Марго кинулась благодарить госпожу, но та оборвала её.

— Нет времени, и сил совсем не осталось, — с трудом проговорила Констанс. — Тут хватит и чтобы дать Луизе такое приданое, что она сможет выйти даже за рыцаря. Останется и на вклад, потому что тебе придётся замаливать грех не только за погубленного ребёнка ремесленника...

— Ваше выс...

— Слушай и не перебивай. Мне также снился сон. Я видела князя. Но больным, без коня и в рваной одежде. Я знаю, что это не так, его содержат достойно, хотя письма мои к нему перехватывают люди Боэмунда. Так вот, князь пришёл ко мне и сказал: «Видишь это рубище на мне? Это всё из-за одного человека. Он предал меня, если вы заставите его говорить, он многое расскажет, назовёт имена, моим потомкам не хватит жизни, чтобы мстить тем людям, что разлучили нас». Я тогда не поняла, что он хотел сказать этим. О каких потомках идёт речь? Ведь маленького Ренольда прибрал Господь, а единственную нашу дочь, Агнессу, взяли ко двору Мануила вместе с Бальдуэном. Теперь мне ясно, что он хотел сказать, говоря «моим потомкам». Теперь я знаю, кто осуществит месть. Месть! Месть!

Глаза княгини в последний раз вспыхнули огнём и померкли, как угольки в костре, возле которого грелся перед последней своей схваткой её муж.

— Жаль, не увижу его... Жослена... А может, и к лучшему... Констанс сглотнула комок и откинулась на подушку.

— Ваше сиятельство, ваше сиятельство, — засуетилась Марго. — Имя?! Кто, кто предал господина?!

— Иди сюда... — Губы княгини едва шевельнулись.

Служанка ухом прильнула к ним. Констанс сказала ей имя и прибавила:

— Выйди через чёрный ход. Спрячь золото. Я ещё поживу немного... Мне стало полегче.

Едва умиравшая произнесла эти слова, как в небе вспыхнула молния, и раздался первый раскат грома. За окном зашумела листва вечнозелёных дубов. Начинался дождь. Он лил всю ночь и прекратился лишь на рассвете.

Констанс сдержала обещание, она умерла в первом часу утра.

Спустя несколько дней после похорон княгини Марго прямо из Антиохии, где состоялась церемония, уехала в замок Бакас Шокр (так сказала она дворецкому) и вернулась оттуда в Латакию с русоволосым шестилетним мальчиком и старым свирепым псом.

Животное очень напоминало Железного Луку, сгинувшего вместе с хозяином. Однако характером обладало куда более покладистым, потому что ребёнок обращался с собакой, как с игрушкой. Пёс позволял ему всё, даже использовать себя в качестве коня, хотя конь у мальчика был. Вернее, не конь, а молодой мул, на нём служанка покойной привезла нехитрую поклажу, вещи ребёнка.

Другим слугам Марго объяснила, что это сирота, сын её покойной сестры, жившей в деревне неподалёку от Бакас Шокра. Теперь, когда госпожа умерла, она, Марго, возьмёт дочку и племянника и поедет в Святой Город, чтобы помолиться за упокой души их сиятельства. Никого не удивило такое намерение, как не взволновало и странное событие, случившееся утром, на следующий день после ухода Марго. Конюха Пьера, единственного уцелевшего из отправившихся в набег с князем слугу, нашли мёртвым на заднем дворе какой-то пивной.

Бедняга перебрал — он в последнее время частенько позволял себе выпить лишнего — и чем-то рассердил свору бродячих псов, один из которых, видимо, и загрыз конюха. В открытых глазах Пьера навсегда застыл ужас, точно перед смертью он заглянул в глаза самому дьяволу.

Когда караван, с которым вдоль побережья следовала Марго с детьми, достиг Маргата, что в сорока милях к югу от Латакии, маленький Жослен перенёс большое потрясение — пропал пёс. Мальчик плакал неутешно, он наотрез отказывался идти дальше, требуя, чтобы тётя (таковой он считал Марго) вернулась обратно. Ребёнок считал, что его собака заблудилась и не может найти пути к своему хозяину.

— Пойди погуляй, Луиза, — сказала женщина. — Мне и Жослену надо кое о чём поговорить.

Когда девочка ушла, Марго, внимательно глядя в глаза сыну, ласково сказала:

— Он не потерялся, мой мальчик. Он ушёл, потому что исполнил свой долг. Ты родился мужчиной, но, чтобы стать им по-настоящему, тебе предстоит твёрдо усвоить, что такое долг. Ты станешь рыцарем...

