Боэмунд не был разбит в битве, так как Алексей просто не решался на генеральное сражение с норманнами, но князь оказался обложен со всех сторон византийцами и, лишившись кораблей, не смог продолжать борьбу. Он прибыл в ставку Алексея, где они составили довольно пространный договор, о чём подробно рассказывает Анна Комнина в своей «Алексиаде».

Поскольку, как нам известно, Боэмунд Первый так больше и не возвращался на Восток (спустя три года великий крестоносец скончался в родной Апулии, в своём Каноссиуме, теперь Каноса ди Пулья. Просьба не путать с Каноссой — замком графини Матильды), а правивший в Северной Сирии Танкред[139] попросту наплевал на дядины присяги, то и в дальнейшем норманнские князья чувствовали себя абсолютно свободными от каких-либо обязательств по отношению к Бизантиуму, что не могло, конечно, не злить Комнинов, переживавших в конце царствования Иоанна, и особенно при Мануиле, пик своего могущества.

Территории к югу от Антиохии были потеряны Константинополем очень давно, попытаться подчинить себе Иерусалимское королевство означало бы для Мануила неизбежное усиление конфронтации с Западом. В конце концов там уже не раз и не два высказывалось мнение, что неплохо бы направить силы рыцарства на поход против схизматиков, которые, конечно же, ничуть не лучше неверных.

Впрочем, всему своё время, как знаем мы из школьных учебников истории, не прошло и пятидесяти лет с момента вторжения на Кипр дружин Ренольда Шатийонского и Тороса Киликийского, как соединённые силы французских графов и венецианцев штурмом взяли Второй Рим[140].

Однако это не является темой нашего повествования. Скажем только, что логические выкладки коннетабля Иерусалимского выглядели вполне убедительно, едва ли у Бальдуэна Третьего могли возникнуть серьёзные основания опасаться за свою власть вследствие самоуправства беспокойного родственника.

Впрочем, радость франков вскоре сменилась недоумением, а позже и разочарованием. Через недолгое время после того, как императорская армия двинулась на восток, в Антиохию стали долетать слухи о том, что порфирородный сюзерен, славный защитник Утремера, сначала повёл переговоры с посланниками Нур ед-Дина, а позже и вовсе принял условия мира, предложенные князем язычников.

Христиане Левантийского царства почувствовали себя обманутыми, покинутыми и даже, более того, оплёванными. Их мало заботило, что Меч Веры, всерьёз опасавшийся войны с базилевсом, в угоду ему отпускал шесть тысяч христианских пленников, подавляющее большинство которых оказались немцами, угодившими в плен во время Второго похода.

Смирив Тороса и Ренольда, припугнув Нур ед-Дина, базилевс ушёл обратно в Константинополь, якобы обеспокоенный слухами о готовившемся заговоре в столице. Наконец-то даже самые недальновидные из франков поняли, как на деле заботит Мануила судьба христианства Востока. Он мало чем отличался от своего венценосного деда, который шестьдесят лет назад даже и не удосужился прийти на помощь осаждённым в Антиохии крестоносцам, предоставив их спасение судьбе.

Своих целей Мануил между тем, вне всякого сомнения, достиг. После ухода императорского войска Нур ед-Дин, выполняя условия соглашения, не только сам ударил на Килидж Арслана Второго, но и склонил к участию в этом предприятии данишмендского князя Якуба Арслана. Тот атаковал сельджуков с северо-востока. Тем временем ромейский стратиг Иоанн Контостефан, собрав дружины Антиохии и Киликии, усилив их отрядом печенегов, одновременно с главной императорской армией начал успешное наступление на турок в Меандрской долине. Довольно скоро Килидж Арслан убедился, что продолжать войну бессмысленно.

Год 1161-й стал годом триумфа для стоявшего на пороге своего сорокалетия Мануила Комнина и для всей Византии. Враг, сто лет терзавший малоазиатские владения ромейской державы, в лице своего сегодняшнего владыки, явился ко двору базилевса, смиренно прося о мире. На целых пятнадцать лет, вплоть до своей блестящей и сокрушительной победы при Мириокефалоне, султан Килидж Арслан Второй стал вассалом Константинополя.

