Жестом я велел служанке, стоявшей у двери, налить мне выпить. Как всегда, эта девушка двигалась тихо, словно церковная мышь. Она даже пискнула, когда я схватил ее запястье перед тем, как она наполнила мой бокал. Звук был полным боли, но я знал, что не причинил ей вреда.

– Извините, пожалуйста, – выпалила она.

Моя хватка на ее запястье на пару сантиметров приподняла край рукава белого платья, обнажив фиолетовый синяк – причину ее дискомфорта. Я отпустил ее, и она начала вытирать пролитую водку, бормоча извинения. Девушка, чье имя я должен был знать, но не знал, приложила руку ко лбу и покачнулась, явно чувствуя головокружение. Я знал, что виной тому вспыльчивый характер ее отца – он был моим надежным охранником. Обычно я не вмешивался в семейные драмы своих мужчин, но сейчас дал Виктору молчаливую команду поговорить с ним. Хорошую прислугу трудно найти, и я не одобрял, когда с ними обращались так жестоко, что они не могли даже работать.

– Иди, – сказал я девушке. – Сегодня ты больше не нужна.

Она без слов покинула комнату.

Глаза Александра вспыхнули отвращением, вероятно, он решил, что я регулярно бью своих слуг. Я лишь приподнял бровь, забавляясь проявлением храбрости. Его приятель был в панике и в шаге от того, чтобы умолять сохранить жизнь.

Наконец Мила появилась в дверях.

Я вынул сигару изо рта, прищурившись, скользнул взглядом по ее телу и дурацкой футболке, которую дала ей Джианна и которая едва прикрывала ее задницу. Ухмыляющееся лицо Элвиса на футболке было единственным веселым лицом в комнате.

Гнев вспыхнул во мне горящим пьянящим потоком, хотя к нему примешивалось что-то еще – какое-то темное удовлетворение. Это могло быть подтверждением того, что в ней, очевидно, осталось немного огня, но скорее всего – тот факт, что позже я собирался отшлепать ее за это.

– Иди сюда, котенок.

Она немного поколебалась, прежде чем подчиниться, и, подходя, избегала моего взгляда. Я приберег для нее стул рядом с собой, но поскольку она ослушалась моего приказа одеться и даже не взглянула на меня, пока шла, я притянул ее напряженное тело к себе на колени, когда она поравнялась со мной.

Напряженная поза Милы подсказала, что эта позиция была ей крайне неудобна, но она не озвучила возражения. Игнорируя связанных и избитых мужчин с безразличием, которое противоречило биению ее пульса, Мила решила, что хочет десерт.

– Это медови?.. – Оставшаяся часть слова прозвучала вырвавшимся невольно вздохом, когда я собственнически накрыл под столом ее киску ладонью.

Она либо была самой лучшей гребаной кокеткой на планете, либо Джианна пожалела отдавать ей свое нижнее белье. К моей ладони прижалась горячая голая плоть, и член, привставший с того момента, как задница Милы пристроилась у меня на коленях, затвердел.

– Что на тебе надето? – мрачно шепнул я ей на ухо.

Она тяжело дышала, тщетно пытаясь убрать мою руку от своих бедер, но ей все же удалось поизмываться надо мной, когда она сказала очевидное:

– Футболка?

Я не мог понять, ее сарказм то ли разозлил меня, то ли завел еще сильнее.

– Почему ты не надела то, что я тебе прислал?

– Я не ношу шелк, – с жаром парировала она.

Мне стоило догадаться, что у нее будут проблемы с угнетением бедных шелкопрядов.

Я был в шаге от того, чтобы потащить ее наверх и заставить надеть то платье, но ее ответ все изменил. У нее было мягкое сердце. Я не хотел его разрушать. Я хотел получить его в свои ладони.

А прямо сейчас моя ладонь уже была занята.

Я предупреждающе сжал ее. Она втянула воздух, выгнув спину в попытке вырваться из моей хватки, но когда поняла, что ничего не добьется, сопротивляясь, замерла и впилась тупыми ногтями в мою руку.

В глазах Альберта мелькнула тень беспокойства. Мой ответный взгляд велел ему убираться подальше со своим беспокойством. Он перевел взгляд обратно на Александра, который сидел, закипая.

Когда враждебность в комнате обострилась настолько, что ее уже нельзя было игнорировать, Мила наконец заметила наших гостей. Казалось, она сосредоточилась на том, у которого было красивое лицо.

