Арчи – и именно этим, без сомнения, объяснялся его широкий и разнообразный круг друзей – всегда умел забыть про собственные горести и сочувственно выслушать скорбные истории других людей.

– Расскажи мне все, малышок, – сказал он. – Запусти ленту! Она с тобой порвала?

– Оставила нас на мели. А ты откуда знаешь? А! Конечно, она тебе рассказала.

Арчи поспешил развеять идею о том, что между ним и мисс Сильвертон существует хоть какая-то близость:

– Нет-нет! Моя жена сказала, что, наверное, произошло что-нибудь такое, когда увидела, как мисс Сильвертон спустилась позавтракать. Я хочу сказать, – сказал Арчи, налегая на логику, – что женщина же не может спуститься к завтраку тут и в то же самое время репетировать в Нью-Йорке? Так почему она взбрыкнула, старый друг?

Мистер Бенхем наложил себе рыбного пирога и сквозь курящийся пар сказал угрюмо:

– Hy, случилось вот что. Зная ее так близко…

– Я совсем ее не знаю!

– Ну, в любом случае дело было так. Как ты знаешь, у нее есть собака…

– Я не знаю, что у нее есть собака, – возразил Арчи. У него было такое чувство, что весь мир сговорился так или иначе связывать его с этой бабой.

– Ну, так у нее есть собака. Отвратный, огромный зверюга-бульдог. И она приводит его на репетиции. – Глаза мистера Бенхема наполнились слезами, поскольку от избытка чувств он проглотил кусок рыбного пирога примерно на восемьдесят три градуса по шкале Фаренгейта горячее, чем он выглядел на тарелке. В промежутке, вызванном последовавшими муками, его быстрый ум перескочил через несколько глав повести, и, обретя вновь дар речи, он сказал: – И поднялось черт знает что. Все пошло к чертям.

– Почему? – с недоумением спросил Арчи. – Администрация возражала против того, чтобы она приводила пса на репетиции?

– Много пользы это принесло бы! Она делает что хочет.

– В таком случае в чем беда?

– Ты не слушаешь, – с упреком сказал мистер Бенхем. – Я же тебе объяснил. Этот пес подобрался, сопя, к тому месту, где сидел я. В зале было совсем темно, ты же понимаешь, а я встал, чтобы сказать что-то о происходящем на сцене, и каким-то образом, видимо, толкнул его ногой.

– Понимаю, – сказал Арчи, начиная улавливать интригу, – ты пнул ее пса.

– Толкнул его. Случайно. Ногой.

– Я понял. И когда ты завершил этот пинок…

– Толчок, – строго поправил мистер Бенхем.

– Этот пинок или толчок. Когда ты влепил этот пинок или толчок…

– Вернее сказать, чуть-чуть его отстранил.

– Ну, когда ты сделал то, что сделал, начались неприятности?

Мистер Бенхем пугливо поежился:

– Некоторое время она говорила, а потом ушла, уводя с собой собаку. Видишь ли, это случилось не впервые.

– Черт возьми! Так ты все время это проделывал?

– В первый раз был не я, а режиссер. Он не знал, чей это пес, а тот вперевалочку влез на сцену, ну и режиссер вроде бы его приласкал, похлопал…

– Взгрел?

– Нет, не взгрел, – твердо поправил мистер Бенхем. – Ну, можешь сказать, слегка шлепнул экземпляром пьесы. Тогда нам еле-еле удалось ее успокоить. Но все-таки удалось. Однако она сказала, что в случае повторения чего-либо подобного откажется от роли.

– Наверное, она по-настоящему любит этого пса, – сказал Арчи и впервые ощутил симпатию к этой даме.

– С ума по нему сходит. Вот почему и началась заварушка, когда я нечаянно, совершенно непреднамеренно, случайно чуть его подвинул. Ну, мы до ночи пытались дозвониться к ней домой и наконец узнали, что она уехала сюда. Я сел на следующий же поезд и попытался уговорить ее вернуться. Она даже слушать не стала. Вот как обстоят дела.

– Паршивенько! – сказал Арчи сочувственно.

– И еще как – для меня. Никого на эту роль больше нет. Как идиот, я писал пьесу с расчетом именно на нее. И значит, если она отказывается, пьеса поставлена не будет. Так что моя последняя надежда – ты.

Арчи, как раз закуривший сигарету, чуть было ее не проглотил.

– Я?

