Разочарованно зарычав, я откинулся на пятки, пытаясь увеличить дистанцию между нами, чтобы дать себе подумать. Карма укусила бы меня за задницу, если бы я трахнул эту девушку. Я знал, что ей было нужно и чего я не мог ей дать. Моя совесть зашла в чертов тупик. Я так сильно хотел Милу, что желание захватило меня, извиваясь под кожей и требуя, чтобы я взял ее. В этот момент я думал, что не позволю ей уйти, даже если она передумает. И потеря контроля вдруг заставила меня немного возненавидеть ее.

Все мысли замерли, когда Мила одной рукой оттолкнулась от кровати, а другой – провела по моей груди. Простое прикосновение обожгло, словно огненная линия, заставив вскипеть всю кровь в моем теле. Мы оба смотрели, как ее рука скользит по моему прессу, прежде чем замереть на моих трусах и провести пальцем по резинке. Каждое движение пальца отдавалось пульсацией у меня в паху.

Когда ее затуманенный взгляд поднялся ко мне, по моему скользнула темная рябь. Желание в ее взгляде целиком принадлежало мне. По крайней мере до субботы. Мысль о том, что потом она будет дарить этот взгляд кому-то другому, заставила меня вцепиться в ее волосы, чтобы не дать отвести глаз. К черту карму. Мне нужно было выбросить это дерьмо из головы прямо сейчас.

– Я хочу… – Она покраснела, не в силах закончить предложение, ее пальцы оттянули резинку трусов вниз на пару сантиметров, продемонстрировав мне, чего она хочет и о чем не может сказать. Ее рука задела головку члена. Легчайшее прикосновение превратило мою кровь в жидкий огонь, горячий и тяжелый. Но мне нужно было услышать, как она скажет это.

– Тебе стоит выражаться точнее.

– Говори на английском, – тихо сказала она.

Господи Иисусе. В пятый раз в разговоре с ней я не понимал, что говорю по-русски. Растерянность вызвала мурашки по спине.

– Точнее.

Мое раздражение спало, когда ее рука скользнула под боксеры и обхватила член по всей длине. Я зашипел сквозь зубы. Тепло скрутилось у основания позвоночника, вызвав дрожь. В ее прикосновении не было ничего отточенного – на самом деле оно казалось немного неуверенным. Не знаю, потому ли, что я так долго ждал этого момента, или потому, что ее неопытность была мне в новинку, но, как ни странно, ее рука, скользнувшая мне в трусы, заставила член затвердеть как никогда раньше.

– Я хочу это, – выдохнула она, смыкая пальцы вокруг члена и медленно проводя от основания до головки. Из меня вырвался тихий стон. Мне нужно было, чтобы она сжала меня крепче, но я знал, что пока не могу позволить ей завести меня слишком далеко, и накрыл ее руку своей, чтобы остановить движение.

– Не будет никаких розовых лепестков или зажженных свечей, – сказал я ей.

Она поджала губы.

– Ни одного лепестка?…

– Да.

На ее губах появилась едва заметная улыбка, и я испытал странное желание сцеловать ее с губ. Я обнаружил, что все это настолько раздражает, что крепче вцепился в ее волосы, грубо оттянув голову еще сильнее.

Она выдохнула.

– Ладно.

Чувствуя, что должен добиться кристальной ясности, я сказал:

– Я не буду трахать тебя медленно и нежно.

– Облом. – Она надулась. – А я-то думала, меня ждет что-то действительно романтичное.

Я был слишком возбужден, чтобы ее сарказм позабавил меня.

– После это не будет значить для меня ничего.

– Боже, прекрати болтать, – разочарованно сказала она. – Я не настолько нежная. Просто трахни меня, как трахнул бы Надю.

Всё мое тело успокоилось. Упоминание Нади, только что слетевшее с ее губ, послало волну ярости вдоль позвоночника. В мгновение ока я опустил ее на четвереньки, дернул ее голову за волосы назад и прижал твердый член к ее заднице.

– Так? – прорычал я. – Хочешь, чтобы я трахнул тебя так?

Она ахнула, не сопротивляясь моей хватке на ее волосах, и хрипло ответила:

– Если на этот раз тебя хватит дольше, чем две секунды.

