— Но сколько же ждать, госпожа?! — воскликнула Жюльен-Аспазия. — Я не решаюсь показаться в Антиохии иначе как в одежде монаха. Да и то, как на грех, меня чуть не узнал один солдат, когда я скинула капюшон, чтобы умыться. С тех пор в город я посылаю только Расула...

— Расул? Кто это?

— Тот молодой человек, мадам, сын корчмаря Аршака. Королева на какой-то миг задумалась, а потом спросила:

— Не тот ли, что так мечтает получить шпоры? Помнится мне, его звали как-то по-другому?

— Да, мадам, — подтвердила гостья. — Его настоящее имя Рубен. Нынешнее же ему дали из-за того, что он не раз ездил посланником к...

— Я знаю, — Мелисанда жестом остановила говорившую и поинтересовалась: — Он служит верно? — Получив молчаливое подтверждение, королева заключила: — Пусть пока потужит. Скажи ему, что он получит желаемое в свой час.

— Как велите, ваше вёл... мадам.

Не обращая внимания на слова гостьи, Мелисанда продолжала:

— А ждать? Думаю, ждать нам придётся недолго. Ни за что не поверю, чтобы они не сделали какой-нибудь глупости. Эти красавчики галлы так безрассудны и при этом так уверены в себе... Да и племянница моя, Кон, не слишком-то умна...

Мелисанда хотела ещё что-то сказать, когда в дверь постучали.

— Войдите, кто там? — бросила королева и, выслушав доклад дворецкого, приказала: — Гонца ко мне. Немедленно.

Когда воин, принёсший весть, закончил рассказ и удалился, Мелисанда, обратив вспыхнувшее жаром лицо к гостье, воскликнула:

— Вот видишь, Аспазия?! Они уже начали совершать роковые ошибки! Это знак!

Два года княжения Ренольда в Антиохии стали периодом побед молодого правителя и торжества проводимой им политики. После впечатляющего разгрома под Александреттой Торос и его разбойники больше не рисковали предпринимать сколь-либо серьёзные действия против своих южных соседей. Тем более что князь сдержал обещание, данное Вальтеру, и орден получил все обещанные накануне битвы территории и замки. Тамплиеры укрепили Гастун и подняли из руин Бахрас — замок, стоявший на страже Сирийских Ворот. Теперь пробраться незамеченным на земли княжества с севера не мог уже никто. Отдельные шайки киликийцев и турок несколько раз пытались сделать это, но застать храмовников врасплох им не удавалось, искатели удачи всегда либо терпели поражение, либо до битвы с поспешностью отступали в горы. В конечном итоге князья Антиохии и Киликии, вспомнив, что они христиане, заключили между собой союз против сельджуков.

Отношений с Нур ед-Дином Ренольд старался пока не обострять, однако не питал иллюзий относительно намерений Помощника Аллаха, который медленно, но верно продолжал прибирать к рукам земли единоверцев[106].

Князь Антиохии, невзирая на свою молодость и неопытность в столь непростом деле, как управление государством, уже проявлял определённую дальновидность. Едва ли простой рыцарь-рубака из тёмной и отсталой Европы двенадцатого века слышал когда-нибудь древнеримскую мудрость: «Хочешь мира, готовься к войне» (Si vis расет para bellum), однако нутром чувствовал, что нельзя давать мечам своих рыцарей ржаветь в ножнах. Да и что умел на пороге своего тридцатилетия младший сын графа Годфруа Жьенского? Только воевать... воевать и любить.

Констанс пребывала в состоянии эйфории. За здоровеньким бутузом Ренольдом на свет появилась Агнесса. Пожалуй, супруги могли позволить себе завести ещё парочку малышей. Не отставала от госпожи и верная Марго, счастливая от того, что у князя находились для неё силы и время. Вслед за Эльвирой на свет появился Морис, потом Эскива, потом Реньер. Мальчики не выживали, но Марго не отчаивалась.

