Великий полководец и политик, Гай Юлий Цезарь как-то сказал, что если бы его плащ знал планы хозяина, то последний сжёг бы его. Князь Антиохии так же не спешил никому открывать своих замыслов. Смелые и на первый взгляд безрассудные проекты Ренольда сводились, в сущности, к тому, что. не имея большого войска, добыть хорошие деньги можно только там, где тебя никто не ждёт, а значит, никто не заботится о должной обороне и, что главное, не прячет имущества. Мы ещё увидим, сколько богатой добычи и сколько крупных неприятностей принесёт уроженцу Жьена его политика. Однако... всё по порядку.

Однако даже и на небольшую экспедицию требовались деньги. Где взять их? Не долго думая, князь обратился к наблюдениям, сделанным ещё во времена своего паломничества.

«Кто богаче всех?» — спросил он себя и сам же ответил: «Попы!» Затем следовал новый вопрос: «Кто вечно мешает жить? Кто путается под ногами? Кто строит козни?» И новый ответ: «Они же!»

Итак, к концу лета 1155 года программа минимум окончательно сложилась, оставалось лишь привести в действие механизм её выполнения, что Ренольд и сделал, несказанно порадовав королеву Мелисанду!

Княгиня обычно не присутствовала до конца на «званых ужинах», которые устраивал супруг. Скажем прямо, это зрелище для людей впечатлительных не предназначалось. Вообще-то дамы, даже если в начале вечера они находились рядом с мужьями, как правило, довольно скоро покидали их. Обычно они не просиживали дольше особ духовного звания, те также удалялись, едва оказав хозяину положенное внимание. Однако нормальный мужчина не может долго оставаться без женского общества. Тут как по волшебству откуда-то появлялись дамы с совсем другими манерами.

Даже став князем, властителем города и княжества, где жило больше двухсот тысяч человек, Ренольд Шатийонский сохранил привычки удалого бродяги и любителя приключений. Теперь его окружало множество народу. Не всем и не всегда был рад его сиятельство, но если одних он только терпел, общество других, напротив, приходилось по нраву озорному гуляке. Они как будто напоминали ему о временах бесшабашной юности.

К их числу относился и грум Ангеррана дю Клапьера, Фернан Тонно́, весьма своеобразная личность. Это был довольно высокий и необычайно широкий в плечах звероподобный краснорожий мужик с невысоким (едва ли шире, чем в толщину пальца) лбом, с густой всклокоченной чёрной лопатообразной бородой и длинными, торчавшими в разные стороны пегими волосами. Прозвище своё Фернан, как уверял он сам, получил из-за огромного живота, в который, как опять же клялся его обладатель, могло вместиться за вечер не менее половины барана, от пяти до семи фунтов хлеба, голова сыра, а если повезёт с выпивкой, то и до двух мехов доброго вина. Ангерран заявлял, что грум скромничает, так как на самом деле может съесть или, точнее, сожрать куда больше. Ренольд лично убедился, что его бывший оруженосец прав.

Ко всему прочему, Фернан никогда не говорил, как большинство нормальных людей, а всегда орал или, если требовали обстоятельства, шептал, так же громко, со свистом и придыханием, при этом неизменно тараща выпученные, точно груму вечно не хватало воздуха, полусумасшедшие карие глазищи.

Никто ни разу не видел, чтобы Тонно́ снимал надетую поверх простой холщовой рубахи длинную, почти до колен, кожаную безрукавку с нашитыми на неё металлическими кольцами. Местами они были оторваны, кое-где частично заменены новыми. С собой Фернан обычно носил самый обычный обоюдоострый средних размеров меч в простых ножнах, ну и, конечно, длинный острый как бритва старый нож, доставшийся ему от деда. На войну или на охоту Тонно́ брал с собой небольшой самострел. И хотя Фернану не полагалось сидеть в присутствии господ, Ангерран с молчаливого согласия сюзерена позволял слуге находиться за одним столом с господами, разумеется, уже в неофициальной обстановке.

Обратить на себя внимание и завоевать симпатии князя груму удалось несколько необычайным подарком.

