– Просто скажи, чего бы ты хотел от меня в подобной ситуации, и в следующий раз я постараюсь лучше.

– Можешь начать с того, что не будешь притворяться, будто тебе все равно.

Когда он грубо отпустил меня, я опустила глаза на тарелку. Я знала, что он говорит о прошлой ночи, но прикинулась дурочкой.

– Мне все равно, что думают обо мне твои слуги.

– Бога ради, Мила. – Он выхватил вилку из моей руки и положил ее рядом со всеми пятью своими.

Просмотрев множество блюд на столе, я спросила:

– У вас есть арахисовое масло? Предпочитаю тосты с арахисовым маслом.

– Ты будешь голодной, пока мы не поговорим о прошлой ночи.

Нет. Об этом я говорить не буду. Одна только мысль об этом сбила мой самоконтроль и дала волю эмоциям, схватившим меня за горло. Я не пролью по этому человеку больше ни одной слезинки.

Его телефон зазвонил, и, пока он вытаскивал его из кармана, чтобы отклонить звонок, я наклонила блюдо, чтобы заглянуть внутрь, и нахмурилась, увидев мед.

– Почему бы нам не позабавиться и не раздавить несколько пчел на завтрак?

– Прекрати. Заглядывать. В чертову. Посуду. – Он был близок к тому, чтобы снова вышвырнуть меня к собакам.

– Я не люблю сухие тосты, – сказала я, продолжая изучать блюда. – Серьезно, никакого арахисового масла? У тебя ограниченный бюджет или что-то в этом роде?

Одним спокойным движением руки он опрокинул стол на двенадцать персон, снеся заодно стулья. Блюда, тарелки и столовое серебро заскользили по дереву и с грохотом упали на мраморный пол. Грохот отдался в костях, смыв внутреннее оцепенение горячей волной негодования.

Вот и закончился мой гребаный завтрак.

Мой горящий взгляд скользнул к Ронану, чтобы увидеть, что у него хватило наглости откинуться на спинку трона и поправить рукава пиджака.

– Я думаю, ты затаила обиду, котенок. Теперь ты не такая послушная, ведь так?

Жар лавиной обрушился на меня.

– Это ты тут говоришь, – огрызнулась я и вскочила на ноги. – Единственная причина, по которой я здесь, – огромная обида, которую ты затаил на моего папу.

– Сядь на свое гребаное место.

– Сам сядь! – Он даже не стоял. Он сидел совершенно невозмутимо, как будто не он только что разгромил комнату и мое хорошее настроение.

Постукивая по подлокотнику татуированным пальцем, Ронан мрачно сказал:

– Твой отец – последняя причина, по которой ты все еще здесь.

Я была слишком расстроена, чтобы понять, что он имеет в виду. Непонимание лишь сильнее разожгло гнев.

– Не стоило тебе увольнять Кайли, – холодно сказала ему я. – Она бы оценила твою уклончивость и персиковые смайлики больше, чем я.

– Она стерва и манипуляторша. И мне не понравилось, как она разговаривала с тобой.

– Я тебя умоляю, – фыркнула я, отвернувшись. – То, что она сказала, было не так оскорбительно, как то, что сказал мне ты.

– Хочешь, чтобы я и за это извинился?

Я повернулась к нему.

– Я хочу, чтобы ты меня отпустил!

Моя грудь тяжело вздымалась в повисшем молчании. Я слишком поздно поняла, что смотрю ему в глаза, синие и непоколебимые. Я почувствовала, как превращаюсь в камень. Решимость пошла трещинами, гнев раскололся, и меня затопило густыми эмоциями, которых я не хотела. Боль вернулась с такой силой, что слезы выжгли себе путь на поверхность.

Я развернулась, чтобы уйти от него сквозь лабиринт стульев, но не дошла до двери. Он схватил меня за запястье и прижал к перевернутому столу прежде, чем уперся руками с обеих сторон, заключив в клетку. Судя по напряжению в плечах, он был сыт мной по горло.

– Я много о чем не жалею, котенок, но жалею о том, что сделал прошлой ночью.

– Потому что едва не потерял свой залог, – бесстрастно ответила я.

– Нет, – хрипло сказал он. – Потому что ты могла умереть.

