Это число и назвал Вальтер:

— Во всём войске нашлось только семь сотен годных к бою коней. Когда стало известно, что враг рядом и находится уже возле Арты, наш князь с рыцарями ночью выехали им навстречу. Едва забрезжил рассвет, франки и язычники оказались напротив друг друга. Те опешили, не ожидая увидеть нас так скоро. Однако, разглядев, как нас мало, неверные смело атаковали. Князь же заранее условился со своими людьми, что, когда он подаст им знак, они, как бы ни складывалась битва, обратятся в бегство...

— Благородные рыцари из Буанотта никогда не поворачиваются к неприятелю спиной! — прервал рассказчика молодой безземельный пилигрим, недавно прибывший на Восток и державший вместе с младшим братом денежный фьеф в самой Антиохии, ранее принадлежавший погибшим в битве с мусульманами старшим братьям. — Никто и ничто не заставит меня поступиться честью!

Некоторые, такие же, как он, молодцы, не унаследовавшие от отцов ничего, кроме имени, горячо поддержали его. Но прочие зашикали на крикунов, требуя, чтобы им не мешали слушать старшего и, несомненно, бывалого воина.

— Среди людей князя было немало таких, кто считал отступление позором, — продолжал Вальтер. — Но... но всё же они прислушались к нему, и, когда он дал сигнал, рыцари повернули коней и бросились спасаться притворным бегством. Неприятель устремился в погоню и оказался зажатым на маленьком участке ровной земли между Оронтом с одной стороны и озером — с другой. Все вы, конечно, знаете это место, его ещё называют Чёртовым Денарием. Вот уж точно! Для язычников оно именно и стало таковым! Тогда всю зиму шли страшные дожди, каких старожилы не помнили уже много лет, и берега озера сделались хуже болота, превратившись в ловушку как для человека, так и для зверя. Убедившись, что неверные клюнули на его уловку, князь снова подал знак своим рыцарям, и те, дружно ударив на язычников, заставили их ряды смешаться. Сарацины теперь не могли, по своему обыкновению, убежать, выпустив во франков тучи стрел. Дело в том, что турки, скакавшие сзади, не понимали причины смятения своих товарищей и продолжали мчаться вперёд, всё ещё мня себя победителями. Нашим мечам досталось тогда работы. После оруженосцы замучились точить их, так железо с обеих сторон затупилось о головы неверных. Их легло до половины, а оставшихся мы гнали до Гарена, где взяли большой обоз с продовольствием и множеством коней, со всем, что так было необходимо в ту пору франкам, ибо они, да простит их Господь, оказались так сильно утеснены голодом, что иной раз, обезумев от страданий, не брезговали есть тела мёртвых врагов...[93]

Вальтер со вздохом умолк, а потом подвёл итог своей речи:

— Я поведал вам всё это не только затем, чтобы показать, как славно поступали первые пилигримы, но и дабы дать пример того, что не стоит бояться покрыть себя ложным бесчестьем, если оно даёт возможность избежать бесчестья настоящего. Не согласись рыцари на предложение своего князя, они, скорее всего, были бы раздавлены ордами неверных. Спору нет, они умерли бы с честью, но как знать, не стала бы их забота о чести причиной погибели всего дела пилигримов? Как знать, не вышло ли бы большего позора всем воинам Христа, если бы часть их не поступилась принципами и не пошла на хитрость, использовать которую вполне допустимо в войне со злобными и коварными язычниками?.. Вот я рассказал вам, как поступали деды ваши и отцы, а теперь решайте, как должно сделать вам.

Когда храмовник закончил, рыцари долго хранили молчание. Горячие молодцы, которые громче всех кричали о том, что никогда не показывали неприятелю спины, не находили возражений. Кто они такие, чтобы тягаться славой с героическими предками — святыми людьми, не щадившими живота своего во имя Господне? Нет, им не следовало подвергать сомнению правильность предложения своего князя. Как-никак именно он, Ренольд Шатийонский, сидит на троне Боэмунда Отрантского и Танкреда д’Отвилля, вслед им он теперь Per Dei Gratiam Dux et Princeps Antiochenus[94].

