– Все в порядке, Штырь. Успокойся. Я все объясню. Он отошел от дел, ну, как я. И здесь он – один из почтенных гостей.

– Да идите вы, босс! Как же так?

– Он подал в отставку сразу после нашей веселой встречи, когда ты резвился с бульдогом. Перебрался сюда и вломился в высшее общество. И вот мы снова собрались вместе под одним кровом, как дружная семья.

Разинутый рот Штыря демонстрировал меру его изумления.

– Дык… – поперхнулся он.

– Да?

– Дык, что он думает делать?

– Не берусь сказать. Но нам беспокоиться нечего. Следующий ход за ним. Если у него есть желание обсудить ситуацию, он не станет тянуть. Придет и обсудит.

– Ага. Начинать ему, – согласился Штырь.

– Я совершенно спокоен, и лично я отлично провожу время. А как тебе там внизу?

– По самую макушку, босс. Честно, лучше не бывает. Ну, старый хрыч дворецкий, Сондерс его звать, вот уж умеет слова загинать одно другого длиньше. А я сижу и слушаю. Они там внизу называют меня мистер Муллинс, – сообщил Штырь с гордостью.

– Отлично. Я рад, что у тебя все в порядке. И нет причин, мешающих нам превосходно проводить тут время. После того как мистер Макичерн услышит от меня кое-что, полагаю, он не станет добиваться, чтобы нас отсюда выставили. Так, кое-какие воспоминания о былом, которые могут его заинтересовать. Я питаю к мистеру Макичерну теплейшее чувство – хотел бы, чтобы оно было взаимным. Однако что бы он там ни говорил, ему не заставить меня сделать хоть шаг отсюда.

– Да ни в коем разе, – согласился Штырь. – Слышь, босс, раз он сюда пролез, значит, денег у него сверх головы. И я знаю, как он ими разжился. Ага! Я же и сам из старичка Нью-Йорка.

– Тсс-с, Штырь! Это только сплетни!

– Само собой! – упрямо сказал сын Бауэри, крепко оседлав любимого конька. – Я знаю, и вы знаете, босс. И-ех! Был бы я фараоном! Да росточком не вышел. Деньжищ у них навалом! Поглядите на старика Макичерна. Купается в наличности, а ни дня не поработал толком. И поглядите на меня, босс…

– Гляжу, Штырь, гляжу.

– Поглядите на меня. Отдыха не знаю, тружусь с утра до ночи весь год напролет…

– Порой в тюрьме, – вставил Джимми.

– Само собой. И гоняют по всему городу. А потом что? А ничего, ни понюшки табака. Энтого хватит, чтобы…

– Начать честную жизнь! – сказал Джимми. – Вот-вот, Штырь, исправься! Не пожалеешь.

Штырь как будто усомнился. Он помолчал, а потом, словно следуя какому-то ходу мысли, сказал:

– Босс, а хибара энта большая и отличная.

– Видывал я и хуже.

– А не могли бы мы…

– Штырь, – предостерегающе перебил Джимми.

– Ну дык не могли бы? – стоял на своем Штырь. – Дело легче легкого и само тебе в руки лезет. Нам и делать-то ничего не надо. Все на виду, босс, бери не хочу.

– Вполне возможно.

– И пусть все так и пропадает зря?

– Штырь, – сказал Джимми, – я тебя предупреждал. Я умолял тебя быть настороже и подавлять профессиональные инстинкты. Будь мужчиной! Сокруши их. Займись чем-нибудь. Коллекционируй бабочек.

Штырь в угрюмом безмолвии пошаркал подошвой.

– А помните слезки, которые вы стырили у герцогини? – задумчиво сказал он затем.

– Милая герцогиня! – прожурчал Джимми. – Увы мне!

– И банк, который взяли?

– То были счастливые деньки, Штырь.

– И-ех! – сказал сын Бауэри.

И сделал паузу.

– Вот было дело, – тоскливо произнес он.

Джимми поглядел в зеркало и поправил галстук.

– Тут дамочка имеется, – продолжал Штырь, взывая к комоду, – а у нее ожерелье из слез, так оно на сто тысяч тянет. Энто мне Сондерс сказал, ну, старый хрен, у него еще одно слово длиньше другого. Я ему говорю «и-ех!», а он говорит «и ни на шиллинг меньше!» Сто тысяч!

– Да, насколько мне известно, – сказал Джимми.

– Мне поразнюхать, где они его прячут?

