Разумеется, рыцари, как и подавляющее большинство нормальных, не страдающих психическими заболеваниями людей, были далеки от эталона святости. Интересно, что спустя почти тридцать лет после выхода в свет вышеупомянутой поэмы, в 1294-м, когда к власти пришёл последний великий магистр Храма, уроженец Бургундии Жак де Нолэ (обычно его называют де Молэ (de Molay), но у Дю Канжа в справочнике «Фамилии Утремера» приводится именно вариант de Nolay), в штаб-квартире ордена в Акре партия южан имела очень большой вес. Сумев заручиться их поддержкой, брат Жак сделался главою ордена и начал наводить там порядок. Нравы действительно были очень вольными. В частности, братья-рыцари стали слишком уж образованными, они все поголовно выучились читать (страшный грех) и — о ужас! — какой-то грамотей перевёл на мирской французский Священное Писание! Он, называвший себя простым воином, велел сжечь все находившиеся в пользовании братии еретические (опять это слово!) книги, в частности произведения Овидия и Горация.

В общем, не каждый следователь осмелился бы с такими доказательствами вины обвиняемого обратиться в суд. Однако папскую курию Клемента Пятого и королевский суд Филиппа Красивого это, похоже, не смущало. Перечень выдвигаемых обвинений насчитывал целых восемь пунктов. Вот некоторые из них.

Тамплиеры ставили цели и выгоду своего ордена выше морали и религиозных принципов. (Услугами банковской сети храмовников пользовались христианские государи Европы, в частности Людовик Седьмой никогда не достиг бы Утремера, если бы не заём, сделанный им у братьев-рыцарей). Вели тайную переписку с мусульманами. (Случалось, что тамплиеры заблаговременно информировали правителей королевства о планах противника). Новым членам общины во время процедуры приказывали плевать на крест и, кроме того, заставляли участвовать в шутовских мессах. (Нет комментариев). Внутри стен Дома царила безнравственность, братья предавались сексуальным извращениям. (Вполне возможно, нет монастыря, братья которого были бы застрахованы от подобного греха. Нужно ещё учесть, что военномонашеский орден отличается от просто монашеского уже тем, что члены его — солдаты, которым даже устав не рекомендовал слишком изнурять себя постом: тому, кто питается молитвой на обед и сухой корочкой на ужин, трудно сражаться в полных боевых доспехах порой в течение многих часов). И наконец, храмовники продали Святую Землю и, как уже говорилось, поклонялись дьяволу.

В период с 1307 по 1314 г. шли аресты, допросы и казни. Священники не имели права присутствовать при пытках, поэтому им приходилось отпускать друг другу грехи. Также не разрешалось пытать человека вторично, поэтому пытку не заканчивали, а лишь приостанавливали, чтобы назавтра не начинать снова, а лишь продолжать. Надо ли говорить, что во время допросов с пристрастием обвинение получало необходимые свидетельства чудовищных преступлений тамплиеров? Сознался даже великий магистр.

И вот наступил день 18 марта 1314 г., когда при большом скоплении народа, можно сказать, на ступенях Нотр-Дам де Пари Жаку де Нолэ и троим его товарищам предоставили возможность высказаться публично. В обмен на признание вины им обещали заменить казнь пожизненным заключением. Согласно очень детальному исследованию Эдит Симон (The Piebald Standard), великий магистр произнёс довольно длинную речь, в которой начисто отверг все обвинения и отказался от своих сделанных под пыткой признаний. (Он в ту пору уже разменял восьмой десяток и, по-видимому предпочитал мученическую смерть в пламени костра холоду и мраку подземелья). Прецептор Нормандии Жоффруа де Шарнэ высказался в том же духе, что и глава братства. (Правда, как замечает Марион Мельвилль, особенно разговориться Жаку де Нолэ не позволили, королевский стражник бесцеремонно зажал магистру рот ладонью).

На следующий день великий магистр и прецептор Нормандии были сожжены на маленьком островке Сены. За двумя другими товарищами Жака де Нолэ — Юго де Пиро́ и Жоффруа де Гонвиллем — навсегда захлопнулись двери темницы.

