Безант, как и большинство его «собратьев», монет золотой чеканки, потомок древнеримского золотого денария. Преемник великого реформатора Юлия Цезаря, Цезарь Август установил чёткую пропорцию между золотыми и серебряными монетами: из одного фунта золота чеканили сорок два золотых, а из такого же веса серебра — восемьдесят четыре серебряных денария. Поскольку за один золотой полагалось давать двадцать пять денариев, получалось, что соотношение золота к серебру поддерживалось на уровне двенадцать с половиной к одному.

На протяжении своей многовековой жизни древнеримский золотой пережил немало потрясений, однако даже в самые лучшие времена он так или иначе неизменно делался более «худым». Содержание золота в солидах императора Константина Великого в начале IV века равнялось ¹/₇₂ фунта. Однако они, известные также под названием безантов, до XIII века служили основной расчётной единицей как в самой Византии, так в Западной Европе и на Ближнем Востоке.

Здесь, правда, мощную конкуренцию ему составляли динары халифов, особенно каирских. Правда, они к концу XII века «опустились» до половинного уровня прежнего содержания золота ¹/₁₄₄ фунта), а дирхемы (наследники древнегреческой драхмы) до ¹/₂₁₈.

Ходили в те времена также европейские денье (потомки древнеримского серебряного денария), серебряные дукаты короля Сицилии Рутгера Второго и с 1075 по 1085 год тари (четверть золотого), выпускаемые Робертом Гвискаром, отцом Боэмунда Первого.

Среди стран Западной Европы, одними из первых наладивших производство золотой монеты, необходимо упомянуть Португалию, где при первом короле, Афонсо Завоевателе (Afonso Conquistador, 1139—1185), чеканился мораведис — копия золотого Альморавидов, на котором арабская вязь была заменена надписями на латыни.

С 1188 г. римский Сенат начал производство серебряных денье, где изображались фигуры святых Петра и Павла и в подражание древним стояла надпись Senatus Populus Q.R. На севере Италии также чеканили различную серебряную монету, в первую очередь, конечно, преуспели в этом богатые города, такие, как Флоренция, Генуя и Венеция, — здесь в период правления дожа Энрике Дандоло (1192—1205) повились серебряные гроссо или матапаны (grosso, matapan).

Однако во всех случаях шла речь о «чистых» (в смысле содержания драгметаллов) деньгах, но во все века существовали моменты, когда для правителей наступали тяжёлые времена. Финансовые трудности заставляли царей, королей и князей идти на хитрости.

Как только порой ни уродовали ту или иную монету! Самым испытанным средством было обрезание, то есть уменьшение диаметра, ну и, разумеется, веса монеты. Однако тот, кто чеканил деньги, мог позволить себе добавить к золоту другие металлы в произвольном количестве. Внешне монета оставалась такой же, но стоимость её падала. По вполне понятной причине особенно доставалось золотым деньгам.

Получив в наследство страну с пустой казной и расстроенными финансами, Алексей Комнин вынужден был дать ряд существенных торговых привилегий западным союзникам империи, венецианцам, а позднее также генуэзцам и пизанцам. Чтобы поправить свои дела, он прибег к вышеуказанному средству — порче монеты, что, в свою очередь, привело к тому, что коммерческие партнёры Византии стали требовать платы в старых безантах, называвшихся также Михайловыми или просто Михаилами, то есть отчеканенными в правление Михаила Седьмого.

В дополнение скажем, что знаменитый регент Антиохии, номинальный князь Галилеи, Танкред д'Отвилль за двенадцать лет пребывания у власти также успел наладить выпуск собственной монеты, на которой, как нетрудно догадаться, приказал поместить собственный профиль.

Интересно, что на этом изображении голову крестоносца украшал тюрбан. Вообще же в Утремере, с самого его основания, было налажено производство золотой монеты в трёх основных государствах — Иерусалимском королевстве, княжестве Антиохийском и графстве Триполи. Наибольшую популярность получили так называемые сарацинские безанты, сури (souri), или тирские динары, монеты королей Иерусалима, базовой моделью для которых служил динар египетских Фатимидов (разумеется, делались подобающие изменения). Правда, его тирский «тёзка» содержал золота на одну треть меньше.

Впервые имя Тафюра прозвучало здесь, в Антиохии. Точнее не здесь, а за её стенами. Только тогда там находились христиане, а язычники сидели запертыми в городе. Толпам нищих крестоносцев требовался вождь. Они обрели своего духовного лидера в Петре Пустыннике, но, как и раньше, нуждались в военном командире, чтобы добыть себе хлеб и вино. Тафюром называли то одного, то другого предводителя голытьбы. Иной раз оказывалось сразу несколько «королей нечести» или «князей мрази» (roi truand или prince des gueux). У самого прозвища «Тафюр» также обнаруживалось немало толкований. В сущности, это ничего не меняло, поскольку была бы «мразь», а вождь у неё найдётся.

Впрочем, и отверженные порой не чурались богоугодных поступков. Поговаривали, что взять Антиохию Боэмунду Отрантскому помог как раз именно один из таких вот «королей»-Тафюров. Якобы, проникнув в город, он сошёлся довольно близко с неким Фирузом, ведавшим охраной двух башен, и убедил его помочь франкам завладеть Антиохией. И хотя многие добропорядочные горожане считали это легендой (по другим сведениям, нужного человека обрабатывал сам Иисус Христос, являвшийся ему в ночных видениях), они в то же время верили в благородство если уж не самой «нечисти», так хоть её вождей.

Последний раз Антиохии приходилось видеть у своих стен по-настоящему опасного неприятеля ровно тридцать лет назад, когда доблестный князь Рутгер Салернский положил всё своё войско возле крепости Акибрин. (Визиты императора Иоанна с войском за двенадцать и семь лет до нынешней беды не в счёт. Иные, особенно некоторые из местных ромеев, приветствовали бы смену власти, им давно досаждали заведённые франками порядки, а особенно засилье латинских попов в высшей церковной иерархии. К тому же войско базилевса Византии не нанесло бы большого ущерба имуществу граждан, он ни при каких условиях не позволил бы солдатам разграбить дома подданных империи). Тогда, в 1119-м, оборону пришлось также возглавить патриарху, звали его Бернар, и первое, что он сделал, велел отобрать оружие у всех подданных, не принадлежавших к западной церкви, и вооружить им латинских купцов и клир. Подобное распоряжение говорит о том, насколько непрочным являлось положение франков — для многих они ещё продолжали оставаться завоевателями.

Спустя годы положение поменялось, целое поколение жителей столицы княжества разных конфессий выросло вместе; теперь это был их город, и они не спешили передавать его в руки врага. Вместе с тем поколение это прожило здесь без войны. (Отдельные набеги турок угрожали только крестьянам и зазевавшимся путникам). Правда, старики и профессионалы, занимавшиеся одни вполне знакомым, а вторые просто обыденным для себя делом, не слишком-то робели. Они видели, что сарацины сравнительно немногочисленны. Часть турок, набрав пленников, погнала их в Алеппо, другие отправились в рейды по всему осиротевшему княжеству.

Конечно, никто и ничто не могло помешать Нур ед-Дину собрать все свои силы, привести из столицы осадные орудия, призвать на помощь против христиан своих соперников-единоверцев, северных соседей: сельджуков Икониума, Ортокидов и Данишмендов. Или, только замирившись с ними, попросить поддержки у старшего брата Сайф ед-Дина Гази Мосульского. Однако на всё это потребовалось бы немало времени, куда больше, чем понадобится королю Иерусалимскому, чтобы прийти на выручку осаждённой Антиохии.