– Не называйте меня стариной! – проворчал мистер Брустер.

– Ладненько, старый товарищ, – сказал дружески Арчи.

Арчи, истинный философ, терпел эту враждебность стоически, но Люсиль она очень тревожила.

– Мне так хочется, чтобы папа получше понял тебя, – тоскливо заметила она, когда Арчи пересказал ей их разговор.

– Ты же знаешь, – сказал Арчи, – я открыт для понимания в любое удобное для него время.

– Ты должен постараться, чтобы он тебя полюбил.

– Но как? Я улыбаюсь ему крайне обаятельно, и все такое прочее, но он не поддается.

– Придется что-нибудь придумать. Я хочу, чтобы он понял, какой ты ангел. Ты ведь ангел, знаешь ли.

– Нет, правда?

– Да конечно же.

– Странно, – сказал Арчи, возвращаясь к мысли, которая постоянно ставила его в тупик, – чем дольше я тебя вижу, тем меньше понимаю, как ты могла обзавестись отцом вроде… я хочу сказать, то есть хочу сказать, как жаль, что я не был знаком с твоей матерью, она-то ведь, конечно, была жутко привлекательной.

– Ему бы, я знаю, очень понравилось, если бы ты нашел какую-нибудь работу. Он любит людей, которые работают.

– Да? – сказал Арчи с сомнением. – Ну, знаешь, сегодня утром я слышал, как он беседовал с типчиком за конторкой, который работает, не покладая рук с румяной зари до росистого вечера, на тему об ошибке в его цифрах. И если он питает к нему любовь, то очень ловко это скрыл. Нет, я признаю, что пока еще не принадлежу к труженикам, но чертовски трудно определить, с чего начать. Я разнюхиваю тут и там, но спрос на молодых людей с блестящими задатками, по-видимому, крайне невелик.

– Ну, продолжай искать. Я абсолютно уверена, стоит тебе найти хоть какое-то занятие, не важно какое, и папа переменится.

Вполне возможно, что блистательная перспектива переменить мистера Брустера оказала на Арчи стимулирующее воздействие. Он был неколебимо убежден, что любая перемена в его тесте может быть только к лучшему. Случайная встреча в клубе «Перо и чернила» с Джеймсом Б. Уилером, художником, словно бы открыла путь к достижению заветной цели.

Гостю Нью-Йорка, обладающему способностью привлекать к себе симпатии, прямо-таки мерещится, что благосостояние этого города зиждется на выпуске клубных двухнедельных пригласительных карточек. С момента его приезда Арчи буквально осыпали этими лестными доказательствами его популярности, и к этому времени он стал почетным членом стольких самых разнообразных клубов, что у него не хватало времени посещать их все. Были модные клубы на Пятой авеню, куда Арчи ввел его друг Реджи ван Тайл, сын дамы, у которой он гостил во Флориде. Были клубы деловых людей, где он обрел поддержку более солидных граждан города. А еще – и лучше всех остальных – «Агнцы», «Игроки», «Кофейня», «Перо и чернила» и прочие приюты художников, литераторов, актеров и вообще богемы. Большую часть своего клубного времени Арчи проводил именно в них, где и свел знакомство с Д. Б. Уилером, прославленным иллюстратором.

И мистеру Уилеру за дружеским завтраком Арчи поведал о кое-каких своих честолюбивых помыслах обрести статус молодого человека при деле.

– Тебе нужна работа? – спросил мистер Уилер.

– Мне нужна работа, – сказал Арчи.

Мистер Уилер в стремительной последовательности поглотил восемь жареных картофелин. Он умел наворачивать.

– Ты мне всегда казался одной из наших ведущих полевых лилий, – сказал он. – Откуда такая жажда пахать и прясть?

– Ну, моя жена, знаешь ли, вроде бы думает, что, займись я чем-нибудь, это возвысит меня в глазах милого старикана-папочки.

– А ты не слишком разборчив касательно того, чем заняться, если с виду это смахивает на работу?

– Да чем угодно, малышок, чем угодно.

– В таком случае попозируй мне для картины, которую я пишу, – сказал Д. Б. Уилер. – Для журнальной обложки. Ты именно тот натурщик, который мне требуется, и я буду платить тебе по обычным расценкам. Ну как, договорились?

– Позировать?

– От тебя требуется только стоять смирно и смахивать на чурбан. Тебе ведь это по силам?

