Покрой пиджака не прельщал элегантностью, да и сидел он на своем владельце не слишком щеголевато из-за выпуклости одного из карманов. Правильно диагностировав эту выпуклость, Джимми ввел руку в карман и извлек грязноватый револьвер.

Подобно многим и многим людям, Джимми не раз задавался вопросом, что он почувствует при встрече с громилой, и всегда приходил к одному и тому же выводу: главным его чувством будет любопытство. И предположение это полностью подтвердилось. Теперь, когда он изъял револьвер своего посетителя, ему хотелось только одного: завязать с ним душевный разговор. Жизнь громил была для него окутана мраком неизвестности. Ему не терпелось узнать точку зрения нового знакомого на все и вся. К тому же, подумал он с легкой усмешкой, вспомнив свое пари, от его гостя можно будет получить кое-какие полезные советы.

Человек на полу приподнялся, сел и печально потер затылок.

– И-ех! – пробормотал он. – Кто-то вдарил мне ломом по башке.

– Это всего лишь такой малютка, как я, – сказал Джимми. – Сожалею, если причинил вам боль. Следовало подложить матрас.

Рука неизвестного украдкой подобралась к карману. Тут его взгляд упал на револьвер, который Джимми положил на стол. Он стремительно схватил свое оружие.

– Ну, босс! – процедил он сквозь зубы.

Джимми протянул к нему руку и разжал кулак. На ладони лежали шесть патронов.

– К чему утруждаться? – сказал он. – Садитесь-ка и поговорим за жизнь.

– С фараонами, что ли, босс? – сказал незнакомец, покоряясь судьбе.

– Прочь меланхолию! – сказал Джимми. – Полицию я звать не собираюсь. Вы свободны уйти, когда пожелаете.

Незнакомец уставился на него.

– Да нет, я серьезно, – сказал Джимми. – В чем, собственно, дело? Претензий я никаких не имею. Однако если вас не призывают важные дела, я предпочту, чтобы вы прежде остались немножко поболтать.

Лицо незнакомца расползлось в широкой ухмылке. А когда он ухмылялся, в нем появлялось что-то на редкость симпатичное.

– И-ех! Раз дело без фараонов обойдется, так трепаться я готов хоть до завтрашних петухов.

– Разговоры, однако, сушат, – сказал Джимми. – Вы трезвенник?

– Чего-чего? Чтоб я? Да ну вас, босс!

– В таком случае вон в том графине вы найдете вполне пристойное виски. Угощайтесь. Думаю, оно вам понравится.

Музыкальное побулькивание, завершившееся удовлетворенным вздохом, показало, что это утверждение было проверено опытным путем и полностью подтвердилось.

– Сигару? – спросил Джимми.

– В самый раз, – изъявил согласие его гость.

– Берите пригоршню.

– Я их живьем ем, – сказал домушник, радостно забирая добычу.

Джимми закинул ногу на ногу.

– Кстати, – сказал он, – к чему хранить секреты друг от друга. Как вас зовут? Моя фамилия Питт – Джеймс Уиллоби Питт.

– Муллинс. А кликуха – Штырь.

– И вы такими вот способами вполне себя обеспечиваете?

– Не жалуюсь.

– И как вы сюда забрались?

Штырь Муллинс ухмыльнулся:

– И-ех! Дык окно же было открыто.

– А если бы нет?

– Я бы его кокнул.

Джимми устремил на него пронзительный взгляд.

– А кислородно-ацетиленовой горелкой вы пользоваться умеете? – спросил он категорически.

Штырь как раз поднес стакан к губам. Тут он его поставил и вытаращил глаза.

– Чем-чем? – осведомился он.

– Кислородно-ацетиленовой горелкой.

– Я что-то не врубаюсь, – сказал Штырь ошалело.

Голос Джимми стал еще взыскательнее.

– А суп готовить вы умеете?

– Суп, босс?

– Он не знает, что такое суп, – сказал Джимми, отчаиваясь. – Милейший, боюсь, вы ошиблись призванием. Лучше и не пытайтесь промышлять взломами. Вы в этом ни бэ ни мэ.

Штырь поглядывал на него поверх стакана с тревожной растерянностью. До сей поры рыжеголовый субъект был более чем доволен своими методами, но суровая критика начала подтачивать его уверенность. Он наслышался легенд о мастерах его ремесла, которые пользовались всякими жуткими приспособлениями вроде упомянутых Джимми; о громилах, поддерживающих дружескую близость, переходящую в нахальную фамильярность, со всякими чудесами науки, о медвежатниках, которым самые последние изобретения были столь же привычны, как ему его верная фомка. Неужто перед ним один из этой банды избранных? Джимми начал представать перед ним в ином свете.

– Штырь! – сказал Джимми.