Князь же умел не только работать, но и веселиться. В этом он также вёл себя в соответствии с традициями своего века Празднества устраивались в Антиохии по поводу и без повода Кроме того, раз уж не находилось реального противника, чтобы подраться, следовало найти выход дурной энергии — нельзя позволять здоровым воинственным мужчинам изнывать от скуки, покрываться жирком.

Ренольд любил устраивать состязания. Турниры для рыцарей, кулачные бои для простонародья, поединки между животными, всё это происходило днём, а вечером... вечером все предавались буйному веселью. Пиры, зачастую более похожие на гнусные пьянки и разнузданные оргии, становились делом обычным. Ничего или почти ничего не менялось ни в рекомендованные для воздержания дни, ни в посты, которые если и не игнорировались вовсе, то соблюдались без должного рвения. Вино из подвалов и золото из сундуков лились рекой, и Ренольд довольно скоро стал замечать, что денег катастрофически не хватает. Похоже, судьба обманула его. Казалось, она сделала явью сон, так часто снившийся бедному пилигриму, но...

Да, теперь молодой кельт получил и титул, и прекрасного белого жеребца. Были у него и власть, и почёт, и уважение нобилитета (пусть зачастую вынужденное), и страх подданных (вполне искренний; многие, уже почувствовав по-кошачьи мягкую, но тяжёлую руку Ренольда, с тревогой на сердце ждали, что же такое ещё выкинет их владыка). Однако никто не спешил нести ему, восседавшему на спине дестриера, злата и серебра, алмазов и смарагдов, дабы рыцарский конь мог попирать их копытами.

Во сне всё складывалось куда удачнее. В жизни же все норовили припрятать деньгу, шустрые дельцы уводили барыши из-под носа у князя. Льстивые венецианцы и пизанцы, чуть не даром получив торговые привилегии[107], забыли, кто хозяин в городе. Все старались соблюсти свою выгоду, даже самые ближние, своим положением и достатком обязанные только ему.

Базилевс и тот обманул. Когда Ренольд написал ему о том сражении под Александреттой, Мануил, подтолкнувший князя к войне, кажется, испугался: уж не чересчур ли решительно расправился правитель Антиохии с армянами Киликии, не слишком ли он силён? А ну как не захочет принести вассальной присяги? Ренольд попросил у императора обещанных денег — не на пиры, а на продолжение войны! — но лукавый ромей завёл долгую рутинную переписку относительно того, что вот хорошо бы, если бы... вассал сначала нанёс решительное поражение Торосу на Севере, то есть, собственно, на территориях Малой Армении.

Ренольд по молодости готов был уже ринуться в горы Тавра, однако менее горячие головы из его окружения тактично объяснили князю, что, не набрав хорошего войска, нечего и думать ни о каких экспедициях. Тягаться с коварным Торосом на горных перевалах, имея полторы-две сотни конников и максимум тысячу пехотинцев — совсем не то, что громить его на холмистой равнине в окрестностях Александретты.

Никто не говорил Ренольду, но до него и до самого дошло вдруг, что хитрый Мануил просто подталкивал его к краю пропасти.

Итак, спустя два года после решительной победы над Торосом принцепс Антиохии начал вдруг понимать, что последний куда меньший враг ему, чем далёкий покровитель, отец родной, восседавший на золотом троне Второго Рима.

Как бы там ни было, главной целью князя стало укрепление и увеличение собственной дружины, создание хорошего боеспособного войска, куда направить его — второй вопрос. Для осуществления подобных намерений прежде всего требовались деньги. Их не хватало не только на покупку коней и вооружения, но и на беспрестанные пиры. Так уж повелось у людей, добрый правитель, настоящий сеньор не садится за стол один. Не стойно князю скупиться на угощение, на то и князь! Кто знает, может, мельком и вспоминал Ренольд Людовика Французского, у которого немало назанимал безантов, да не отдал. Теперь так же, без отдачи, брали в долг у него.

Главный источник доходов князь видел в ромеях, наступала пора для подлых грифонов, подданных вероломного базилевса, пострадать за нерадение Святому делу. На этот счёт у Ренольда имелись определённые планы, столь же дерзкие и опасные, как и те, которые ещё под Араймой вынашивал он в отношении Ла Шамелли.