— Я не знаю, что происходит. Не знаю, что делать!

— Надо занести его в дом, — решила Зера.

— Я помогу, — Пилар, который все же решил не уходить, присел рядом с Митой и закинул одну руку Лика себе на плечо. Дирк подхватил с другой, и вместе они потащили его к калитке. Гидер отступил, пропуская их вперед. Мита подошла к нему и протянула руку.

— Я сам дойду. — На губах отца появилась вымученная улыбка.

— Не дури. Не стоит нагружать ногу. Пойдем, я помогу.

Лика уложили на полати Гидера. Сам охотник расположился на печи, хотя Дирк отговаривал его, мол, куда, с больной-то ногой. Сдался он быстро: Гидер еще мог как-то передвигаться самостоятельно, а вот волколюд — нет. Затащить того на печь та еще задачка, да и Мите было бы неудобно за ним ухаживать. А о том, чтобы поднять волколюда на чердак, и речи не шло.

— Скажете Радии, когда Лик придет в себя, — попросил Дирк, когда уходил. — Пойду я разбираться с Варламом, да и остальных угомонить надо. Мита, не высовывайся пока наружу. Не могу ручаться, что на тебя не нападут снова.

— Я сбегаю, если что, — пообещала Зера.

Лик дышал тяжело и прерывисто. Его кожа была горячей, а на лбу выступила испарина. Мита схватилась за таз, чтобы принести воды, но ушибленная рука дала о себе знать — таз с грохотом упал на пол.

— Я схожу, — вызвался Пилар.

— Спасибо…

Пока пастух набирал воду, травница залезла на чердак, чтобы поискать там какие-нибудь травы, которые могли бы помочь. Вот только она не понимала, что именно произошло с Ликом. Внешне походило на лихорадку, но лихорадка ли это? Когда она впервые обернулась, чувствовала себя так же. Что-то произошло с его Зверем? Как ей тогда быть?

Когда она спустилась вниз, сжимая в руках берестяную коробку с можжевельником, Зера уже суетилась возле печи, нагревая воду. Пилар стоял в стороне, понурив голову.

— Я могу чем-то еще помочь? — спросил он, не глядя на травницу.

Мита покачала головой.

— Не знаю. Спасибо тебе в любом случае.

— Извини, — обронил он. — Я не хотел… я не знаю, что на нас всех нашло. Милен был таким красноречивым, так легко настроил всю деревню против вас… и я повелся. Прости меня…

— Не извиняйся. — Мита улыбнулась и потрепала парня по плечу. — Все обошлось. И ты встал на нашу сторону. Спасибо, правда. Я не знаю, что бы я сейчас без тебя делала.

Пилар смутился.

— Ты это… если что… зови. Я у себя буду. То есть, не сама, пусть Зера сходит.

— Я вам что, почтовый ястреб? — пробурчала подруга.

— Обязательно, — перебила ее травница. — Спасибо еще раз.

Когда Пилар скрылся за дверью, Мита вздохнула и села на лавку.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она у отца.

— Лучше, чем полчаса назад, — улыбнулся Гидер. — Возможно, ногу я все-таки не сломал.

— А что случилось? Давай, я посмотрю, может, надо перевязать как-то.

— Займись лучше Ликом, — посоветовал охотник. — Сама знаешь, если он не вернется в лес, клан будет волноваться.

Мита поджала губы, но все же приблизилась к волколюду. Ощущение, что ее разрывает надвое, ей совершенно не нравилось: она хотела скорее помочь Лику и от этого испытывала вину перед отцом. Возможно, охотник почувствовал это и решил помочь дочери определиться с выбором.

— Ты точно не знаешь, что с ним? — поинтересовалась Зера. Она внимательно наблюдала за тем, как Митьяна опускает в воду полотенце, выжимает его и прикладывает ко лбу зверолюда. — Ну, я имею в виду… ты же поняла?

— Не знаю я, — вздохнула травница. — Надо, чтобы он пришел в себя. Так я смогу понять, что чувствует он сам, и, возможно, пойму, что делать. А пока остается только ждать.

Она накрыла его простыней и положила сверху шерстяное одеяло, которым когда-то Лик поделился с ней. Лик прерывисто вздохнул и поморщился, но глаз не открыл. Полотенце сползло на лицо.

— Приглядывай за ним. — Зера встала. — Я сама помогу дяде Гидеру.

— А ты сможешь?