— Рыцарем, тётя? — удивился ребёнок, но плакать перестал, продолжал только всхлипывать. — Я никогда и не думал, что...

— Помолчи, — попросила Марго и погладила Жослена по тёмно-русой головке. — Тебе предстоит узнать, что такое долг и... тебе многое придётся узнать... Тебе надо поскорее вырасти, чтобы многое сделать. Наступит время, и я расскажу тебе всю правду, а сейчас не плачь.

А мальчик и не плакал, даже всхлипывания прекратились.

— А я правда стану рыцарем? — спросил он, и в глазах его вспыхнул огонёк надежды. — Я и мечтать не мог...

— Обязательно станешь, — заверила его Марго и отвернулась, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слёзы. — Как твой отец, — добавила она очень тихо, и мальчик не услышал этих слов.

Как раз в этот момент, с ног до головы облачённый в кольчужные брони, Жослен садился в седло ослепительно прекрасного белого жеребца. Конь помчал его на вершину горы, сложенной из золотых монет и драгоценных камней, а со всех сторон к князю или императору (мальчик ещё точно не знал, кто же он) спешили придворные. Сгибаясь в угодливых поклонах, они протягивали сеньору всё новые и новые сокровища, и гора их росла и росла, пока голова всадника не поднялась выше облаков и в глаза ему не хлынули лучи яркого весеннего солнца. Так оно и было, ведь зима кончилась.

Да, зима кончилась, наступила весна.

Поздний брак Боэмунда Первого (1106 г.) создал ситуацию, в которой наследник его, малолетний Боэмунд Второй, не мог реально возглавить государство, находившееся в состоянии непрерывной войны с соседями. На семь лет престол перешёл к родичу князя, Рутгеру Салернскому. Этот правитель Антиохии, хотя в легендарном Первом походе и не участвовал, был уже далеко не новичком на Востоке. Он прославился как храбрый рыцарь, не раз громивший язычников. В 1115 г. он напал на турок возле горы Тель-Данит близ города Сирмин и одержал над ними решительную победу, вследствие чего совершенно, казалось, забыл об осторожности.

В конце июня 1119 г., ровно через двадцать один год после того, как небольшая армия крестоносцев разгромила под стенами Антиохии полчища атабека Мосула Кербоги, Рутгер легкомысленно выступил навстречу несметным полчищам туркоманов Ильгази. Орда последнего насчитывала до сорока тысяч всадников, у князя же было всего семьсот рыцарей и около четырёх тысяч пехотинцев (армян и греков) малодисциплинированных, как практически любая пехота в те времена, кроме разве что византийской.

С 28 июня 1119 г. престол Антиохии освободился ещё на семь лет, до прибытия на Восток в 1126 г. девятнадцатилетнего Боэмунда Второго.

Он не успел покрыть себя и малой толикой славы великого отца и знаменитого двоюродного брата, поскольку ничем особенным, кроме пограничных стычек с неверными и склок с соседями-христианами, отличиться не успел. В феврале 1130 г. с малочисленной дружиной Боэмунд Второй отправился в северные пределы своего княжества отбивать у киликийских армян захваченный ими город. Армянский князь обратился за помощью к Данишмендскому эмиру Гази (не путать с Ильгази). На реке Пирам (ныне Джайхан) князя Боэмунда ожидала засада. Его убили по недоразумению, турки клялись впоследствии, что не хотели этого.

Им можно верить, за мёртвого богатого выкупа не возьмёшь.

В сложившейся ситуации главная беда для франков Антиохии заключалась не только в том, что они лишились защитника, а в том, что единственной наследницей молодого князя оказалась двухлетняя дочь Констанс.

Примечательно, что матерью девочки была Алис, вторая из четырёх дочерей короля Бальдуэна Второго. Он, как и его родственник, Бальдуэн Первый, в своё время прошёл, если можно так выразиться, крещение Эдессой, а именно в течение восемнадцати лет управлял самым дальним форпостом христиан на Востоке. К середине XII века (то есть ко временам Второго крестового похода) некогда могущественное графство (вернее, то, что осталось от него после падения столицы) напоминало полуостров, с трёх сторон, подобно бурлящему морю, окружённый территориями, населёнными враждебными мусульманскими народами. «Материком», «большой землёй» «полуострову» служило княжество Антиохийское.