Рутгера Салернского к тому времени уже не было в живых, а шестнадцатилетний Боэмунд Второй жил пока с матерью в Европе. Военные силы Антиохии оказались ничтожно малы, да к тому же патриарх её, Бернар, взваливший на себя функции регента княжества, ни в какую не желал рисковать. Жослен прибыл в столицу королевства, где, дабы подчеркнуть сугубую остроту положения, в котором оказался Бальдуэн Второй, положил свои цепи на алтарь перед святым распятием в Храме Гроба Господня.

Нельзя сказать, что это сильно помогло Бальдуэну. Так или иначе, когда благодаря усилиям Морфии, патриарха и коннетабля Иерусалима удалось наконец собрать войско, состоявшее в основном из армян-добровольцев, и Жослен форсированным маршем повёл его к Тель-Баширу, было уже поздно. Эмир Балак Ортокид (иначе Артукид), пленивший короля и графа, только что удачно захватил Алеппо. Новость о происшествии в Харпурте застала победителя во время пира. Турок оказался на редкость проворным и прибыл под стены замка гораздо раньше, чем кто-нибудь мог рассчитывать.

Балак предложил королю свободный путь домой в обмен на замок. Бальдуэн, очевидно, не поверил в искренность язычника или же не захотел бросить друзей. Жест, безусловно, благородный, но бессмысленный. Последние могли надеяться только на чудо. Беда заключалась в том, что в замке находился гарем эмира, таким образом, в отношении него было совершено святотатство. «Сапёры» Балака подвели под стены мины, и укрепления рухнули. Крепость пала, и все защитники, включая женщин, были вырезаны.

Эмир пощадил только короля и ещё двух знатных рыцарей. Всех троих увезли в более надёжную тюрьму — в город Харран.

В следующем, 1124 г. победоносный Балак погиб. 6 мая он пал, сражённый стрелой при осаде единоверцев в Менджибе. Эмир умер, бормоча что-то насчёт того, что его смерть — страшная потеря для ислама.

Аллах ему судья. Не знаем, как для всего ислама, а что касается мощи Ортокидов, то она ненадолго пережила Балака.

Бальдуэну, впрочем, не было до Балака никакого дела, так как король вскоре получил свободу, которая обошлась ему в восемьдесят тысяч динаров и несколько замков, постоянно на протяжении всей истории владычества франков в Сирии переходивших из рук в руки.

Не стоит думать, что королевство в период отсутствия своего правителя было погружено в глубокий и беспросветный траур. Пока Бальдуэн, как сказали бы мы теперь, отдыхал на нарах в Харране, франки наконец-то покончили с мусульманским владычеством в Тире. Город открыл свои ворота 7 июля 1124 г.

Спустя же ещё почти год, в конце мая поблизости от Азаза, одной из тех крепостей, которые король должен был отдать неверным по условиям договора о своём освобождении, одиннадцать сотен рыцарей и две тысячи пехотинцев под предводительством Бальдуэна наголову разгромили огромную орду Аксонкора иль-Бурсуки, атабека Мосула и Алеппо (последним он овладел в конце января). Добыча оказалась столь громадной, что королю не стоило труда расплатиться по своим обязательствам.

Великого Имад ед-Дина Зенги современники прозывали Мечом Веры, Звездой Ислама, Помощником Аллаха, Защитником Правоверных... У него накопилось столько высоких имён, что хронисты-единоверцы оказывались в затруднительном положении. Некоторым из них, современникам атабека, приходилось просить у него прощения за то, что они в своих летописях не именовали его полным титулом всякий раз, когда только упоминали о нём. Они всерьёз опасались, что в противном случае на всё это не хватило бы никакого папируса или пергамента, а также и жизни обычного человека.