– Я подумал, что ты сумеешь ее уговорить. Объяснить ей, как важно, чтобы она вернулась. Умасли ее. Ты же в этом мастак!

– Но, мой дорогой старый друг, я же с ней не знаком!

Глаза мистера Бенхема выпучились за оградой стекол.

– Зато она тебя знает. Когда ты сейчас проходил по вестибюлю, она сказала, что ты единственный настоящий человек, которого ей доводилось повстречать.

– Ну, я действительно извлек мошку у нее из глаза, но…

– Да? Ну, тогда все очень просто. Тебе достаточно спросить у нее, как поживает ее глаз, и сказать, что других таких красивых глаз тебе видеть не доводилось, и немножечко поворковать.

– Но, мой дорогой старый стручок! – Жуткая программа, которую разработал его друг, оглушила Арчи. – Этого я никак не могу. Что угодно, чтобы оказать услугу, и все такое прочее, но когда дело доходит до воркования, решительное нет и нет!

– Чушь! Ворковать совсем не трудно.

– Ты не понимаешь, малышок. Ты ведь не женат. Я хочу сказать, что бы ты там ни говорил «за» или «против» брака – лично я всецело «за» и считаю его полновесным шоколадным набором, – но факт остается фактом: как воркователю он кладет типчику конец. Не хочу тебя подводить, старый стручок, но я решительно и абсолютно отказываюсь ворковать.

Мистер Бенхем встал и посмотрел на свои часы:

– Ну, мне пора. Я должен вернуться в Нью-Йорк и сообщить им. Скажу, что сам я ничего не добился, но оставил дело в надежных руках. Я же знаю, что ты приложишь все усилия.

– Но, малышок!

– Подумай, – с мрачной торжественностью произнес мистер Бенхем, – обо всем, что зависит от этого. Остальные актеры! Статисты, лишившиеся заработка! И я… но нет! Пожалуй, тебе лучше коснуться меня мимоходом или вовсе не касаться, никак не упоминать о моей причастности. Ну, ты сам знаешь, как с этим справиться. Я чувствую, что могу все предоставить тебе. Не жалей убеждений! До свидания, мой дорогой старикан, и тысяча благодарностей. В другой раз я отплачу тебе тем же. – Он направился к двери, а Арчи так и стоял, пригвожденный к месту. На полпути мистер Бенхем обернулся и шагнул назад. – Да! Мой завтрак. Запиши его на свой счет, хорошо? У меня нет времени задерживаться для уплаты. До свидания! До свидания!

Весь долгий день Арчи ошеломленно размышлял о том, с какой быстротой и нежданностью могут тучи затянуть ясное и голубое небо и как внезапно человек, уверенный, что его ноги крепко стоят на твердой земле, оказывается погруженным в липкое варево Судьбы. Он вспоминал – с обычной для подобных воспоминаний горечью, – что утром встал, не ведая забот, и его солнечное настроение не смущала даже мысль, что Люсиль ненадолго его покинет. Он распевал в ванной. Да, он щебетал, как распроклятая малиновка. А теперь…

Некоторые люди отмахнулись бы от горестей мистера Джорджа Бенхема как от не имеющих к ним никакого отношения, но Арчи был скроен из менее прочного материала. Пусть мистер Бенхем, если не считать того, что с ним было приятно поболтать и подзакусить в Нью-Йорке, и не имел никаких прав на помощь Арчи, этот факт на него не воздействовал. Видеть ближнего в беде Арчи было нестерпимо. С другой стороны, что, собственно, он мог сделать? Найти мисс Сильвертон и воззвать к ней – пусть даже не воркуя, – несомненно значит установить между ними определенную близость, каковая, нашептывал ему инстинкт, возможно, после возвращения Люсиль начнет сквозить в манере мисс Сильвертон, создавая впечатление именно той старой дружбы между ними, которая придает ситуации особую неловкость.

Все его существо страшилось протянуть мисс Сильвертон палец, который женский артистический темперамент с такой легкостью превращает в целую руку. И когда, собираясь войти в обеденный зал, он встретил ее в вестибюле и она, осияв его улыбкой, сообщила, что ее глаз вновь в совершенном порядке, Арчи рванулся вбок, будто испуганный мустанг в просторах прерии, отказался от намерения допекать метрдотеля в одном помещении с этой любезностью в облике женщины и, шатаясь, укрылся в курительной, где постарался заглушить аппетит с помощью бутербродов и кофе.