— Сделал глупость?.. — переспросила Зера растерянно.

— Он говорил, что волчата напали на Кела, — пояснила Мита, — но кто его знает, как оно на самом деле было.

— А почему ты сомневаешься?

— Сама подумай, ну зачем им нападать на него? Они же еще маленькие, не охотники. Их мысли заняты не убийством, а игрой. Вспомни нас с тобой — какими мы были в их возрасте? Нам хотелось веселиться, познавать мир, проказничать.

— Но мы люди, а они — нелюди. Ну как у них желания другие? Они же звери…

— Ты хоть одного волколюда видела, Зера? Хоть зверем, хоть человеком? Конечно, нет, — продолжила Мита, не дожидаясь ответа, — в нашей деревне их видели единицы. Я и сама их впервые сегодня увидела, до этого даже в лесу с ними не сталкивалась. Так почему судишь, если не знаешь наверняка?

Зера поморщилась.

— А слова деда или молочницы Риваны для тебя, получается, пустой звук?

— Ты и сама знаешь, дед Казир любит приукрасить. А Ривана сгущает краски, потому что вечно чем-то недовольна.

— А Пилар? — не унималась Зера.

— А Пилару я бы в жизни не поверила. Тот еще любитель приврать, чтобы не отвечать за собственные глупости. Ой, — Мита махнула рукой, — тебя не переубедишь.

Зера пожала плечами и вытащила на мостки мокрую рубашку.

— Надо будет в следующий раз взять у тебя мыльный корень, — перевела она тему, наблюдая, как Мита полощет свои полотенца. — Чище выходит.

— Мало у меня осталось, — вздохнула травница. — В лес идти надо, там у реки песчаные берега и мыльнянки много. Но пока нельзя, староста запретил. Кто знает, когда в другой раз можно будет.

— А у нас не растет?

— Почти нет.

— Жа-аль, — протянула Зера.

Мита опустила в воду очередное полотенце и подумала, что жалеет вовсе не о запасах мыльнянки, а об иссякающих заготовках лечебных трав. А еще она чуточку расстроилась, что не сможет в скором времени прогуляться по любимым местам и собрать вкусных ягод. Впрочем, ей оставалось только ждать, а терпения у нее всегда хватало на троих.

В нынешние неспокойные времена охотники были на хорошем счету. Пастухи нередко просили их отогнать или отстрелить хищников, таскающих скот. Среди дворян и зажиточных купцов всегда был спрос на пушнину и кожу, которую охотники добывали в северных лесах. Мясо диких зверей тоже ценилось высоко — как диковинное блюдо, которое непросто было достать. Из костей любили делать ножи и приборы — а кто-то даже носил украшения.

В общем, деньги у охотников водились. Правда, обратной стороной монеты была опасность промысла.

Митьяна каждый раз нервничала, когда отец уходил в лес. Он мог не ночевать дома по несколько дней — бывало два, а бывало и неделю. Травница не переставала думать о холодных ночах, о зверях, которые никогда не прочь полакомиться неосторожным человеком. Ей было страшно представить, что когда-нибудь он, охотник, сам станет кому-то добычей, что он переступит порог дома, зажимая ладонью страшные рваные раны.

Сама Мита леса не боялась — она ходила туда при свете солнца и нередко — в сопровождении отца. К тому же она прекрасно понимала, что Лииш и его обитатели по-разному относятся к травнице и охотнику. Мита приходила наполниться силой леса и принять его дары. Отец же был чужаком, который истреблял в лесу жизнь. Мита не верила в мстительность самого леса, но в нем хватало тех, у кого был повод точить на охотника зуб.

Впрочем, в свете последних событий, лес оказался закрыт для людей. Мита не представляла, что они будут делать, если это затянется.

Отец, похоже, старался не унывать. Когда травница вернулась с реки, он заканчивал со сбором товара на продажу.

— Ты собрался в город? — с порога спросила Мита.

Мужчина затянул последний мешок и обернулся к дочери. Глаза его улыбались, но она заметила в них проблеск грусти.

— Продам остатки с прошлой охоты. Лучше запастись на черный день.

— Сейчас же не спрос на меха. Ты сильно продешевишь.

— Знаю. Но нам придется покупать еду за деньги, пока история с волколюдами не уляжется.

Мита поставила бадью с бельем на пол и присела на край лавки.

— Они приходили к нам? Ты говорил со старостой?

— Говорил. Глава клана пришел в деревню без предупреждения, рано утром, и привел с собой сына. Хвала богам, Дирку хватило ума разогнать всех по домам еще вчера, не то вся деревня встала бы на уши.

— Они из-за случая на равнине пришли?

— Хорошо, что с переговорами, а не требованием выдать им Пилара…

Охотник сел и устало потер глаза. Он и так был невысокого роста, а когда сгорбился на скамье, то и вовсе показался Мите усохшим старичком. Гидер не походил на других деревенских: ниже, уже в плечах, черты лица мягче, даже говор иной. Если не знать о роде занятий, его можно было принять за городского. Мита подозревала, что кто-то из его предков родился в городе, возможно, даже в Алсене, самом близком к деревне, но отец никогда не рассказывал о них.

— Клан волнуется, — продолжил он после недолгого молчания. — Вчера Рууман пресек попытку недовольных напасть на деревню. Мать пострадавшего волчонка была в бешенстве и, не удержи ее глава клана, не оставила бы здесь ни единой живой души. Но меня беспокоит не это…

Митьяна сама не заметила, как сжала пальцами подол юбки.

— Рууман отправляется в западные земли. Он сказал, что у зверолюдов есть общее дело… что-то навроде совета. Неудачное они время выбрали, ох, неудачное… Надеюсь, Рууман понимает, что делает…

Охотник вздохнул и сцепил пальцы в замок. Мита опустила взгляд на свои руки и заметила, что они подрагивали.

— Пока он не вернется, в лес нам ходить запрещено? — тихо спросила она.

— Похоже на то. Защиту в лесу нам никто не обещает.

Мита подошла к отцу и присела рядом с ним, положив ладони на его руки.

— Ты переживаешь, что со мной что-то случится? Не волнуйся. Деревенские меня в обиду не дадут.

— Тебе травы нужны… — вздохнул он.

— Ничего. Нам с тобой хватит, деду Казиру и Зере тоже. А остальные поймут, коли времена непростые.

Отец слабо улыбнулся и обнял Митьяну.

— Ты всегда видишь лучшее в жизни и в людях, милая. Боги наградили меня прекрасной дочерью.

Травница отстранилась и поцеловала его в лоб.

— Тебе пора, — сказала она. — Иначе не успеешь добраться до города к вечеру.

[1] Здесь и далее прим. автора. В Калсанганском уделе счет лет идет с момента его основания. Такая система исчисления была распространена до принятия единым жреческого календаря культа Солнца, где точкой отсчета считался день вознесения бога Солнца на небо. В записях старое летоисчисление часто можно определить по наличию Х перед годом.

То есть, сейчас в книге идет 514 год с момента основания Калсанганского удела.

Из заметок неизвестного путешественника

Х514 год, 7 день месяца Зреяния

Хоть клан Лииш и жил по-людски в поселении в самой глуши леса, порядками и повадками его жители напоминали волчью стаю: только вчера вождь Рууман Острый Клык отправился в западные земли на встречу с другими кланами, а волколюды уже почуяли в его сыне слабину и попытались вывести из равновесия его, а заодно и всю общину. Ему пришлось быстро взять себя в руки и поставить смутьянов на место, вбив в головы сородичей, что закон их вождя никто не отменял, а в его отсутствие он, Лик, несет его волю и следит, чтобы она исполнялась.