– Не слишком возбуждайся, котенок, – протянул я. – Он твой двоюродный брат.

Ее губы приоткрылись, я ослабил хватку, и теперь она более внимательно осмотрела Александра и всю сцену – от его связанных запястий до человека, сидящего рядом, и револьвера на столе.

Я погладил ее мягкое бедро большим пальцем.

– Лучшего момента для воссоединения семьи не придумаешь, тебе не кажется?

Она сглотнула и с неприкрытым отвращением к моему званому обеду ответила:

– Похороны были бы лучшим моментом, чем это.

Улыбка тронула мои губы.

– Как видите, мы все еще работаем над манерами моей зверушки.

Миле не понравилось то ли унизительное прозвище, то ли критика ее манер, потому что ее ногти впились мне в кожу почти до крови, оставив следы в виде маленьких полумесяцев. Ее волосы упали мне на лицо, вьющиеся, непокорные, источающие слабый аромат лета. Хотя обычно меня раздражали обиженные женщины, пахнущие невинностью и солнечным светом у меня на коленях, я еще не закончил.

– Ты помнишь, что я сказал твоему отцу? – спросил я ее.

Она покачала головой, не сводя взгляда с Александра. Я не мог сказать, что когда-либо держал руку между бедер женщины, пока она преданно смотрит на другого мужчину. Тот факт, что он был ее двоюродным братом, не подавил вспыхнувшего разочарования.

Прижав большой палец к ее клитору, я медленно потирал его круговыми движениями. Она пыталась игнорировать меня, но мурашки бежали по ее обнаженной коже. Едва уловимая реакция, ощущение ее мягкости и влаги… черт. Когда я продолжил движение, ее дыхание замедлилось до небольших вздохов, а на щеках появился розовый румянец. Она уткнулась лицом мне в шею и прошептала:

– Пожалуйста, не надо.

Тихие слова пробежали вдоль моего позвоночника, превращая раздражение в жидкий жар, разливавшийся в паху, но когда ее внимание вернулось ко мне, я убрал руку.

Может быть потому, что она произнесла «пожалуйста» этими губами. Или, может, потому, что я знал, что могу заставить ее кончить в комнате, полной мужчин, и что-то во мне противилось этой мысли.

– Я сказал твоему отцу, что если найду его в Москве без приглашения, нам понадобится много коробок FedEx, чтобы отправить тебя домой. – Я пробежал пальцем по ее подбородку. – Ты помнишь это?

Ее взгляд наконец встретился с моим, переливчато-голубой и настороженный, и она покачала головой, будто совсем забыла об этом. Я хотел улыбнуться, потому что, черт возьми, она была очаровательна. Но тот неловкий факт, что я не считал очаровательным никого, кроме своей племянницы, подавил этот порыв.

– Учитывая то, что я нашел не твоего отца, а двух его людей, нам надо обсудить другой план действий. – Я полез в карман костюма и положил на стол золотую пулю. – Раз уж ты так любишь игры, может, сыграем в одну русскую игру?

Она смотрела на пулю одну долгую секунду, прежде чем густое молчание прервал Александр.

– Она не имеет к этому никакого отношения, – прорычал он.

Виктор поднялся на ноги, чтобы отрезать Александру язык за то, что он заговорил, но я остановил его жестом, и он снова сел.

Именно тогда, когда я встретил суровый взгляд Альберта, я понял, что все в комнате верили, будто под дулом револьвера, испытывая свой единственный шанс из шести, будет Мила. Это нелепое осознание наполнило меня весельем.

Я не собирался убивать Милу. Я ее еще даже не трахнул.

Альберта, казалось, успокоило то, что он увидел в выражении моего лица, но мне больше не было смешно. Мой взгляд стал жестче, сказав ему, что я буду делать с Милой все, что захочу, и он не станет вмешиваться. Когда он выдержал мой пристальный взгляд, темный безжалостный жар вспыхнул при мысли, что он, возможно, действительно бросает мне вызов. Я не хотел драться с Альбертом, и не потому, что боялся его победы. Он бы не победил. На самом деле, именно в тюрьме, несмотря на то что он был выше меня на голову и тяжелее на тринадцать килограммов, я избил его до полусмерти после того, как он оскорбил моего брата, и этим завоевал его преданность. Но он также был… другом. Слово звучало несколько мелодраматично, но наиболее точно описывало наши отношения.