— Ваше сиятельство, если бы у них была бы хотя бы капелька ума, — ответил на это тамплиер. — Они подумали бы о другом. Например, о том, что им вообще не стоило приходить сюда, зная, что в Антиохии теперь появился законный суверен. Ведь своё умение не прощать обид вы уже продемонстрировав ли захватчикам, изрядно наказав их в прошлом году. Теперь, учитывая исход вчерашних столкновений с братьями ордена, грифонам следовало понять, что численное превосходство не спасёт их. Да вы посмотрите только, какие у них кони!
Ренольд и сам видел, что для настоящего melee[96] по обычаю западных всадников лошади противника не годились. Лишь немногие из горцев имели под седлом настоящих боевых коней. Маленькие лошадки прочих очень хорошо подходили для езды по узким горным тропам Тавра и Амана, но в битве на равнине подобные животные — не помеха для рыцарских жеребцов, которые просто сомнут противника, опрокинув на землю вместе с конями.
— Всё так, мессир, — согласился Ренольд. Он уже начинал подумывать о том, что вчера зря тратил время, используя красноречие Вальтера для убеждение вассалов. Конницы у Тороса оказалось куда меньше, чем доносили те же тамплиеры. — Но грифоны же не слепые? Они увидят, что ваших братьев тут нет, и насторожатся... Пожалуй, нам вообще не следует разделять силы. Ударим-ка все вместе прямо на них. Нас почти полторы сотни, а их всего-то пятьсот. Они не выдержат.
— Верно, государь, — согласился Вальтер и, протянув руку, указал направо. — Но посмотрите вон туда на их фланг. Видите, там туркоманы?
— Разумеется, — ответил князь, он хотел добавить: «Или вы думаете, я более слепой, чем грифоны?», однако вовремя не сделал этого, потому что храмовник продолжал:
— Вчера, как говорят, их было четыре сотни, а нынче едва ли полторы. А теперь обратите внимание на холм, за которым мы с братьями намеревались разместиться. Тот, который слева от их позиций.
Ренольд нахмурился.
— Вы хотите сказать, что они избрали ту же хитрость, которую собирались использовать и мы?
— Вы блестяще проницательны, ваше сиятельство! — воскликнул Вальтер. — Клянусь всеми святыми, язычники спрятались там и намереваются ударить нам во фланг, как только мы сомнём их нечестивых соплеменников. Ни они сами, ни Торос не настолько глупы, чтобы не понимать: им не выдержать нашей атаки. Это самое слабое звено в их порядках. Оно, на мой взгляд, слишком слабое, чтобы не вызвать подозрений.
Князь кивнул:
— Вы правы, мессир Вальтер. Похоже, вам придётся ударить на них одновременно с нами.
— Вот поэтому-то, ваше сиятельство, я и не хочу делить свой отряд! — воскликнул тамплиер. — Проклятые грифоны и язычники уверены в победе, они не знают, что мы разгадали их план. Поэтому, увидев, что рыцари Храма отсутствуют, этот нечестивец Торос решит, будто мы и вовсе ушли в результате какой-нибудь ссоры с прочими рыцарями из-за того, что те позавидовали нашему вчерашнему успеху и хорошей добыче. Мы же ударим на тех, кто спрятался в засаде. Посмотрим, что смогут сделать две с половиной сотни турок против сорока храмовников!
— Ваша правда! — Ренольд взмахнул внушительным кулаком. — Проклятый Торос осмелился на союз с неверными, таким образом он сам стал хуже, чем они! Разве мыслимо такое, сир Вальтер, чтобы христианин принял помощь язычника? Не запятнал ли он себя подобным союзом в глазах Господа и всех правоверных христиан?
— О да! — подхватил храмовник. — Любой, кто обращается к неверным за подмогой, будь то князь или простой рыцарь, становится врагом каждого истинного христианина. Такое было неслыханно в старые времена! Ни одному из пилигримов Первого похода никогда в жизни не пришло бы в голову ничего подобного!
Благочестивый брат Вальтер, безусловно, знал историю предков. Мог, как мы сами не раз убеждались, довольно складно и даже увлекательно рассказывать про подвиги князя Боэмунда Отрантского и его племянника Танкреда, однако почему-то упустил из виду то обстоятельство, что как раз последний, ничуть не смущаясь, заключил союз с Радваном Алеппским (да, да, тем самым, орды которого в рассказе самого же Вальтера так хитро разгромил Боэмунд под Антиохией)[97].
