Его сиятельство кашлянул.

– Питт. Старик…

– А? – Джимми, вздрогнув, очнулся от своих мыслей. – Вы все еще тут? Да, кстати, – он посмотрел на лорда Дривера с любопытством, – я как-то не успел спросить, а что, собственно, тут делаете вы? Почему вы оказались за занавеской? Играли в прятки?

Его сиятельство не принадлежал к счастливчикам, легко импровизирующим истории по требованию момента. Он торопливо рылся в уме, ища более или менее правдоподобную причину, а затем отказался от безнадежных попыток. В конце-то концов, чем плоха откровенность? Он все еще считал Джимми птицей одного пера с героем «Любви взломщика». Довериться ему можно было без опаски. Отличный типус, родственная душа – и отнесется к ситуации с пониманием.

– Дело обстоит так, – начал он и, предварив свою повесть здравым упоминанием о том, что был жутким ослом, изложил Джимми краткое резюме недавних событий.

– Что-о? – охнул Джимми. – Вы учили Харгейта правилам пикета! Дорогой мой, он играл в пикет, как профессор, когда вы еще ходили в коротких штанишках. Он в пикете маг и волшебник!

Глаза его сиятельства выпучились.

– Это как же? – сказал он. – Разве вы с ним знакомы?

– Познакомился с ним в Нью-Йорке в «Клубе любителей прогулок». Мой приятель, актер… тот самый Миффлин, про которого я только что упомянул, записал его как гостя. За пикетом он греб деньги. А в клубе опытнейших игроков пруд пруди. Не удивлюсь, если вы нашли его способным учеником.

– Значит, значит… черт возьми! Значит, он шулер, прах его побери?

– У вас талант к метким определениям, – сказал Джимми. – Определили его суть с первого же захода.

– Я ему и чертового пенни не заплачу!

– Само собой. Если он заартачится, отошлите его ко мне.

Его сиятельство даже ослабел, так велико было его облегчение. Оглушающее воздействие предварительно принятого эликсира в значительной мере рассеялось. И теперь он ясно увидел то, чего в приподнятом настроении не заметил, а именно: черное облако подозрения, которое неминуемо повисло бы над ним, едва исчезновение банкнот было бы обнаружено.

Он утер увлажнившийся лоб.

– О черт! – сказал он. – Одной заботой меньше! Прах его побери, чувствую себя двухлеткой. Должен сказать, вы отличный типус, Питт.

– Вы мне льстите, – сказал Питт. – Стараюсь оправдывать доверие.

– Послушайте, Питт, эта лабуда, которую вы нам сейчас нарассказывали – пари и прочее, вы же, по-честному, не всерьез, э? Я хочу сказать… У меня идея!

– Мы живем в пору неожиданностей.

– Вы сказали, что фамилия актера, вашего приятеля, Миффлин? – Внезапно граф умолк и, прежде чем Джимми успел ответить, отчаянно зашептал: – Что это? О черт! Кто-то идет!

Он шмыгнул за занавеску, как кролик в кусты. И она только-только перестала колыхаться, когда дверь отворилась, и вошел сэр Томас Башли.

Для человека, чьи намерения относительно драгоценностей и их владельца были самыми невинными, если не сказать, наилучшими, положение Джимми выглядело очень и очень компрометирующим. И в более благоприятной обстановке оправдать в глазах сэра Томаса такое вторжение в его гардеробную было бы нелегко, ну а при данных обстоятельствах это стало еще затруднительнее: его сиятельство, прежде чем нырнуть за спасительную занавеску, отшвырнул от себя колье, будто раскаленный уголь. Второй раз за десять минут оно упокоилось на ковре, и сэр Томас узрел Джимми именно в тот момент, когда тот выпрямился, подобрав драгоценность.

Рыцарь застыл в дверях с выражением неимоверного изумления на лице. Его выпученные глазки были прикованы к колье в руке Джимми. И Джимми видел, как мучительно он подыскивает слова, достойные столь особой ситуации. Джимми даже пожалел его. Для мужчин с шеями короткими, как у сэра Томаса, волнения подобного рода опасны.

С мягкой тактичностью он постарался помочь бедняге.

– Добрый вечер, – сказал он вежливо.

Сэр Томас постепенно обретал дар речи и сумел пропыхтеть:

– Что… что… что…

– Выкладывайте, – сказал Джимми.