Я так сильно хотела ему поверить, что меня прошиб холодный пот, но его голос давил так, что я не в силах была вздохнуть. Мне нужен был воздух, но когда я попыталась убежать, он не отпустил меня. Ни из комнаты, ни из дома, ни из своей жизни. Его хватка на моей талии была как гранит: твердая, но гладкая на ощупь. Тщетно я боролась, даже когда его запах – такой грубый и убедительный – запал мне в сердце, уверив в том, что последнее, чего я хотела, – чтобы он меня отпустил.

– Скажи, чего ты действительно хочешь от меня, котенок. Я сделаю все. Только не отпущу тебя.

Часть меня хотела сказать, что ничего мне от него не надо, но это была бы ложь. Казалось, я не могла заставить себя произнести это даже ради спасения собственной души. Она уже принадлежала ему.

– Хочешь свести счеты и пристрелить меня по-настоящему? – Он отстранился и вложил в мою ладонь холодный металл. – Дерзай. На этот раз он заряжен.

Вес пистолета прорвал плотину внутри меня, по щекам побежали слезы. Я судорожно втянула воздух и покачала головой, позволив пистолету упасть на пол.

– Это не то, чего я хочу.

– Сундук фейковых бриллиантов? – Он вытер слезу большим пальцем, и эта ласка дала выйти правде.

– Я хочу, чтобы тебе было не все равно… – Слова повисли в комнате, словно осязаемые, так что у меня зазвенело в ушах. Стало так тихо, что можно было услышать упавшую булавку. Или серьгу в форме сердца.

Ронан убрал руку от моего лица и оттолкнулся от меня с резким звуком.

– Ты чертова головная боль, знаешь это?

Его слова поразили меня в грудь. Я была головной болью? Это он был то горячим, то холодным, он бил меня наотмашь. Возможно, я снова унижаю себя, но в конце концов буду жалеть, если не скажу ему правду. Я пожалею, если буду вести себя так, будто мне все равно. Теперь он услышал правду, и, судя по его отвращению, на самом деле я не могла получить «все». Это действительно был дерьмовый день.

– Тогда, полагаю, придется обойтись сундуком, – пробормотала я и направилась к двери.

– Я кормлю свою пленницу веганскими блюдами, – прорычал он. Сила его голоса заставила меня остановиться. – Она проводит дни, занимаясь йогой и играя во дворе, а по вечерам читает классику у камина. – В его сардоническом тоне не было веселья. Я не могла решить, то ли он оскорбляет меня, то ли демонстрирует, что ему не все равно.

Я хотела услышать больше, но смогла лишь повернуться и обвинить:

– Ты следил за мной.

– Замолчи, – рявкнул он. – Это мой монолог.

Я закрыла рот.

– Держать тебя тут – это пощечина моим людям, но мне на это плевать. – Зрительный контакт обжигал. – Чем сильнее я оттягиваю месть, тем ближе подхожу к новой войне с твоим отцом. И на это мне тоже плевать.

У меня перехватило горло от мысли, что я стану причиной насилия таких масштабов. Я понятия не имела, что мое присутствие порождало такие проблемы.

Он прищурился.

– Ты стреляешь в меня, а я даже не могу оставить тебя на холоде на гребаные пятнадцать минут. Так что скажи, Мила, кому тут больше не все равно?

Слова проникли под кожу, обвились вокруг сердца, словно колючая проволока, и усилили порыв «бей или беги» в мышцах. Я боролась с желанием убежать, даже когда он сделал шаг ко мне, а в его глазах полыхнула жестокость.

– Собиралась сесть на самолет домой, не сказав мне ни слова?

Я сглотнула. Он знал, что я планировала улететь после ночи, проведенной в гостиничном номере. По какой-то причине это сдавило мне грудь чувством вины. Ронан придвинулся. Его враждебность окутала мое тело, когда его пальцы схватили мое лицо, заставив меня прерывисто вздохнуть.

– Неужели меня так легко бросить, котенок?

У меня перехватило дыхание от злой уязвимости, которую он позволил увидеть. Хуже всего, что я тоже чувствовала это: страх быть брошенной, оказаться недостаточно хорошей. Его слабость сжала мое сердце и заставила навсегда изменить мнение о нем. Я больше не видела в нем монстра, каким когда-то считала, лишь голодного, обиженного мальчика, которого худшая часть человечества превратила в бессердечного мужчину.