— Когда это случилось, — как ни в чём ни бывало продолжала Мелисанда, — Юго был ещё отроком. Поскольку отец его приходился моему отцу двоюродным братом, то неудивительно, что Юго Первый приехал сюда. Когда мой отец — граф Эдесский получил корону Иерусалима, он отдал своему кузену Яффу. Однако здоровье Юго Первого оказалось так сильно подорвано войной и переживаниями, что он скончался, а вскоре за ним бренный мир покинула и мать моего Юго, благородная, христолюбивая дама Мабилла. Сам же Юго рос при Сицилийском дворе. Его родителям пришлось оставить сына там, ибо, когда они проезжали через Апулию, Юго очень сильно захворал. Они не хотели вести сына в неизвестность, ведь они ещё не знали, что ожидает их на Востоке... Никто не знал. Бедный Юго, если бы только он шал, что ждёт его на новой родине!
На глаза королевы навернулись слёзы, тем временем дрожь охватила пальцы гостьи, ласкавшей Мелисанду. Жюльен-Аспазия словно бы кожей чувствовала бурю, бушевавшую в душе сиятельной хозяйки.
Та же, наконец, справилась с собой.
— Я была совсем девчонкой, когда впервые увидела его, — вспоминала Мелисанда. — Когда я повзрослела и стада соображать, что к чему во взрослых делах, то поняла, что влюблена в него... Я не могла дождаться встречи с ним. А он, словно почувствовав, начал часто бывать при дворе. Ещё бы, ведь его женили на женщине куда старше его, матери двух взрослых сыновей, которые были едва ли не его ровесниками... Я так трепетала при виде Юго, что стеснялась заговорить с ним, а когда всё же решилась, поняла, какой дурой была. Очень скоро оказалось, что и он любит меня. Я не помнила себя от счастья! Но... я знала, что отец и слышать не захочет о нашем браке — развод Юго с женой, Эммой, задел бы патриарха Арнульфа, которому она приходилась племянницей. Уж кто-кто, а он тут же бы вспомнил бы о том, что я и Юго троюродные брат и сестра. Я не знала, что делать. Ведь Юго был взрослым мужчиной, я не могла заставлять его страдать, но... я не могла также опозорить отца и потерять невинность до свадьбы с тем, кому надлежало бы наследовать королевство вместе со мной... О, почему батюшке моему Господь не дал сына?! Тогда я часто взывала к Небесам, умоляя Бога что-нибудь изменить. Но ничего не могло измениться. Одна мудрая старая служанка, такие ведь есть при каждом дворе, подсказала мне, как угодить тому, которого я любила, и не подвести родителей. Она также сказала мне, что надлежит делать Юго, чтобы и мне было хорошо с ним. Но мне ничего не требовалось, я только хотела, чтобы он испытывал блаженство...
Королева на секунду прервала рассказ, чтобы подкорректировать действия гостьи:
— Нет, нет, помедленней, Аспазия... Вот так... Мне было столь хорошо, что я согласилась бы, чтобы так продолжалось всегда. Однако... наступил самый чёрный день в моей жизни. Батюшка сообщил мне, что из-за моря едет ко мне жених.. Граф Анжу, Фульке, он уже побывал на Востоке за десять лет до того... О! О! О Аспазия! Разве этот угрюмый старик мог сравниться с моим красавцем Юго? Но не ему, а графу судьба судила мне принадлежать. Одно было хорошо, после свадьбы я могла отдаться моему Юго полностью, так, как если бы он был моим мужем. Но не он был им! Не он!.. Не останавливайся, Аспазия!
Граф Фульке был слишком стар и опытен, чтобы не заметить, какие взгляды я бросала на Юго. Я, оставаясь холодной в супружеской постели, отдавала весь пыл моему избраннику. О Боже, что это были за встречи! Вскоре после нашего браки отец мой скончался, и патриарх увенчал рыжую лысеющую голову Фульке иерусалимской короной. Теперь свою ненависть к Юго мой муж мог облечь в совсем иные формы. Сыновья Эммы также питали глубокую неприязнь к своему отчиму Однако немалая часть баронов сплотилась вокруг Юго, в том числе и такой могущественный, как Роман дю Пюи, сеньор Трансиордании. Видя, что непросто сломить Юго, пасынок его, Вальтер Гарнье, сеньор Кесарии, в открытую бросил ему обвинение в заговоре против короля и вызвал его на смертельный поединок.
