаешь, он сейчас очень тревожится.

– Нет, я не знал. Он не так уж часто делится со мной сокровенным.

– Из-за этого официанта.

– Какого официанта, царица моей души?

– Его зовут Сальваторе. Папа не так давно его уволил.

– Сальваторе!

– Вряд ли ты его помнишь. Но он обслуживал этот столик.

– Так ведь…

– И оказывается, папа его уволил, а теперь возникли всякие неприятности. Видишь ли, папа хочет построить еще один отель и думал, что приобрел участок, и все в полном порядке, и можно уже приступать к строительству. И вдруг он узнает, что мать этого Сальваторе – владелица газетной и табачной лавочки в самой середине участка. Убрать ее оттуда можно, только купив эту лавочку, а она отказывается продавать. То есть Сальваторе заставил мать обещать ему, что она ее не продаст.

– Лучший друг мальчика – его мамочка, – сказал Арчи одобрительно. – У меня с самого начала была мысль…

– И папа в отчаянии…

Арчи задумчиво затянулся сигаретой.

– Помнится, один типчик… Собственно говоря, это был полицейский и притом выдающийся прыщ… Так он сказал мне, что ты можешь попирать физиономию бедняка, но не должен удивляться, если тот тяпнет тебя за ногу, пока ты эту физиономию попираешь. Видимо, это и случилось со старым папочкой. У меня с самого начала была мысль, что старый друг Сальваторе себя еще покажет, если дать ему время. Мозговитый субчик! Большой мой приятель.

Личико Люсиль просияло. Она оглядела Арчи с гордой нежностью. Конечно, ей следовало бы предвидеть, что выход из положения найдет именно он.

– Ты просто чудо, дусик! Он правда твой друг?

– Абсолютно. Много раз мы болтали по душам в этом самом гриль-баре.

– Тогда все в порядке. Если ты пойдешь и убедишь его, он согласится продать лавочку, и папа будет счастлив. Только подумай, как папа будет благодарен тебе! Это перевесит все!

Арчи призадумался.

– Тут что-то есть, – согласился он.

– И тогда папа увидит, какой ты пушистый ягненочек!

– Ну, – сказал Арчи, – должен сказать, что любой план, который завершится тем, что твой отец начнет смотреть на меня как на пушистого ягненочка, достоин внимательнейшего рассмотрения. Сколько он предложил Сальваторе за эту лавочку?