Надо думать, храмовник решил, что обращать внимание на столь маловажные факты, — вещь неблагодарная.
— Будь по-вашему, мессир Вальтер, уезжайте, — подвёл князь итог совещанию. — Как услышите, что мы трубим в рога, атакуйте тех, в засаде. Перебейте их всех, а мы сделаем своё дело!
Оставив пехоту под началом Ангеррана и дав ему напутствие, не слишком отставать от рыцарей в атаке, Ренольд велел коннице изготовиться. И вот снова загрохотало над равниной знаменитое ещё со времён Первого похода «Deus le volt!», и франки тронули коней. Пехота затрусила следом, подбадриваемая своим предводителем (он-то сидел в седле) и его постоянно раздававшимися возгласами: «Прибавьте шагу, шлюхины дети!», «Шевелите своими жирными задницами, безмозглые скоты!», «Думайте о добыче, что припрятали у себя в шатрах нечестивые грифоны и их друзья-язычники!»
Неприятельская конница тоже начала набирать скорость.
В нескольких десятках туазов от линии противника рыцари, вслед за возглавлявшим их колонну Ренольдом, с пронзительными криками принялись опускать копья. Сарацины на левом фланге порядков Тороса, выпустив в наступавших тучу стрел, обратились в бегство, и франки немедленно устремились за ними, забыв обо всём на свете. Они уже чувствовали запах победы, в их глазах пылала алчность, рыцари предвкушали мгновение, когда запустят пальцы в сокровища врагов — неизменную награду победителей. Разве они не заслужили её?
В то время как всадники на правом фланге антиохийского войска, утратив всякое подобие порядка, не думали ни о чём другом, как о преследовании и добыче, центр и левый фланг франков, смяв конницу киликийцев, натолкнулся на лес копий, которыми ощетинилась неприятельская пехота. Она не побежала, как ожидали рыцари, а, пропустив своих изрядно потрёпанных конников сквозь собственные ряды, сомкнулась и оказала наступавшим достойный отпор. Позже франки поняли, с кем имели дело. Перед ними оказались наёмники из германских княжеств центра Европы, обученные ведению боя в сомкнутом строю[98].
Пока копейщики продолжали сдерживать франков, киликийские лучники и пращники, укрывшиеся за спинами своих товарищей, обильно осыпали рыцарей стрелами и камнями, точно молодожёнов на свадьбе крупой.
Однако длилось смятение недолго. Антиохийская пехота подоспела вовремя. Воины, закрываясь щитами и отпихивая от себя древка копий, прокладывали себе путь в порядки врагов и прорубались дальше. Наёмники дрогнули, они попятились, но ещё держались.
В горячке боя Ренольд как-то утратил ощущение времени и совершенно забыл дать командиру отряда храмовников сигнал начать атаку на засадной отряд Тороса.
Внезапно по рядам неприятеля, точно неожиданно резкий порыв ветра, пронеслось волнение. В единый миг, только что ещё стройные, сохранившие боеспособность отряды германцев и армян обратились в бегство. Казалось, вода прорвала плотину, хотя на первый взгляд ничего особенного как будто бы и не произошло. Однако уже в следующую секунду стало понятно, что же случилось. Некоторые из киликийских всадников поспешили, посчитав себя победителями до срока. Заметив появившихся из-за укрытия союзников туркоманов, они ринулись окружать франков, смявших левый фланг войск Тороса. Армяне надеялись на лёгкую добычу, но, когда увидели, что туркоманы не атакуют, а спасаются бегством, по пятам преследуемые храмовниками, сами в страхе кинулись бежать в направлении, противоположном тому, в котором собирались двигаться.
Первыми отреагировали свои, горцы. Бросая бесполезные теперь луки, они в ужасе устремились за конниками. Последними поняли, что происходит, твердолобые германцы. Одни из них обратились в бегство, но другие вовремя сообразили, что так их просто изрубят в капусту, и принялись, становясь на колени и поднимая руки над головами, просить о пощаде.