— И что, что случилось потом?! — воскликнула гостья.
— Я умолила моего возлюбленного не подвергать себя Божьему суду! — простонала Мелисанда, погруженная ласками Жюльена-Аспазии в какой-то ирреальный мир оживших миражей далёкого прошлого. — А потом все, все отвернулись от него! Все предали его! Предали!
Королева забыла упомянуть о том, что не она одна умоляла Юго дю Пьюзе не являться на вызов Вальтера Гарнье. Мать последнего, Эмма, оказавшись перед неизбежным выбором по терять сына или мужа, также уговаривала графа Яффы отказаться от схватки. Однако существовало и ещё одно обстоятельство: любовник Мелисанды, сознавая свою вину, опасался Божьего суда, ведь, как считалось тогда, всевидящий Господь мог даровать победу только правому.
Дальнейшее поведение Юго дю Пьюзе трудно одобрить. Поскольку трусость графа Яффы (а как иначе расценить его отказ от поединка?) по понятиям того времени естественным образом указывала на его вину, многочисленные сторонники отвернулись от Юго. Он, не зная, как поступить, не придумал ничего лучше, чем бежать в Аскалон, в ту пору, как известно, принадлежавший ещё правившему в Египте Фатимидскому халифу. Граф привёл в Яффу мусульманское войско, которое не стеснялось грабить окрестности. Тут Юго покинул даже главнейший из вассалов и коннетабль его собственного двора, Баниан, сеньор Ибелина. Когда королевская армия выступила из Иерусалима, египтяне бросили Юго и разграбленную Яффу. Город сдался без боя, Юго же предстал перед Высшей Курией Утремера.
Не надо думать, что наказание, несмотря на явный факт совершения графом государственной измены, оказалось строгим. Подсудимого приговорили всего к трём годам изгнания. (Члены Курии не могли не сочувствовать ему, понимая, что завтра любой из них мог оказаться на его месте). Король — председатель суда не оспаривал решения баронов. Почему? Вероятно, Фульке надеялся, что Юго не вернётся обратно.
Трудно сказать, вернулся бы он или нет, но... В ожидании корабля, который направлялся бы в Италию, Юго ненадолго заехал в Иерусалим попрощаться с теми немногими, кто, несмотря ни на что, сохранил к нему доброе отношение. Едва ли приходится сомневаться, что он надеялся на встречу со своей роковой возлюбленной. Свидание не состоялось. Тёплым зимним вечером, когда Юго беззаботно играл в кости, сидя подле лавки купца на улице Меховщиков, один рыцарь-бретонец подкрался к нему сзади и нанёс несколько страшных ударов кинжалом в голову, в шею и в спину. Графа унесли истекающим кровью.
— Он убил его! Убил! Убил! Убил! — Возглас Мелисанды прозвучал как крик раненой чайки. — Убил... Убил... — повторила затем королева совсем другим, почти отрешённым тоном. — Убил... А я так и не увиделась с ним. Никогда не прощу себе этого. Никогда... Но я поклялась, что отомщу, и отомстила...
Хозяйка Наплузского дворца, вдовствующая королева Мелисанда, и её гостья долго ещё лежали молча, словно в забытьи. Могло показаться, что Жюльен-Аспазия вместе со своей госпожой побывала в том далёком времени, где отцвело короткое счастье юной наследницы Утремера, куда ненадолго перенеслась она, женщина, стоявшая у конца своего жизненного пути.
Немногим менее двадцати трёх лет отделяло королеву от дня, когда слуга с поспешностью принёс ей страшную весть о гибели[105] единственного мужчины, которого она любила не только больше прочих мужчин, но и больше самой себя, а себя Мелисанда любила как никого на свете. Двадцать три года… Королева, разумеется, не могла знать, сколько ещё уготовила ей судьба, однако предчувствовала, что, сколько бы времени ни оставалось у неё впереди, она успеет отомстить Констанс за её... счастье.
Прошёл час или даже больше. Хозяйка продолжала лежать, а её гостья сидела подле кровати госпожи. Обе пили вино с пряностями, принесённые служанкой в покои королевы.
— Мы подождём, — сказала Мелисанда, возвращаясь к разговору, прерванному её собственным рассказом. — Подождём, когда они совершат ошибку. Когда те, кто нынче поёт осанну её красавчику из Шатийона, станут проклинать его, придёт наш час.
