– Может, к тому времени и твои чувства изменятся.

Уолли рассмеялся.

– Ну уж нет!

– Встретишь другую девушку…

– Каких я только не встречал! Увы, ни одна мне не подходит. – Уолли отбросил серьезность. – Жаль бедняжек до слез, но увы! На целом свете ты одна… Черт возьми, вечно всплывают строчки из песен! Впрочем, так оно и есть. Короче, я не стану тебе досаждать. Мы друзья, и точка… Кстати, раз уж друзья, могу я предложить тебе денег?

– Нет! – улыбнулась Джилл. – Я знаю, ты бы последнюю рубашку мне отдал…

– Надо? Пожалуйста! – Он замедлил шаг и стал расстегивать пальто.

– Уолли, веди себя прилично! Вон, полисмен уже приглядывается.

– Ну, как хочешь… Хотя рубашка очень даже ничего.

Повернув за угол, они остановились перед кирпичным зданием с высоким крыльцом и грязными ступеньками.

Уолли поморщился, окинув взглядом обшарпанный фасад.

– Вечно ты выберешь какую-нибудь трущобу!

– Я не выбираю, само получается… Так или иначе, здесь я живу. Если хочешь знать точно – вон, третье окно от парадной двери. Ну, доброй ночи!

– Доброй ночи! – Уолли помолчал. – Джилл?

– Да?

– Я знаю, нет нужды напоминать, да и соглашение наше нарушать не хочу, но… ты хорошо меня поняла?

– Да, Уолли, дорогой. Поняла.

– Я всегда рядом и всегда жду. Если твои чувства вдруг изменятся, только подойди и скажи: «Все в порядке!»

– Звучит не слишком романтично, – улыбнулась Джилл, но голос ее дрогнул.

– Если придумаешь что-нибудь романтичнее, я не возражаю… Ладно, неважно, в каких именно словах, но только скажи, и увидишь, что будет. Ну все, тебе пора спать, доброй ночи!

– Доброй ночи, Уолли.

Уолли постоял, с мрачным отвращением разглядывая захлопнувшуюся за девушкой дверь. Более грязной и обшарпанной ему видеть не доводилось. Затем он отправился домой.

Шагал быстро, стиснув кулаки, и невольно спрашивал себя, так ли уж плоха была манера ухаживаний пещерного мужчины. Пускай того потом мучила совесть, но он хотя бы получал право заботиться о пещерной женщине!

– «Мне сказали… Мне сообщили… Я получила известие…» Нет, погодите, мисс Фрисби…

Светлое чело миссис Пигрим омрачилось. Верно говорят, что нет мучений хуже, чем поиск литературных образов, и сочинительница воистину легла костьми, стараясь подбавить огоньку в свой отчет для прессы.

Она закусила губу и даже, возможно, вцепилась бы дрожащими пальцами в волосы, если бы не опасение нанести ущерб прическе. Секретарша по фамилии Фрисби, вялая и безразличная молодая особа, терпеливо ждала со стенографичеким блокнотом на коленке, постукивая карандашиком по зубам.

– Пожалуйста, мисс Фрисби, прекратите стучать, – раздраженно бросила страдалица. – Вы мешаете мне думать. Оти, дорогой, может, предложишь яркую фразу? Ты же драматург!

Отис Пилкингтон, распростертый в кресле у окна, очнулся от раздумий, которые, судя по складке над переносицей черепаховых очков, не доставляли удовольствия. После премьеры он провел бессонную ночь, перебирая в памяти резкие слова, которые бросил вчера в разговоре с Джилл.

Простит ли она их когда-нибудь? Достанет ли у нее великодушия осознать, что никто не отвечает за свою несдержанность в тот миг, когда обнаружил себя одураченным, ограбленным, облапошенным? Промучившись до утра, он собирался поразмышлять и сейчас, но вопрос тетки прервал течение скорбных мыслей.

– А? – откликнулся он.

– Да не будь же таким рассеянным! – фыркнула миссис Пигрим с вполне объяснимым неудовольствием. – Я пытаюсь сочинить заметку о нашей сегодняшней вечеринке и никак не могу подыскать нужные слова… Будьте добры, мисс Фрисби, прочитайте уже написанное!

Опустив бледный взор на крючки и петли в своем блокноте, секретарша бледным голоском расшифровала их:

– «Среди знаменитых хозяек нью-йоркского высшего света едва ли найдутся более разносторонние, чем миссис Уоддсли Пигрим. Всякий раз, приходя к ней в роскошный дом на Вест-Энд авеню, я поражаюсь, насколько широк и разнообразен круг ее друзей. Там встретишь и видного дипломата, который делится с оперной фифой…»

– С кем? – резко перебила миссис Пигрим.