— Ну, что-то я да умею. Оставь это на меня. Я поищу что-нибудь твердое, чтобы закрепить ногу — лучше будет, чтобы ее не тревожили.

Зера подмигнула и выскочила за дверь.

— Ага… — рассеянно отозвалась Мита.

Она протерла лицо волколюда полотенцем, смочила его в тазу, выжала и вновь положила на лоб. Кажется, пока это единственное, что она может сделать. А еще — напоить еловым чаем, когда он проснется. Лику точно станет легче.

Митьяна успела задремать, когда услышала стук в окно. Она подняла голову, проверила, что Лик все еще спит, затем поднялась с лавки. По ту сторону мутного стекла сидел ворон; его перья почти сливались с потемневшими кустами. Травница сразу узнала Тира.

— Входи, — шепнула она, приоткрыв дверь.

Ворон негромко каркнул и скользнул внутрь.

— Отец спит, Зера пока ушла к себе, — поделилась Мита. — Можно говорить.

— Лик все-таки с тобой, — сделал вывод Тир.

Он запрыгнул на лавку, затем перебрался на стол и стал разглядывать лицо спящего волколюда. Дыхание Лика больше не было таким прерывистым, его уже не колотила дрожь, но в себя он приходить не торопился.

— Добегался… — вздохнул ворон.

— А?

Митьяна уставилась на Тира, который покачивался на краю стола и вертел головой.

— Нечего было в новолуние волчишкой бегать… — Он замер и внимательно посмотрел на травницу. — Многоликая, ты что, не знаешь?

— Не знаю чего?

Тир закатил глаза.

— Ясно, он тебе еще не рассказал. Впрочем, тебе сейчас, наверное, легче. Ты пока что больше человек, чем зверь. Слушай, — он зашагал по столу, и Мита невольно залюбовалась его гибкими лапками, — у каждого зверолюда есть время, когда он слаб. Вернее, не он сам, а Зверь внутри него. У каждого вида эта слабость своя. У кого-то завязана на времени суток, у кого-то на времени года или каком-нибудь лунном цикле. Вот у волколюдов последнее. В новолуние сила их покровительницы, Всевидящей Луноликой, едва чувствуется, и Зверь вылезает наружу очень неохотно. В это время удержать волчье обличье становится трудно, и волколюды обычно не суют нос из поселения, так как могут оставаться только в людском обличье. Попробуют обратиться — тело им спасибо не скажет.

— Погоди, — перебила его Мита. — Это значит, в новолуние лучше вообще не принимать волчьего обличья?

— Пока солнце дойдет до зенита — можно. Но чем ближе оно к горизонту, тем труднее будет управляться. Я еще ни одного волка не знаю, кто смог бы в новолуние удержать звериный облик. Обычно от такого все тело ломит не на шутку, так как оно насильно перестраивается в человеческое.

Мита закусила губу, вспомнив, как Лик корчился на земле. От этой мысли ее хребет тоже заныл.

— Может, поэтому в последние дни я не перекидывалась во сне, — вслух подумала она. — И вообще чувствовала себя так, словно Зверя и нет со мной.

— Возможно. Ох, Многоликая… — вздохнул ворон и запрыгнул к Лику на полати. — Это он нескоро сможет встать. Могу представить, каково ему теперь.

— Я могу чем-то помочь? — бесцветным голосом спросила Мита.

— Вряд ли. Только дать ему покой, чтобы отоспался, а желательно чтобы еще и отлежался. Это не вылечить, должно само пройти. Паршиво… в ближайшие несколько дней Лик будет слаб, а в клане это равносильно потере положения.

Тир оглядел травницу с головы до ног и прищурился.

— Ты тоже неважно выглядишь. Чумазая, побитая… Ого, какой синяк на руке! Что тут вообще стряслось?

— Долгая история… — вздохнула Мита. — Я бы рассказала, но… прости, не готова. Спроси Зеру. Она дома сейчас, это дверь напротив.

— Она же меня не услышит вот так, — напомнил ворон и расправил крылья.

— Можешь обратиться. Только у нее во дворе, чтобы лицом не светить. Одежду я дам.

Тир склонил голову набок.

— Тебя это, похоже, сильно расстроило.

— Расстроило, — эхом отозвалась Митьяна. — Возможно. Задело, разозлило… я не знаю. Прости, Тир, я и правда не готова сейчас об этом говорить.