– Что…

– В Южной Дакоте был у меня знакомый заика, – сказал Джимми. – Так он, пока говорил, пожевывал собачью галетку. Она его исцеляла, не говоря уж о ее питательности. И еще хороший способ: считайте до десяти, пока обдумываете, что сказать, а потом выпаливайте, и побыстрее.

– Ты… ты негодяй!

Джимми бережно положил колье на туалетный столик, потом обернулся к сэру Томасу и засунул руки в карманы пиджака. Над головой рыцаря ему были видны складки занавески, словно бы колеблемые нежным зефиром. Видимо, драматичность ситуации не пропала втуне для Хильдебранда Спенсера, двенадцатого графа Дривера.

Как не пропала и для самого Джимми. Именно такого рода ситуации были особенно ему по вкусу. Он точно знал, как будет действовать. Он понимал, что приобщать сэра Томаса к истинным фактам бессмысленно – доверчивости в рыцаре нашлось бы не больше, чем голубой крови.

Положение выглядело аховым, но Джимми полагал, что знает, как из него выйти. А пока он им прямо-таки наслаждался. По странному совпадению, оно почти полностью совпадало с кульминационной сценой третьего действия «Любви и взломщика», в которой Артур Миффлин снискал такой успех как светский взломщик.

И Джимми принялся воплощать свою идею о том, как следует играть светского взломщика. Артур Миффлин закурил сигарету и чередовал остроумные реплики с изящными кольцами дыма. Сигарета тут пришлась бы как нельзя более кстати, но Джимми приготовился не ударить в грязь лицом и без реквизита.

– Значит… значит, это ты, так? – подытожил сэр Томас.

– Кто вам это сказал?

– Вор, низкий вор!

– Но послушайте, – запротестовал Джимми. – Почему низкий? Если вы не были знакомы со мной по ту сторону Атлантики, это еще не причина изливать на меня презрение. Откуда вы взяли, будто в Америке я не пользуюсь заслуженной славой? Откуда вы знаете, что я не Бостонский Уилли, или не Сакраменто Сэм, или кто-нибудь еще? Не лучше ли вести дебаты в нормальном тоне?

– Я тебя сразу заподозрил. С самого начала, чуть только услышал, что мой идиот-племянник обзавелся в Лондоне другом с улицы. И вот, значит, ты кто! Вор, который…

– Я выше подобных оскорблений, – перебил Джимми, – однако надеюсь, что вы, если вам когда-нибудь выпадет случай оказаться в обществе взломщиков, воздержитесь называть их ворами. Они жутко обидчивы. Видите ли, между этими двумя ветвями профессии существует огромное различие, порождающее кастовый снобизм. Предположим, вы театральный антрепренер, как бы вам понравилось, если бы вас обозвали суфлером? Улавливаете идею? Вы оскорбили бы их лучшие чувства. Например, обычный вор в случае, подобном этому, мог бы применить насилие. Однако физическое воздействие, кроме экстремальных случаев (а наш, я надеюсь, к ним не принадлежит), этикет взломщиков, насколько я понимаю, полностью исключает. С другой стороны, сэр Томас, честность вынуждает меня объяснить вам, что я держу вас под прицелом.

В кармане его пиджака лежала трубка, и он сильно прижал мундштук к подкладке. Сэр Томас опасливо уставился на карман, обретший пирамидальную форму, и чуточку побледнел. Джимми свирепо хмурился. То, как нахмурился Артур Миффлин в третьем действии, вызвало бурю аплодисментов.

– Мой револьвер, как видите, – продолжал Джимми, – находится в моем кармане. Я всегда стреляю сквозь карманные клапаны, невзирая на счета портных. Малыш заряжен, предохранитель снят. И целится прямо в ваш солитер. О, это роковое место! Еще не было человека, который получил бы пулю в солитер и остался жив. Мой палец на спусковом крючке. И я порекомендовал бы вам не нажимать на кнопку звонка, который вы так внимательно разглядываете. Для этого есть и другие причины, но их я коснусь позднее.

Рука сэра Томаса обмякла.

– Впрочем, разумеется, нажмите, если вам так угодно, – любезно добавил Джимми, – вы же у себя дома. Только на вашем месте я бы воздержался. С расстояния в полтора ярда я стреляю без промаха. Вы не поверите, сколько сидящих копен я поражал с этого расстояния. Промазать никак невозможно. Впрочем, убивать вас я не стану. Будем человечны в этот праздничный вечер. Я всего лишь разнесу вашу коленную чашечку. Болезненно, но не смертельно.