Я был скорее взбешен, чем возбужден. И это не имело никакого отношения к тому, что Мила усомнилась в моей мужской силе. Кажется, Миле было все равно, трахну ли я ее, как любую другую, тогда как мне от одной только мысли о том, что она может представлять на моем месте кого-то другого, хотелось сжечь Москву.

Когда я отпустил ее волосы, она выдохнула, уронив голову вперед.

– Не хочу больше слышать от тебя это имя.

– Почему?

– Потому что, мать твою, я так сказал. – Потому что мне это не нравилось. Если ей хотелось этого так же, как Наде, то с тем же успехом она могла назвать любую другую женщину. И достаточно странно, что я не хотел, чтобы к Миле прикасался кто-то еще.

Она оглянулась на меня через плечо, и ее мягкий взгляд, неуверенный, но горячий, заставил сосредоточиться на члене, прижатом к ее попке. Гнев растворился, оставив тело напряженным и пульсирующим от подавленного желания.

Я схватил ее шорты и стянул их вниз, прерывисто вздохнув от открывшегося вида. Проведя руками по заднице, сгреб мягкую плоть в ладони, прежде чем шлепнуть ее. Мила резко вдохнула, ее бедра выгнулись, и светлые волосы упали на поясницу.

Я не мог удержаться от того, чтоб не отстраниться и не укусить каждую обнаженную половинку, а затем лизнуть ее от киски до задницы. Мила застонала и откинулась на меня. Я хотел заставить ее кончить мне на язык, но от одного ее вкуса у меня заболели яйца.

Я вытер рот ладонью в попытке успокоить грохочущую в ушах кровь. Хотя вид ее, стоящей на четвереньках, истончал мою силу воли. Она была так чертовски сексуальна, что я снова сильно шлепнул ее по заднице.

– Ой, – почти искренне пожаловалась она. – Это было больно.

– Ты просила об этом, котенок.

– Ты можешь просто начать…

Я протолкнул в нее два пальца, и она ахнула:

– О боже.

Она обхватила меня так туго, что я застонал и вынул пальцы прежде, чем успел поддаться порыву оттрахать ее ими. Издав разочарованный звук, она обернулась, чтобы посмотреть, как я обхватил рукой член и провел по нему ладонью, глаза ее были полуприкрыты.

– Сделай это снова, – выдохнула она.

Твою мать. Она хотела видеть, как я передергиваю.

– В другой раз. – Когда мне не придется бороться с желанием кончить.

Когда я потер головку члена о ее киску, жар был почти обжигающим, дрожь пробежала по ее телу, а пальцы вцепились в простыни.

– Нервничаешь? – грубо спросил я.

– Да.

– Хорошо.

Она была чертовски тугая, когда я скользнул в нее – такая тугая, что едва не вытолкнула меня. Я погладил ее задницу и начал говорить неконтролируемое дерьмо, не понимая, на каком языке. Это, мать его, мог быть мандаринский.

– Я знаю, ты можешь меня принять, котенок… Ты такая чертовски мокрая… Это самая красивая дырка, которую я когда-либо видел.

Она наконец расслабилась. Я наблюдал за ее реакцией, проскальзывая дальше, пока не вошел так глубоко, как только можно. Твою мать. Мои глаза на секунду закрылись. Она обхватила меня словно крепкий влажный кулак. Каждая клетка во мне жаждала большего, но я дал ей мгновение привыкнуть, пробегая ладонями по изгибам задницы и сжимая ее.

Через мгновение она привыкла, и я дал ей больше, выйдя полностью, прежде чем толкнуться назад. Она застонала и упала на локти, вцепившись руками в спинку кровати. Я знал, эта киска создана для траха, но… боже. Я в отчаянии шлепнул ее по заднице, и когда она сжалась вокруг меня, потребовалась вся сдержанность, чтобы сохранить медленный темп.

Она оглянулась через плечо, ее глаза следили за каждым ленивым толчком.

– Нравится смотреть? – прохрипел я и, прежде чем она смогла ответить, насадил ее немного сильнее.

Она уронила голову, и вид того, как она прикусывает подушку в попытке заглушить стон, послал пьянящий прилив в мою голову, разжигая внутри неистовый огонь. Я зашипел от тугого напряжения ее киски, давление у основания моего позвоночника усилилось. На мгновение я забылся, взяв ее жестко и наблюдая, как ее задница двигается с каждым толчком.