Искренне Ваш Томас Башли.

P. S. Жду его завтра вечером. Удобный поезд отбывает с Паддингтонского вокзала в 2 ч. 15 мин.».

Он перечел письмо, добавил пару запятых и положил в конверт, а затем закурил сигару с видом человека, которого можно приостановить, но победить – никогда.

Вечером того дня, когда сэр Томас Башли написал письмо в агентство Рэгга, Джимми Питт ужинал в «Савое».

Если у вас есть деньги и уместный костюм и вы ничего не имеете против того, чтобы вас выставили в ночную тьму как раз тогда, когда войдете во вкус, то навряд ли что-нибудь сравнится с ужином в отеле «Савой», Лондон. Однако Джимми, сидя там и глядя сквозь дымок своей сигареты на окружающую публику, печально ощущал, что мир этот вопреки блеску и сиянию был неизбывно пресным, а он в нем – одинок как перст.

Чуть больше года миновало после веселого вечерка в доме капитана полиции мистера Макичерна. За этот срок он успел побывать во многих новых краях. Его непоседливость вновь дала о себе знать. Кто-то в его присутствии упомянул Марокко, и полмесяца спустя он уже был в Фесе.

Главных участников драмы того вечера он с тех пор ни разу не видел. В ту ночь он шагал домой в восторженном состоянии, дивясь нежданной случайности, которая привела его к незнакомке с «Мавритании» и позволила поговорить с ней. Лишь достигнув Пятьдесят девятой улицы, он вдруг понял, что тут же ее потерял. Его внезапно осенило, что он не только не знает ее адреса, но и имени. Штырь на протяжении всего разговора именовал мужчину с револьвером «босс». И никак иначе. Если не считать того, что он оказался капитаном полиции, Джимми знал о нем не больше, чем до их встречи. А Штырь, владевший ключом к тайне, бесследно пропал. Новые знакомые, с которыми свела его эта ночь, исчезли, как образы сна в минуту пробуждения. В той мере, в какой исчезновение касалось дюжего мужчины с револьвером, оно мало его трогало. Его знакомство с массивным персонажем продолжалось около четверти часа, но, на его взгляд, этого было более чем достаточно. Со Штырем он с удовольствием встретился бы еще разок-другой, но разлуку с ним переносил, не дрогнув. Оставалась девушка с парохода, и вот она-то преследовала его каждый из трехсот восьмидесяти четырех дней, протекших после их встречи.

Именно мысль о ней превратила Нью-Йорк в подобие темницы. Неделю за неделей он нес дозор на самых оживленных улицах, в Центральном парке, на Риверсайд-драйв в надежде повстречать ее. Он посещал театры и рестораны, но без всякого толка. Иногда он бродил по Бауэри, не мелькнет ли Штырь. Рыжие головы попадались ему на глаза в изобилии, но ни одна не принадлежала его юному ученику в искусстве взлома. В конце концов он устал от бесплодных поисков и, к величайшему возмущению Артура Миффлина и других друзей из «Клуба любителей прогулок», вновь отправился странствовать. Его отсутствие ощущалось очень болезненно тем большим сектором круга его знакомых, каковой сектор испытывал перманентную нужду перехватить мизерную сумму, чтобы продержаться до субботы. Годы и годы Джимми служил этим бедолагам человекобанком, всегда готовым предоставить кредит. Их коробило, что одной из тех редких натур, всегда готовых отстегнуть два доллара в любое время дня, позволяют прозябать в таких дырах, как Марокко и Испания. И особенно Марокко, где, по всем сведениям, водились бандюги почти с нью-йоркской сноровкой залезать в чужой карман.

Они горячо переубеждали Джимми, но он не поддавался ни на какие уговоры. Овод беспощадно жалил его, и он должен был отправиться в путь.

Около года он блуждал, каждый день заново убеждаясь в истинности философской мудрости Горация, обращенной к тем, кто путешествует: человек не может изменить свои чувства, меняя страны, – пока не оказался, как в конце концов и положено всем скитальцам, на Чаринг-Кросс, в самом центре Лондона.