Князь, наблюдавший за своими вассалами, не мог не заметить, как сильно менялось выражение их глаз на протяжении длинной речи Вальтера. Рыцари ещё не знали, какую награду предназначал их сюзерен велеречивому слуге Господнему, представителю Святого Братства Бедных Рыцарей Христа и Храма Соломонова, тот же, напротив, хорошо представлял себе, за что борется. Однако, рассматривая физиономии своих подданных, Ренольд нет-нет да и морщился:

«Почему я должен убеждать их? Почему я вынужден уговаривать всю эту чёртову шайку? Князь я или не князь? Чёрт бы побрал этих глупцов!»

К сожалению, манёвр, использованный Ренольдом под Араймой, был единственной военной хитростью, известной ему. О том, что к такой тактике часто прибегают турки, поведал ему на привале один старый рыцарь-храмовник, который ещё мальчишкой-оруженосцем принял участие в Первом походе. Уроженец Жьена просто хотел проверить — сработает или не сработает. В сражении с дружиной Раймунда Триполисского сработало.

Впрочем, сработало и другое. Рассказ Вальтера также сделал своё дело. Наконец гнетущее молчание прервали первые возгласы одобрения и даже восхищения. Раздор был немедленно забыт, рыцари, как один, хотели повторить подвиг войска Боэмунда Отрантского. Они горели желанием драться.

Когда бестолковый галдёж закончился и все разошлись (пример подал Ангерран, он с разрешения князя первым покинул его шатёр), Ренольд попросил Вальтера задержаться.

— Я хочу поздравить вас с очередной победой, мессир, — сказал князь. — Должен признаться, вы привели меня в восхищение своим рассказом.

— Не стоит благодарности, государь, — заскромничал храмовник, хотя по самодовольному выражению его лица нетрудно было догадаться, что скромность к числу добродетелей Вальтера не принадлежала. — Просто, ваше сиятельство, надо иногда напоминать молодёжи о славных деяниях стариков. Учить её уму-разуму.

— Вы очень помогли мне, — вполне искренне признался Ренольд. — И, как я и говорил вам, если Господь пошлёт нам завтра победу над киликийскими грифонами, город Александретта отойдёт вашему братству. Вообще вся эта часть княжества будет передана под контроль ордена Храма. Вы получите также замки Бахрас, что возле Сирийских Ворот, и Гастейн, расположенный в устье Оронта. Крепости сейчас стоят разрушенные язычниками, вам придётся восстановить их, но теперь они станут принадлежать только вашему братству, и никому иному[95].

— О ваше сиятельство! — воскликнул польщённый Вальтер. — Это очень щедрый дар. Он как нельзя более кстати теперь, когда вся братия наша оплакивает мучеников — великого магистра Бернара и лучших рыцарей Тампля, — принявших смерть за веру Христову. Обещаю вам от имени ордена, что братья не забудут ваших благодеяний!

Ренольд улыбнулся. В глазах его блеснули дьявольские искры.

— Нам осталось немного, — сказал он весело. — Разбить Тороса Рубеняна и выкинуть отсюда всю эту сволочь!

Говоря это, князь даже и не думал, что, подобно оружейнику, выковывает лишь первые звенья в длинной и прочной цепи, связавшей его с орденом Храма. Как ни далеко до конца истории взаимоотношений Ренольда де Шатийона с Орденом Бедных Рыцарей Христа и Храма Соломонова, всё же начало им было положено именно здесь, на побережье, у стен Александретты.

Оба войска, как это обычно случалось в те времена, построились с рассветом. Дабы неприятель не заподозрил неладного, Ренольд хотел разделить отряд тамплиеров надвое, чтобы часть из них оставить при себе, а другую, усилив отрядом Ангеррана и ещё двух рыцарей, отправить в засаду. Однако предводитель храмовников отсоветовал ему делать это, предложив другое — сделать засадной всю дружину тамплиеров.

— Но грифоны решат, что мы что-то замыслили, сир Вальтер, — возразил князь. — Они подумают, куда делись те, кто так доблестно сражался с ними вчера?