Второй сын его продолжил дело отца и достиг куда больших успехов в борьбе с врагами своей веры, однако оказался совершенно иным человеком в том, что касалось вопросов престижа. К концу своей жизни он сделался владельцем огромных территорий, получил от халифа Багдада титул «аль-малик аль-адиль», что в переводе на язык христиан означало — справедливый король. Он заслужил уважение врагов и любовь своего народа, подданные присвоили ему множество восторженных титулов из тех, которые носил его отец, и добавили к ним новые. Но Нур ед-Дин, в противоположность Зенги, не любивший излишеств ни в чём, никогда не величался сверх меры, требуя от своих подручников лишь соблюдения обычного, привычного этикета. Более того, атабек имел склонность к самоуничижению: хотя арабское Нур ед-Дин означает в переводе Свет Веры, носитель этого имени, подчас шокируя приближённых, требовал от них, чтобы они называли его Махмудом или даже... псом Махмудом. Его отличал аскетизм, двор не блистал роскошью, все силы, энергию и средства как подданным, так и их господину полагалось тратить не на роскошь и увеселения, а на джихад, священную войну против неверных.

Нур ед-Дин немало сделал для своих единоверцев. У себя в Алеппо он основывал школы, мечети и суфии (духовные братства наподобие монастырей). Захватив Дамаск, он занялся тем же самым. Он основал госпиталь, прославившийся как одно из лучших медицинских учреждений своего времени. Так же он создал дворец юстиции — дар аль-адль (как в Алеппо) и, бывая в Дамаске, дважды в неделю рассматривал жалобы, особенно поданные на шейхов и чиновников администрации.

Как иногда бывает в истории, человек, не слишком осмотрительное поведение которого служит причиной бедствий других людей, исправляет свою ошибку порой не сам, а посредством кого-то из своих близких.

Спустя четыре года после описываемых событий Алиенора развелась со своим венценосным супругом, расставшись с сувереном Франции, она вскоре стала супругой герцога Нормандии и графа Пуату Анри Плантагенета (будущего короля Англии) Генриха Второго и, спустя два года, когда муж унаследовал престол туманного Альбиона, королевой Англии (в 1154 г.). Она принесла мужу недурное приданое, своё наследство — Аквитанию. Таким образом, под властью Генриха французских земель оказалось больше, чем у самого короля Франции. В этом браке ей суждено было произвести на свет одного из самых знаменитых и славных рыцарей средневековья, прозвище которого, звучавшее на десятках языков и сотнях наречий, означало одно — «Сердце Льва». (От Людовика Алиенора родила только двух дочерей, от Генриха же пятерых сыновей — Гвильома, умершего в трёхлетием возрасте, Анри, Ричарда, Жоффруа и Жана — и трёх дочерей).

Ричард, вне сомнения, был её любимчиком, он, как, впрочем, и остальные его братья за исключением Жана, даже воевал со своим отцом. Даже пленение Алиеноры, пытавшейся найти убежище в землях своего первого мужа, не положило конец враждебности в отношениях сыновей и отца, воевавших между собой до смерти Генриха в 1189 г. (Только после его кончины Алиенора была отпущена на свободу, проведя одиннадцать лет под домашним арестом). Овдовев, английская королева с удвоенной энергией включилась в политическую жизнь государства. Она приложила максимум усилий, чтобы сделать королём своего третьего сына, а затем, когда он, возвращаясь из крестового похода, попал в плен к австрийцам, Алиенора не жалела ни сил, ни денег, дабы добыть ему свободу.

Алиенора на много лет пережила своего великого сына и умерла восьмидесяти двух лет от роду за несколько дней до одного из самых значительных событий XIII века, когда крестоносцы Четвёртого похода ворвались в Константинополь. Бог призвал её вскоре после военной кампании, которую вёл младший сын королевы против её внука Артура Бретонского. И хотя верх одержал Жан, победой он, несомненно, в немалой степени был обязан матери.

Ещё задолго до своей кончины она заслужила прозвище «Бабушки Европы» за то, что дочери её, Матильда, Эленора и Жанна, стали супругами разных европейских государей, а сыновья, каждый в свой черед, королями Англии и владыками половины Франции. (Матильда, или Маго, вышла за Генриха Льва, герцога Саксонии и Баварии, Эленора — за короля Кастилии Альфонсо Восьмого, Жанна в первом браке — за короля Сицилии Гульгельмо Доброго, во втором — за графа Тулузы Раймунда Шестого).