— Не оставьте меня вашей милостью, господин! — захрюкал кто-то совсем рядом. — У меня всё тело покрыто язвами, с тех пор как при осаде вражеской крепости турки облили меня кипящим маслом! Я ужасно страдаю, помогите мне хоть чем-нибудь ради Господа нашего Иисуса Христа!

Поняв, что его окружают, Андрэ швырнул в одного из попрошаек тяжёлый сундучок. Снаряд сделал своё дело, раздались страшные ругательства, один из тех, кто ещё секунду назад старался разжалобить Андрэ, заклиная его именем Божьим, припомнил всех чертей, от всей души желая ему и его ближайшей родне «самого наилучшего». Юноша обернулся и, увидев, что сзади никого нет, развернулся и налегке бросился бежать куда глаза глядят.

Нищие, казалось, отстали. Вернее, поначалу они и не думали преследовать его, так как поспешили поживиться нежданной добычей. Не обнаружив, однако, в сундучке ничего, кроме пергаментов, убогие и увечные, изрыгая проклятья в адрес удравшей жертвы, поспешили вдогонку. Но они опоздали, Андрэ успел оставить их далеко позади, радуясь тому, как ловко ему удалось распорядиться писаниной хозяина. Решительно никто и никогда не использовал прежде с такой эффективностью литературной продукции.

Внимание молодого человека на секунду вновь привлекло всё увеличивавшееся зарево.

«Неужели проклятый колдун сгорел?! — подумал он. — Дай-то Бог!» — И тотчас же повернулся, почувствовав неладное.

На пути Андрэ словно из-под земли выросла чья-то тень. Некто, грозивший нарушить его планы, не кричал, не причитал, не жаловался и ничего не требовал, он вообще молчал. Именно это-то и показалось юноше самым жутким. От тени впереди будто бы повеяло мраком и холодом преисподней.

Андрэ остановился как вкопанный, тревога в сердце молодого человека всё возрастала. Слуга хотел обернуться, чтобы оценить обстановку, но не успел. Кто-то, неслышно подкравшись к нему сзади, очень сильно толкнул юношу прямо на столь пугавшую его тень. Потерявший равновесие молодой человек увидел, что во тьме, как раз там, куда он летел, не будучи в силах остановить падение, блеснула тусклая сталь клинка.

В следующую секунду услужливо выставленный незнакомцем длинный нож пронзил тело Андрэ насквозь. Он так и не разглядел лица хладнокровного убийцы.

— Ого, Пётр! — воскликнул тот по-гречески, наскоро обтирая оружие об одежду убитого и ловкими профессиональными движениями ощупывая мёртвое тело. — У нас сегодня богатый улов! Мнится мне, что в этом кошеле найдётся немало серебра! Господь нынче милостив к презренным рабам своим! Спасибо тебе, Боже!

— Поспешим, Гавриил, — не разделяя столь бурного веселья напарника, но всё же радуясь удаче, поторопил Пётр, видимо по натуре склонный к скептицизму. — Не будем искушать Его. Скорее, надо убраться подальше отсюда, пока нас никто не видел. Этот тип прикончил храмовника. Чего доброго, попадём в переплёт. Снимут с нас кожу воины Господни. Пошли от греха!

— Пошли, — согласился Гавриил, и в мгновение ока оба исчезли, точно никогда не появлялись тут.

Когда, прихватив с собой сундучок — не пропадать же добру, — ушли столь фатальным образом упустившие богатую добычу нищие, туда, где минуту назад они дрались за обладание ларцом, из которого высыпали содержимое, выползло некое, отдалённо напоминавшее человека существо. Выглянувшая из-за туч луна не пожалела для него своего серебряного света, и потому, если бы кто-нибудь возжелал разглядеть это одетое в рубище создание, он без затруднений мог бы осуществить своё намерение.

Однако едва ли кто-либо, находясь в здравом рассудке, рискнул бы отважиться на это. Так легко было спятить от жалости или от омерзения, которые вызывало существо. Ей-богу, дьявол и тот, верно, выглядит лучше! Половину лица бедняги сожрала язва ожога, почти лишённая пальцев рука так же походила на месиво из сукровицы и гноя. Кисть же другой руки и вовсе отсутствовала.