Между тем произошло это всё в начале XIV века, а в середине XII храмовники были в фаворе и у римских понтификов, и у властителей Франции. Неудивительно, ведь устав храмовники получили от одного из наисвятейших людей своего времени, виднейшего деятеля западной церкви, вдохновителя Второго похода, святого Бернара аббата монастыря Клерво.

Папа Иннокентий Второй одобрил устав Бернара Клервосского и оказал ордену всяческое покровительство. Сделал он это не только и не столько из любви к магистрам Храма, а главным образом из опасения усиления Иерусалимской патриархии. Папам очень не хотелось бы, чтобы для верующих в части того, что касалось святости, сместились акценты: как-никак Рим — святой город, а Иерусалим — центр Святой Земли! Одним словом, римские апостолики всерьёз побаивались, как бы патриархи Иерусалима не начали, как выразились бы мы сегодня, тянуть на себя одеяло, для чего было просто необходимо сразу же вырвать у них из рук такое мощное оружие, как военные ордена. Магистров же, как нетрудно догадаться, папа в качестве сюзерена устраивал куда больше, чем кто-либо другой, — Рим-то далеко.

Возможно, жизнь ордена оказалась столь яркой, а сведения о деяниях его братьев столь противоречивыми и, главное, полными тайны, потому, что год его создания получил название «Год смерти царей».

Накануне, в году 1117-м, 16 июня случилось лунное затмение, а затем, 11 декабря, второе. Пятью ночами спустя было в палестинском небе сияние (наподобие северного), что вкупе с предшествовавшими тому подземными толчками было истолковано астрологами как дурное предзнаменование. Не прошло и месяца от Рождества Христова (тогда именно эта дата являлась началом года), как умер в Риме папа Пасхалий. 16 апреля скончалась бывшая супруга Бальдуэна Первого Аделаида Сицилийская. 29-го того же месяца — патриарх Иерусалимский, Арнульф. Ещё раньше, 5 апреля, в Иране умер султан Мухаммед. 15 августа после долгой болезни почил в бозе базилевс Алексей Комнин.

Несколько раньше, 2 апреля, возвращаясь из египетского похода, не доезжая границ королевства, в форте аль-Ариш, куда своего любимого короля принесли на руках солдаты, в присутствии епископа Рамлы скончался Бальдуэн Первый.

Словом, опять-таки, все умерли. Правда, кое-кто и родился, скрасил, если можно так выразиться, картину всеобщего траура. Впрочем, кому как, ведь родился-то как раз злейший враг франков, аль-малик аль-адиль, Свет Веры — Нур ед-Дин.

Вероятно, Мануил считал, что главное в династическом браке не сам брак, то есть заключение и освящение союза двух любящих сердец, а то, как примет предложенную сюзереном кандидатуру нобилитет Антиохии.

Поскольку большинство рыцарей княжества имели норманнских предков, то, как решил император, им более всего окажется любезным видеть на престоле своего соплеменника. (Базилевс вовсе не хотел никому ничего навязывать, он, наверное, думал, что проявляет исключительную гибкость, и страшно гордился собой). У него как раз имелся подходящий человек, оплакивавший скоропостижную кончину жены, супруг недавно умершей сестры императора, Марии. Господин этот звался Иоанном-Рутгером, или, на французский манер, Жаном-Роже́ром и носил громкий, но, по сути, реальной властью не подкреплённый титул кесаря.

Кесарь, как и большинство норманнов, отличался храбростью и воинственностью, не был чужд также и тщеславия, как-то даже участвовал в заговоре с целью получить императорский трон. Удаляя такого человека от двора и одновременно давая Антиохии хорошего защитника против сарацин, Мануил убил бы сразу двух зайцев.

Однако у базилевса существовала среди прочих проблем и ещё одна — киликийские армяне. Эти горцы страшно раздражали императора своей непокорностью. Они никогда не упускали случая навредить или просто нагадить Константинополю. Стоило Мануилу хоть на минуту отвлечься, забыть о них, злополучные армяне сразу же давали о себе знать какой-нибудь пакостью.