У Фернана имелся пёс. Животное во всём, начиная с габаритов, напоминало хозяина: оно громко лаяло, скаля при этом громадные жёлтые клыки, оно могло поглотить совершенно невообразимое количество мяса да и любой другой еды (никто никогда не видел собаку сытой). Единственно, что отличало пса от Фернана, — животное не имело сильного пристрастия к вину и утолщений в области живота. Тонно́ рассказывал, что подобрал собаку ещё щеночком, и клялся, будто отцом пса был самый настоящий волк. Впрочем, и челюсти и взгляд зверя, а особенно широченная грудь и неповорачивавшаяся шея говорили сами за себя.

Однако самым примечательным из достоинств пса, несомненно, являлось имя. Да, да, страшную зверюгу и звали страшно, иные, услышав кличку собаки, начинали креститься. Lucas de Fers, что хотя и переводилось как Железный Лука, или Лука Фера (то есть Фернана), однако по звучанию больше напоминало одно из имён врага рода человеческого — Люцифер.

— Эй, страхолюдина! — как-то обратился к Фернану князь, впервые увидев слугу своего бывшего оруженосца. — Я с тобой говорю, дьяволово отродье! Что это за тварь крутится около тебя?

— Железный Лука, ваше сиятельство, — прошептал грум, склоняясь в почтительно поклоне. — Умный пёсик, совсем не злой.

— Как-как? — Ренольд не поверил своим ушам. — Он что, откликается на это имя? — Когда выяснилось, что всё на самом деле не шутка, князь неожиданно попросил: — Продай мне его!

— Зачем вашему сиятельству этот дармоед? — удивился Фернан. — Такому неблагодарному, такому гнусному псу не место возле такого высокородного господина, как ваша светлость. К чему он вам?

— Я хочу подарить его нашему святейшему, нашему любезному монсеньору, патриарху Эмери, — признался Ренольд. — Ну как, продашь?

Реакция грума приятно удивила князя.

— Раз такое дело, ваше сиятельство, — сказал он со вздохом, — тогда берите его даром. Только вот что, мне также придётся пойти на службу к его святейшеству, а то как бы пёсик не зажрал его. Говорят, наш монсеньор порядочная жадина, а Лука не переносит голода. Только я и смогу удержать моего Железненького от столь жуткого святотатства — полакомиться мясцом его святейшества! Я так и холодею от ужаса, как подумаю об этом. Если бы я не знал Луку, то и в жизни не поверил бы, что какая-нибудь тварь может осмелиться на такое. Поднять руку или, простите, лапу на самого патриарха, это кем же надо быть?!

— Ты и правда так думаешь? — спросил князь строго, внимательно вглядываясь в нарочито серьёзную физиономию грума.

— Да! — заорал Фернан и заявил: — Я люблю нашего монсеньора пуще самого Господа!

Ренольд уже готов был решить, что мужик или непроходимо глуп, или труслив, как вдруг заметил промелькнувшую в глазах владельца пса глумливую усмешку. Князь понял, что Фернан любит святош ничуть не больше, чем он сам.

— Меня радует твоё благочестие, раб, — похвалил грума Ренольд. — Я передумал, если ты и правда хочешь уступить мне своего зверя, я возьму его себе, а для патриарха... я не забуду о том, что ты сказал мне! Думается, если у собаки такое имя, она должна крепко любить попов!

— О ваше сиятельство, — зашептал Фернан, и глаза его наполнились притворной скорбью. — Он их точно любит, но пока, увы, не попробовал ни одного.

— У него ещё всё впереди, — пообещал князь.

Через некоторое время после этой встречи Фернан, оставаясь слугой Ангеррана, фактически на довольно длительное время перебрался в дворцовую псарню, где пребывал до тех пор, пока не добился от пса безоговорочного послушания и преданности новому хозяину. Правда, нескольким псам пришлось поплатиться жизнью за попытки оспорить право чужака на власть в собачьем княжестве, ну так что за беда? Вскоре Железный Лука стал бесспорным лидером на псарне.

Как и предполагал Ренольд, собака невзлюбила патриарха с первого взгляда, вернее, возненавидела его с первой встречи на пиру, где оба занимали, конечно, разные, сообразные с положением в обществе, места. Эмери не мог не знать про отношение к нему княжеского любимчика и не мог прийти в восторг от соседства с ним. Виделись же они, когда князь находился в городе, едва ли не ежевечерне; поскольку Ренольд непременно требовал от патриарха посещения своих пиров.