Тем не менее зрение существо утратило ещё не полностью, по крайней мере, один глаз у него точно наличествовал, иначе нельзя объяснить, почему оно, собрав некоторые из разлетевшихся листков пергамента — большую часть затоптали дерущиеся, — принялось внимательно всматриваться в письмена.

Несчастное создание, несомненно, знало язык, на котором и изложил свою историю старый храмовник.

Что было удивительнее всего, существо, казалось, совершенно не огорчалось тому обстоятельству, что не нашло какой-нибудь пищи — ибо чего ещё всегда ищут такие бедолаги? Оно, как бы невероятно это ни звучало, радовалось пергаментам, как дитя, жадно поедая единственным глазом строчки и теребя от возбуждения единственный же сохранившийся длинный седой ус, слегка обгоревший кончик которого свисал ниже подбородка.

Нет нужды изучать современные карты Ближнего Востока в надежде обнаружить на них Эдессу и Антиохию, два первых крупных приобретения христианства, сделанных крестоносным воинством на исходе одиннадцатого столетия от Рождества Христова.

Мы легко найдём на глобусе Дамаск и Багдад, Галеб (Алеппо) и, конечно, Иерусалим, Назарет и Наплуз — места, по которым ступала нога Спасителя. Есть там даже Триполи (просьба не путать с тем, что в Африке), Арзуф и Аскалон (новые их хозяева только слегка изменили звучание названий этих населённых пунктов), но нет двух городов, ставших столицами первых латинских государств на Ближнем Востоке. Вернее, не так, сами города никуда не делись, но...

Сыгравший столь важную роль в истории Иерусалимского королевства в конце двенадцатого века Тир сделался эль-Суром. Богатая и славная Антиохия превратилась в Антакию, городишко на самых задворках богатой дешёвыми тряпками Турции. Гордый Оронт — река, на которой стояла столица княжества, основанного честолюбивым Боэмундом Отрантским, сыном великого герцога норманнов Гвискара, стала чаще именоваться Нахр-аль-Аси. Эдесса тоже оказалась в Турции и скрылась под именем Урфы, названием своим словно в насмешку напоминая христианам о сказочном городе Уре.

Правители Эдессы, богатого города, населённого в те давние времена в основном христианами — армянами и греками, узнав о приближении крестоносного воинства, призвали их, единоверцев с Запада, на помощь в борьбе с турками.

Среди крестоносцев попадались всякие люди. Если говорить о князьях, или о графах, как именовала всех без исключения вождей кельтов, лангобардов и франков[19] величайшая писательница средневековья Анна Комнина, дочь Алексея Первого, то были в их рядах и просто желающие хорошенько подраться и пограбить, и истинно верующие, видевшие свой долг в совершении паломничества в Святой Город с оружием в руках и освобождении Гроба Господня из рук неверных, язычников, магометан, агарян, измаилитов... в общем, мусульман.

Попадались и другие, те, кто кроме вышеназванных, ставил себе и иные — личные и сугубо практические цели. Таковы младшие сыновья, которым не досталось наследства, например, будущий король Иерусалима Бальдуэн Первый, отправившийся вслед за старшими братьями, Годфруа Бульонским и Юсташем, или же Боэмунд Отрантский, получивший в наследство от отца лишь небольшую территорию на юге Италии («каблук» от «сапожка»), гордо именовавшуюся княжеством. Такие «графы» мечтали о землях на Востоке.

Графство Эдесское «само» отдалось в руки Бальдуэна. Жители требовали защитника, а престарелый правитель сказочного города не мог уже должным образом выполнять эту роль, и ему пришлось усыновить молодого честолюбивого «графа». Выполнив тем самым свою историческую миссию, старик вскоре погиб. Бальдуэн стал уже настоящим графом, а по смерти старшего брата, Годфруа Бульонского, и королём Иерусалима. Головокружительная карьера для человека, не имевшего ещё вчера в кошельке лишнего денье, не правда ли?