Дальнейшее развитие событий полностью подтвердило предположение тамплиера Вальтера. Взаимные симпатии короля Бальдуэна, императора Мануила Комнина и Эмери де Лиможа как нельзя лучше сработали в пользу последнего.

Узнав о том, что произошло с Ренольдом, иерусалимский правитель поспешил в Антиохию, чтобы утвердить на её престоле шестнадцатилетнего Боэмунда Третьего, назначив регентом монсеньора патриарха.

Пока венценосный отпрыск Мелисанды улаживал дела на Севере, пришёл черёд и для его родительницы оставить сей суетный мир. Королева-мать скончалась в сентябре 1161 г. Наплуз, которым от её имени владел Филипп де Мийи, отошёл к короне, Филипп же получил взамен сеньорию Ультржурден, или Трансиорданию, с неприступными замками Керак и Крак де Монреаль.

Владения барона впоследствии достанутся его дочери Эстефании (или Этьении), вдове Онфруа Третьего де Торона (сына блистательного коннетабля) и матери Онфруа Четвёртого, будущего кандидата на трон Иерусалима. Молодой человек весьма неприятно поразит партию баронов, сделавших его своим вождём. Случай с Онфруа — единственный известный в истории Утремера, а может быть, и не только его, когда человек, избранный королём, бежал от короны, как чёрт от ладана.

Однако всё это произойдёт в далёком пока будущем.

В нём, в будущем этом, судьбы Эстефании (dame dou Кrас), её сына и Ренольда Шатийонского пересекутся. Произойдёт это только в 1176 г. Ему ещё предстоит битва под Монжисаром, где, как выразился летописец, доблесть Ренольда была выше всяких похвал (Renaut, sires dou Crac, fu cil qui le grignour prouece fist en la bataille de Mongisart), и ещё десять лет жизни и трагическое сражение на Рогах Хаттина.

Всё в мире идёт своим чередом. Один человек восходит на гору, другой уже спускается с неё, и ничто не останавливается, не прекращается в этом вечном всеобщем странствии. Один человек умер, другой появился на свет, так всегда.

В год смерти королевы у графа Яффы Америка, младшего брата короля, и Агнессы де Куртенэ вновь случилось прибавление семейства — родился второй ребёнок. Первой была девочка, Сибилла, на сей раз супруга графа осчастливила его наследником. Мальчика назвали Бальдуэном, в честь прадеда и дяди.

Тот вскоре, уладив дела на севере, устремился на юг.

Стояла самая середина зимы, не слишком приятное время на Левантийском побережье Средиземного моря. Остановившись на несколько дней в Триполи, король вдруг почувствовал себя плохо. Бальдуэн сначала старался не обращать внимания на своё состояние, но недомогание усилилось, и он попросил двадцатидвухлетнего Раймунда Третьего прислать врача. Граф направил к кузену доктора, сирийца Барака, но больному стало только хуже.

И всё же Бальдуэн отправился дальше. Однако ему удалось добраться лишь до Бейрута, где 10 февраля 1162 г. король и скончался. Подданные искренне оплакивали властителя, даже мусульманские крестьяне, спустившись с гор, выражали своё соболезнование франкам. Атабек Нур ед-Дин, только что вернувшийся из паломничества в Мекку, отказался последовать совету своих придворных и напасть на христиан в момент, когда они понесли столь тяжкую утрату[141].

Бальдуэн навсегда остался в истории под именем «идеального короля».

Его кончина дала Констанс безумную надежду одолеть патриарха и его клику. Княгиня написала византийскому губернатору Киликии Константину Коломану, только что назначенному на место Андроника Комнина, с просьбой вмешаться. Мать её в своё время не погнушалась вести переговоры с атабеком Зенги, дочь всё же оказалась... м-м-м... порядочнее, что ли? Однако жители Антиохии расценили действия своей почти уже утратившей власть госпожи как самое элементарное предательство. В городе начались волнения.