– С оперной фифой. Кажется, вы так продиктовали, – невозмутимо ответила мисс Фрисби.

– С дивой! Старайтесь все же вдумываться, моя милая… Продолжайте.

– «…Там встретишь и видного дипломата, который делится с оперной дивой последними сплетнями своего министерства в обмен на пикантные подробности из мира кулис, и модного автора, ведущего литературную дискуссию с юной дебютанткой светского общества. Поистине, можно сказать, что миссис Пигрим возродила традицию светских салунов…»

– Салонов! – поправила миссис Пигрим, досадливо прикусив губу.

– «…салонов, – бесстрастно поправилась девушка. – Мне сказали, мне сообщили, я получила известие…» – Она сделала паузу. – Вот и все, что у меня записано.

– Вычеркните последние слова! – ворчливо распорядилась миссис Пигрим. – Вы просто безнадежны, мисс Фрисби! Разве не ясно, что я перестала диктовать и подыскивала слово? Оти, как бы поизящнее выразить «мне сказали»?

Пилкингтон попытался усилием воли сосредоточить ускользающее внимание.

– «Я слышала»? – предложил он наконец.

– Фу! – бросила тетка. Лицо ее вдруг просветлело. – Ага, нашла! Продолжайте записывать, мисс Фрисби… «Маленькая птичка нащебетала мне, что вчера вечером на сцене театра «Готэм» произошло значительное событие. Сразу после премьеры мюзикла «Американская роза», автором которого, как всем известно, стал Отис Пилкингтон, молодой талантливый племянник миссис Пигрим…»

Она стрельнула глазом на молодого талантливого племянника, оценил ли тот рекламу, но мысли Отиса вновь уплыли далеко. Откинувшись на спину, он продолжал размышлять, и тетка стала диктовать дальше:

– «…в честь исключительно громкого успеха спектакля миссис Пигрим, которая неизменно вкладывает душу во все, что делает, устроила на сцене званый ужин с танцами для всей труппы. В числе приглашенных оказалось немало знаменитостей, а сама хозяйка блистала гостеприимством и выглядела как никогда очаровательно. Бурное веселье продолжалось допоздна, и все как один соглашались, что вечеринки восхитительнее они не припомнят». Все, конец! Напечатайте, мисс Фрисби, сколько надо экземпляров и разошлите после обеда с фотографиями.

Секретарша испарилась бледной тенью, а блистательная хозяйка вновь принялась за племянника.

– Должна тебе заметить, Оти, – огорченно начала она, – что ты как-то не очень весел после такого грандиозного успеха. Я-то думала, ты будешь на седьмом небе от рецензий на спектакль.

В одной мелодраме дитя гонимой всеми героини пролепетало: «А что такое счастье, мамочка?», заставив галерку утонуть в слезах. Слова Отис произнес другие, но тон несчастного ребенка воспроизвел почти в точности:

– Что мне рецензии!

– Не притворяйся, дорогой! – укорила миссис Пигрим. – Неужто не помнишь каждую наизусть?

– Тетя Оливия, я их даже не читал, – уныло отозвался он.

Тетка глянула на него с тревогой. Особой привязанности к своему долговязому племяннику она никогда не питала, но после его триумфа что-то вроде симпатии все же всколыхнулось в ее сердце.

– Должно быть, ты нездоров, Оти, – озабоченно заметила она. – Тебе плохо?

– Голова сильно болит, – пожаловался мученик, – всю ночь заснуть не мог.

– Приготовлю-ка я тебе одну чудесную микстуру! – предложила миссис Пигрим по-матерински. – Бедный мой мальчик! Неудивительно, после всех волнений… Сиди спокойно, отдыхай, я скоро вернусь.

Она поспешила из комнаты, а Пилкингтон обмяк в кресле, но не успел вновь погрузиться в размышления, как открылась дверь, и горничная объявила:

– Майор Сэлби.

– Доброе утро! – беззаботно воскликнул дядюшка Крис, прокладывая курс в гостиную. – Как пожива… О!

Он резко остановился, не увидев миссис Пигрим, и заметив, что куда хуже, ее племянника. Было бы преувеличением сказать, что дядюшка Крис смутился, светский опыт такого не позволял, однако бойкости у визитера определенно поубавилось, и ему пришлось дважды дернуть себя за усы, прежде чем овладеть ситуацией с привычным апломбом.