– На репетиции его пнул ногой зверь в человеческом облике. По-вашему, у него какие-то внутренние повреждения?

– Это ревматизм, – сказал Арчи. – Милый старый ревматизм. Только и всего.

– Вы уверены?

– Абсолютно!

– Но что мне делать?

– Устройте ему хорошую горячую ванну, только вытрите насухо. Обязательно. Тогда он хорошо выспится, не чувствуя боли. А завтра с самого утра ему надо дать натриевую соль салициловой кислоты.

– Я этого ни за что не запомню.

– Я вам напишу. Давайте ему от десяти до двадцати гранов трижды в день в унции воды. И растирайте мазью.

– И он не умрет?

– Умрет! Да он доживет до ваших лет! Я хочу сказать…

– Дайте я вас расцелую! – сказала мисс Сильвертон эмоционально.

Арчи поспешно попятился:

– Нет, нет, абсолютно нет! Ничего подобного не требуется. Нет, право!

– Вы дусик.

– Да. То есть нет. Нет, нет, право же!

– Просто не знаю, что я могу сказать? Что я могу сказать?

– Спокойной ночи, – сказал Арчи.

– Если бы я могла что-нибудь для вас сделать! Не окажись вы тут, я бы сошла с ума.

В мозгу Арчи вспыхнула ослепительная идея.

– Вы правда хотели бы что-нибудь сделать?

– Все, что угодно!

– В таком случае я очень хочу, чтобы вы, такая милая нежная девочка, укатили бы утром в Нью-Йорк и начали снова репетировать.

Мисс Сильвертон покачала головой:

– Этого я не могу.

– Что же, ладненько! Но ведь это не такая уж большая просьба, а?

– Не такая большая! Я никогда не прощу этого зверя за то, что он пнул Перси ногой!

– Но послушайте, милая старая девочка! Вы все не так поняли. Да милый старый Бенхем сам мне говорил, что питает к Перси величайшее почтение и уважение и ни за что на свете не стал бы пинать его ногой. И знаете, это был не столько пинок, сколько толчок. Можно даже сказать, что он его чуть-чуть отодвинул. Дело в том, что в зале было чертовски темно, а он по той или иной причине пробирался между рядами – без сомнения, с наилучшими намерениями – и, к несчастью, ушиб большой палец левой ноги о бедного старого стручка.

– Так почему он так и не сказал?

– Насколько мне удалось понять, вы не предоставили ему такой возможности.

Мисс Сильвертон заколебалась.

– Не терплю возвращаться, раз уж я отказалась продолжать, – сказала она. – Проявить такую слабость!

– Да нисколько! Они встретят вас троекратным «ура» и сочтут в доску своей. Кроме того, вам же все равно нужно в Нью-Йорк. Показать Перси ветеринару, знаете ли.

– Конечно! Как вы всегда правы! – Мисс Сильвертон снова заколебалась. – А вы правда обрадуетесь, если я вернусь?

– Буду гулять по отелю и петь от восторга! Большой мой друг, Бенхем то есть, абсолютно свой старый стручок и крайне расстроен тем, что произошло. А кроме того, все эти типусы без работы – все эти самые и еще как их там!

– Ну, хорошо.

– Вы вернетесь?

– Да.

– Нет, вы правда тип-топ, дальше некуда! Абсолютно как бабушкин пирог! Расчудесно! Ну, пожалуй, я пожелаю вам доброй ночи.

– Доброй ночи. И огромное вам спасибо.

– Да нет, ну что вы.

Арчи направился к двери.

– Да, кстати.

– Да?

– На вашем месте я бы постарался успеть на самый ранний поезд. Видите ли… э… вам следует показать Перси ветеринару как можно скорее.

– Нет, вы правда предусматриваете решительно все, – сказала мисс Сильвертон.

– Да, – задумчиво сказал Арчи.