– А?

– Ты обладаешь глубокими познаниями в химии, физике…

– Чего-чего, босс?

– …токсикологии…

– Да ну ее!

– …электричестве и микроскопии?

– Девять, десять. Все. Я в нокауте.

Джимми скорбно покачал головой.

– Брось домушничать, – сказал он. – Это не по твоей части. Лучше займись куроводством.

Полностью раздавленный, Штырь крутил стакан.

– А я, – сказал Джимми небрежно, – подумываю взломать один домик нынче ночью.

– И-ех! – воскликнул Штырь, окончательно утвердившись в своих подозрениях. – Дык я знал, что вы самый что ни на есть. И все про дело знаете. Я так сразу и подумал.

– Я бы хотел послушать, – шутливо сказал Джимми, словно пытаясь разговорить сметливого ребенка, – как бы ты взялся за особнячок в пригороде. Моя работа на том берегу Атлантики была помасштабнее.

– На том берегу?

– Я чаще всего действовал в Лондоне, – продолжал Джимми. – Прекрасный город Лондон. Для умелых рук возможностей хоть отбавляй. Ты слышал про взлом нового Азиатского банка на Ломбард-стрит?

– Нет, босс, – прошептал Штырь. – Так это вы?

– Полиция была бы рада получить ответ на этот вопрос, – сказал Джимми скромно. – Может, ты ничего не слышал про исчезновение бриллиантов герцогини Неимей?

– И это тоже…

– Вор, – сказал Джимми, сощелкивая пылинку с рукава, – как было установлено, воспользовался кислородно-ацетиленовой горелкой.

Восторженный выдох Штыря был единственным звуком, нарушившим тишину. Сквозь дымовую завесу можно было видеть, как его глаза медленно всползают на лоб.

– Так об этом особнячке, – сказал Джимми. – Меня в нашей профессии интересует все, даже примитивнейшие ее детали. Ну-ка скажи мне, если ты наметишь забраться в особнячок, какое время ночи ты выберешь?

– Я всегда думал, либо попозднее, как вот сейчас, либо когда они там сидят и ужинают, – почтительно ответил Штырь.

Джимми чуть-чуть снисходительно улыбнулся и кивнул.

– Ну и как бы ты приступил к делу?

– Я бы пошастал туда-сюда проверить, нет ли открытого окна, – робко сказал Штырь.

– А если нет?

– Я бы влез на крышу крыльца, а оттуда – в какую ни на есть спальню, – сказал Штырь, почти краснея от смущения. Он чувствовал себя мальчишкой, который читает свой первый поэтический опус именитому критику. Что подумает этот мэтр среди взломщиков, этот мастер – виртуоз кислородно-ацетиленовых горелок, этот эксперт в токсикологии, микроскопии и физике о его желторотых признаниях?

– Как ты проникнешь в спальню?

Штырь повесил нос.

– Взломаю задвижку фомкой, – прошептал он пристыженно.

– Взломаешь задвижку фомкой?

– Я по-другому не умею, – взмолился Штырь.

Эксперт промолчал. Он, видимо, о чем-то размышлял. Штырь смиренно ждал, следя за его лицом.

– А вы бы как, босс? – Наконец он робко осмелился подать голос.

– А?

– Как вы бы это обтяпали?

– Ну, я бы не сказал, – милостиво ответил мэтр, – что в подобном случае твой метод так уж плох. Грубовато, конечно, но с некоторыми поправками он сойдет.

– И-ех, босс! Правда? – переспросил пораженный ученик.

– Сойдет, – сказал мэтр, задумчиво сдвинув брови. – Да, вполне сойдет, вполне.

Штырь испустил глубокий вздох радости и изумления. Чтобы его методы заслужили одобрение такого ума!

– И-ех! – прошептал он. Что прозвучало, как «я – Наполеон!».

Холодный рассудок может не одобрять пари, но, бесспорно, есть нечто жизнерадостное и обаятельное в складе ума, спешащего при малейшем предлоге заключать их, какая-то бесшабашность эпохи Регентства. Нынче этот веселый дух словно бы покинул Англию. Когда мистер Ллойд-Джордж стал премьер-министром Великобритании, никто сосредоточенно не гонял зубочисткой горошины по Стрэнду. Когда мистер Ллойд-Джордж будет низложен, крайне маловероятно, что какой-нибудь британец разрешит своему подбородку оставаться небритым, пока его любимая партия не вернется к власти. И пари теперь обрело приют в Соединенных Штатах. Некоторые умы имеют обыкновение бросаться в пари с бесстрашием воина, первым врывающимся в пролом, а заключив его, они относятся к нему со священным трепетом. Некоторые мужчины так и не изживают в себе школьника с его вечной подначкой – «а тебе слабо!».