И тут он решил взять себя в руки. Это бегство, сказал он себе, бессмысленно. Нет, он замрет на месте и будет бороться со снедающей его лихорадкой.

К этому моменту боролся он с ней уже пару недель и подумывал, не сдаться ли. Человек за соседним столиком упомянул Японию…

Наблюдая окружающих, Джимми обнаружил, что его внимание все больше приковывает трио в нескольких столиках от него. Трио состояло из довольно миловидной девушки, пожилой и очень величественной дамы – несомненно, ее матери, и белобрысого хлипкого молодого человека лет двадцати с чем-то. Собственно, интерес к ним у Джимми пробудила неумолчная болтовня юноши и своеобразный пронзительно булькающий смех, который вырывался у него через короткие интервалы. А теперь внезапное прекращение болтовни и смеха вновь заставило его посмотреть на них.

Молодой человек сидел лицом к Джимми, и тот заметил, что с ним не все ладно. Он был бледен и говорил бессвязно.

Джимми перехватил затравленный взгляд.

Учитывая время и место, породить такой взгляд могли только две причины. Либо белобрысый юнец увидел привидение, либо он внезапно сообразил, что у него не хватит денег уплатить по счету.

Сердце Джимми распахнулось перед страдальцем. Он достал из бумажника визитную карточку, быстро написал на ней «Не могу ли я помочь?» и вручил ее официанту для передачи молодому человеку, который теперь, казалось, был недалек от обморока.

В следующий миг белобрысый оказался у его столика, лихорадочно шепча:

– Послушайте, жутко мило с вашей стороны, старина. Чертовски неловкое положение. Захватил с собой маловато денег. Но мне бы не хотелось… Вы же прежде меня никогда не видели…

– Не надо подчеркивать мое упущение. Произошло оно не по моей вине. – Джимми положил на стол пятифунтовую бумажку. – Остановите, когда хватит, – сказал он, выкладывая вторую.

– Послушайте, жуткое спасибо, – сказал молодой человек. – Просто не знаю, что я делал бы. – Он сцапал банкноты. – Верну завтра. Вот моя карточка. А на вашей карточке адрес есть? Не могу припомнить. Черт возьми, я ведь так ее и держу! – В действие вступил булькающий смех, освеженный и подкрепленный небольшим отдыхом. «Савой-Мэншенс», э? Забегу завтра же. Еще раз жуткое спасибо, старина. Не знаю, что бы я делал.

– Было крайне приятно, – сказал Джимми скромно.

Молодой человек, унося добычу в клюве, упорхнул к своему столику. Джимми взглянул на оставленную им карточку. «Лорд Дривер», – гласила она, а верхний угол занимало название фешенебельнейшего клуба. Фамилию Дривер Джимми знал. Замок Дривер был известен всем и каждому отчасти потому, что являлся одним из стариннейших зданий Англии, но главным образом из-за рекламы, которую ему из века в век обеспечивала особо жуткая история с привидениями. Все слышали про тайну рода Дриверов, которую знали только граф и семейный поверенный и которая сообщалась наследнику титула в полночь его двадцать первого дня рождения. Джимми спотыкался об эту историю в укромных уголках газет во всех штатах от Нью-Йорка до Захолуствилля, Айова. И он с новым интересом посмотрел на белобрысого юношу – последнего получателя ужасной тайны. Как-то само собой разумелось, что наследник, выслушав ее, навсегда переставал улыбаться, но она словно бы нисколько не подействовала на нынешнего графа Дривера. Его булькающий смех глушил оркестр. Вероятно, решил Джимми, когда семейный поверенный сообщил белобрысому юноше пресловутую тайну, тот откликнулся на нее примерно так: «Да неужели? Черт возьми, это надо же!»

Джимми уплатил по счету и встал из-за столика.

Была безупречная летняя ночь. Слишком безупречная, чтобы отправиться спать. Джимми неторопливо спустился на набережную и остановился, облокотившись о парапет и глядя за реку на смутную таинственную громаду зданий на суррейском берегу.

Уносясь мыслями далеко-далеко, он, видимо, простоял так довольно долго, как вдруг за его плечом раздался голос:

– Послушайте! Извините, не найдется ли у вас… Приветик!