– Штырь, – сказал Джимми, – больше мне таких вопросов не задавай. Все это прямо противоречит нашему договору держать пальцы подальше от серебряных ложек. Ты меня удручаешь. Воздержись!

– Звиняюсь, босс. Да только таких поискать, слезы энти. Сто тысяч зелененьких. Надо же! А на тутошнем берегу они на сколько тянут?

– Двадцать тысяч фунтов.

– И-ех! Со шмотками вам подсобить, босс?

– Нет, Штырь, спасибо, я уже готов. Впрочем, можешь слегка почистить костюм. Да не этой. Это щетка для волос. Попробуй вон той большой черной.

– Костюмчик что надо, – заметил Штырь, отвлекшись от своих трудов.

– Рад, что ты одобряешь, Штырь. Довольно элегантен, на мой взгляд.

– Лучше не бывает. Звиняюсь, босс, а почем он вам влетел?

– Что-то около двенадцати гиней, если не ошибаюсь. Загляну в счет и скажу тебе точно.

– А гинея – энто сколько? Больше фунта?

– На шиллинг больше. Откуда такой интерес к высшей математике?

Штырь снова взялся за щетку.

– А заполучи вы те слезки, сколько бы шикарных костюмчиков можно было накупить! – задумчиво возгласил он. И, внезапно воодушевившись, замахал щеткой. – Да ну же, босс! – вскричал он. – Что на вас наехало? Не взять их чистый стыд и позор. Давайте же, босс. Что с вами деется? Почему бросили игру? Да ну же, босс!

Каким бы ни был ответ Джимми на этот страстный призыв, его предотвратил внезапный стук в дверь. И сразу же ручка повернулась.

– И-ех! – вскричал Штырь. – Фараон!

Джимми приветливо улыбнулся.

– Входите, входите, мистер Макичерн, – сказал он. – Добро пожаловать. Путешествия завершаются встречей влюбленных. Вы, по-моему, знакомы с моим другом мистером Муллинсом? Закройте дверь, садитесь и побеседуем о многом, многом.

Мистер Макичерн стоял в дверях и тяжело дышал. В результате длительных соприкосновений с преступниками всех родов экс-полицейский был склонен подозревать всякого и каждого, кто его окружал, и в данную минуту он весь пылал. Но правду сказать, даже более доверчивого человека можно было бы извинить, если бы он испытывал некоторые сомнения относительно планов Джимми и Штыря. Услышав, что лорд Дривер привез с собой случайного лондонского знакомого, он тут же заподозрил возможную оборотную сторону этого визита – нет ли у неизвестного каких-то своих особых намерений? Лорд Дривер, чувствовал он, был именно тем молодым человеком, в которого профессиональный мошенник вцепится, испуская вопли радости. Никогда еще, заверил он себя, с той поры, когда появилось профессиональное мошенничество, не было на свете такого лопуха, как его сиятельство.

Когда же он узнал, что неизвестным был Джимми Питт, его подозрения усилились тысячекратно.

А когда, направляясь в свою комнату переодеться к обеду, он наткнулся на Штыря Муллинса, то впал в состояние человека, которому внезапный луч света открывает, что он стоит на самом краю чернейшей пропасти. Джимми и Штырь вместе проникли с целью грабежа в его нью-йоркский дом, и вот они опять вместе здесь, в замке Дривер. Сказать, что Макичерн усмотрел в этом нечто зловещее, значит не сказать ничего. Некий джентльмен, обыгрывая расхожее присловие, сказал, что учуял крысу, и тут же она запорхала в воздухе. Экс-капитан полиции Макичерн учуял полчища крыс, и в воздухе они не порхали только из-за тесноты. Первым его импульсом было тут же ринуться в комнату Джимми, но он хорошо усвоил законы светского этикета. Пусть хоть небеса обрушатся, но к обеду он опоздать не может, а потому Макичерн дошел до своей комнаты, переоделся, и заупрямившийся галстук добавил завершающие штрихи к его гневу.

Джимми смотрел на него невозмутимо, даже не приподнявшись с кресла, в котором только что расположился. Штырь же, наоборот, как будто бы смутился: постоял на одной ноге, затем на другой, словно проверяя достоинства каждой, чтобы только потом сделать правильный выбор.

– Негодяи! – прохрипел Макичерн.

Штырь, постоявший секунду на правой ноге, принял наконец окончательное решение, поспешно перенес тяжесть на левую и слабо ухмыльнулся.