– По силам, – сказал Арчи.

– Тогда жду тебя завтра у меня в мастерской.

– Ладненько, – сказал Арчи.

– Послушай, старичок!

Тон Арчи был жалобным. Он уже скорбно вспоминал то время, когда верил, будто жребий натурщика – приятное безделье. В первые же пять минут мышцы, о существовании которых он даже не подозревал, принялись ныть, как запущенные зубы. И Арчи проникся глубоким и неколебимым уважением к крепости и стойкости натурщиков, позирующих художникам. Непостижимо, как они умудряются обретать выносливость, чтобы весь день терпеть такое, а затем бодро отправляться на ночные развлечения, излюбленные богемой.

– Не извивайся, черт тебя дери! – буркнул мистер Уилер.

– Да, но, мой милый старый художник, – сказал Арчи, – ты как будто не осознаешь… до тебя как будто не доходит, что мне сводит спину.

– Слабак! Жалкий бесхребетный червяк! Сдвинься хоть на дюйм, и я тебя укокошу и по средам и субботам буду приходить поплясать на твоей могиле. Я только-только что-то ухватил.

– Меня в основном как будто ударяет в позвоночник.

– Будь же мужчиной, слабодушный ты бобовый стебель! – подбодрял Д. Б. Уилер. – Стыдись! Возьми хотя бы девушку, которая позировала мне на той неделе, так она целый час простояла на одной ноге, держа над головой теннисную ракетку, и все время ослепительно улыбалась.

– Женские особи куда каучуковее мужских, – возразил Арчи.

– Ладно, дай мне еще хоть пару-другую минут. Не расслабляйся! Подумай, какая гордость тебя переполнит, когда ты будешь любоваться собой во всех газетных киосках.

Арчи вздохнул и снова собрался с силами. Он очень жалел, что ввязался в эту тягомотину. Не говоря уж о физических страданиях, он ощущал себя жутким идиотом. Обложку мистер Уилер творил для августовского номера журнала-заказчика, и Арчи пришлось облечь свое протестующее тело в раздельный купальник пронзительно-лимонного цвета, поскольку он изображал беззаботного отпрыска наилучших семей, одного из тех, кто ныряет с плотиков на эксклюзивных морских курортах. Д. Б. Уилер, приверженный точности деталей, потребовал, чтобы он снял обувь и носки, но тут Арчи восстал. Ослом он был готов выглядеть, но не дурацким ослом.

– Ну ладно, – сказал Д. Б. Уилер, положив кисть. – На сегодня хватит. Хотя, говоря непредвзято и без малейшего желания задеть, позируй мне натурщик, а не слабый в коленках сын Велиала со студнем взамен позвоночника, я бы закончил чертову обложку за одну сидку вместо двух.

– Не понимаю, почему вы, ребята, называете это «сидкой», – задумчиво произнес Арчи, постигая начатки остеопатии на своей ноющей спине. – Послушай, старичок, я бы подкрепился, если у тебя найдется чем. Но конечно, не найдется, – добавил он, покоряясь судьбе. Хотя Арчи был скорее трезвенником, выпадали минуты, когда Восемнадцатая поправка[5] действовала на него угнетающе.

Д. Б. Уилер покачал головой.

– Ты немного опережаешь события, – сказал он. – Но загляни через день-другой, и, возможно, я смогу что-то для тебя сделать. – Он с предосторожностями завзятого заговорщика прошел в угол комнаты, сдвинул прислоненные к стене холсты, обнажил крепкий бочонок и обозрел его отеческим, благословляющим взглядом. – Не скрою от тебя, что в надлежащий момент он станет источником немалых радостей и света.

– Э… А! – сказал Арчи с интересом. – Домашнее варево, а?

– Сотворенное вот этими руками. Вчера я добавил изюму для ускорения. Изюм – это вещь. И кстати, об ускорении: ради всего святого, постарайся быть пунктуальнее. Сегодня мы потеряли час отличного дневного света.

– Это мне нравится! Я пришел с точностью до минуты. И болтался на лестничной площадке, дожидаясь тебя.

– Ну-ну, не важно, – нетерпеливо сказал Д. Б. Уилер, ибо душу художника всегда раздражают мелочи жизни. – Суть в том, что мы взялись за дело на час позже. Так что завтра, пожалуйста, будь здесь в семь как штык.