Арчи был простая душа и, как обычно для простых душ, легко проникался благодарностью. Он ценил доброе с собой обращение. И когда на следующий день Люсиль вернулась в «Эрмитаж» – сплошные улыбки и нежность, а также ни слова о Глазах Красавицы и мошках, в них забирающихся, он исполнился жгучим желанием выразить ей весомую признательность за такое великодушие. Он отдавал себе отчет, что мало нашлось бы жен, у которых достало бы благородства или чего-то там еще, чтобы нет-нет да и перевести разговор на вышеупомянутые темы. Ему не требовалось такого ее поведения, чтобы признать Люсиль своей в доску, сверх-сверх и одной из наилучших, поскольку эти факты он осознал в первый же миг знакомства с ней, однако он всеми своими фибрами ощущал, что она заслуживает наивысшей награды безо всяких там экивоков. И по счастливой, как он решил, случайности примерно через неделю ожидался день ее рождения. Уж конечно, чувствовал Арчи, он сумеет сварганить для этого случая подарок – пальчики облизать – что-нибудь сверхтип-топистое, от чего милая девочка просто закачается. Уж конечно, что-нибудь да подвернется и покончит с его хроническим безденежьем на срок краткий, но достаточный, чтобы он мог развернуться вовсю ради этого знаменательного дня.

И будто в ответ на молитву почти забытая тетушка в Англии неожиданно, абсолютно без всякой причины взяла да и раскошелилась через океан на целых пятьсот долларов. Подарок был таким щедрым и таким нежданным, что Арчи испытал благоговение соучастника чуда. Подобно Герберту Паркеру, он почувствовал, что не бывает праведник оставленным. Именно такие непредвиденности возвращают типчику веру в человеческую натуру. Почти неделю он пребывал в счастливом трансе, а когда, благодаря бережливости и предприимчивости – иными словами, заключив с Реджи ван Тайлом пари, что нью-йоркские «Гиганты» выиграют первую игру против питсбургской бейсбольной команды, – он сумел удвоить свой капитал, жизнь уже ничего не могла предложить ему сверх. Он обрел возможность потратить на подарок Люсиль ко дню рождения тысячу долларов. Он захватил мистера ван Тайла, на чей вкус в подобных делах твердо полагался, и потащил его в ювелирный магазин на Бродвее.

Ювелир, дородный благодушный мужчина, опершись на витрину, любовно поворачивал в пальцах браслет, который извлек из синего плюшевого гнезда. Арчи, опираясь о противоположный край витрины, придирчиво рассматривал браслет, жалея, что недостаточно разбирается во всем таком, поскольку ему казалось, что ювелир примеривается, как половчее его облапошить. На стуле рядом с ним Реджи ван Тайл, по обыкновению, полудремал, уныло позевывая. Он позволил Арчи затащить его в эту лавку, и ему хотелось поскорее купить что-нибудь и уйти: необходимость сосредоточиться дольше чем на минуту действовала на Реджи изнурительно.

– Вот этот, – сказал ювелир, – я могу уступить за восемьсот пятьдесят долларов.

– Хватай! – пробормотал мистер ван Тайл.

Ювелир посмотрел на него одобрительно: клиент абсолютно в его вкусе. Однако Арчи продолжал сомневаться. Реджи-то хорошо командовать «хватай!» с такой небрежностью. Реджи ведь миллионер и, конечно, привык покупать браслеты фунтами, или дюжинами, или как там еще, но он-то совсем в другом положении.

– Восемьсот пятьдесят долларов! – сказал он неуверенно.

– И стоит того, – пробубнил Реджи ван Тайл.

– Более чем стоит, – поправил ювелир. – Уверяю вас, нигде на Пятой авеню вам ниже цены не предложат.

– А? – сказал Арчи, взял браслет и вдумчиво его покрутил. – Ну, мой милый старый ювелир, лучше не скажешь, верно? Или неверно? – Он нахмурился. – Ну, ладно! Но странно, что женщины так падки на эти штукенции, а? Я хочу сказать – не вижу, что такое они в них видят. Камни и все такое. Тем не менее оно так.

– Это, – сказал ювелир, – как вы говорите, сэр, именно так.

– Ну да, так.

– Ну да, так, – сказал ювелир, – что весьма удачно для людей моей профессии. Возьмете с собой, сэр?

Арчи взвесил.

– Нет. Нет, с собой не возьму. Дело в том, знаете ли, моя жена вечером возвращается в город, а завтра у нее день рождения, и подарок – для нее, и если он будет прыгать сегодня по дому, она может его увидеть, а это подпортит сюрприз. Я хочу сказать, она же не знает, что это мой подарок ей и все такое прочее!

– Кроме того, – сказал Реджи, слегка оживившись, когда нудные деловые переговоры завершились, – днем мы идем на матч… могут обчистить карманы… да, лучше послать.