Литобработка автором: 23.09.2023 (Мадагаскар)

Два визита позорных ментов разделили мою жизнь на «до» и «после». Или две моих попойки. Мотивом стала – чужая зависть.

* * *

— Ты конченый неудачник, Толик! – зло бросила жена, и хлопнула дверью. Детей у нас не случилось, как не случилось и отсутствия материальных проблем. Я работал в конструкторском бюро, которое как раз разваливалось.

Грубо говоря, не было ни денег, ни надежды их заработать. И с моим характером затворника, да ещё в 45 лет, — прекрасное далёко не проглядывалось совсем. Бывшая жена сие поняла после двадцати лет брака.

— Жаль, что поздно, — размышляла она, в объятиях нового супруга, из числа «постперестроечных торгашей». – Или это я такая терпеливая?

Возможно, безысходность понимал и мой кот, зачастую на меня презрительно взглядывая. Только коту, в отличие от жены, — деваться было некуда. И ещё он был – мой единственный друг и собеседник.

Уход жены я воспринял болезненно и стал больше курить. Когда бюро схлопнулось, то стал больше молчать. А когда пропал кот, тогда я запил.

— Я не хулиганю и не буяню! – доказывал я своим соседям по коммуналке, сплошь разведёнкам и древним бабкам. – Пью у себя, музыку не включаю. Какие претензии?!

— Ты отравляешь наш быт, Анатолий Михайлович Гольчик! – с чувством заявила жирная активистка Зинаида. – И детство наших детей. Здесь пять комнат, и в каждой живут люди.

Интересно, все жирные бабы — противны, или это стереотип?

— Милицию вызову, — предупредила активистка.

* * *

Менты нарисовались тогда, когда я, через пару дней после разговора с Зинаидой, снова нажрался. Молча надавали мне по почкам, увезли в «обезьянник», а утром мировая судья оформила мне «15 суток», — за что именно, не так и важно. Был бы алкоголик и рекомендация, что с ним делать… сытой, пафосной и продажной твари в судейской мантии.

— Другово раза не будеть! – толсто намекнула мне в коридоре коммуналки одна из мамаш. После моей отсидки. – Лайт кончилься… Смотри, Толик!..

— Пошла нахер, — огрызнулся я.

Следующие, уже «30 суток», не заставили ждать. И проползли по отработанной схеме. Однако шагнуть из КПЗ в квартиру я не смог. На звонок в общую дверь – мне в ответ был сунут узел, и дано напутственное пожелание:

— Вали! Твово дома тут боле неть, — молвила другая мамаша и притянула дверь на себя.

Узлом оказалась моя простыня, связанная крест-накрест. Внутри лежало моё так называемое имущество из пары книжек, будильника, грязной посуды, подушки с одеялом, каких-то гаек и ручек. (Бытовую технику я пропил). Как я после уже разглядел, в районе Красных ворот. Дойдя туда от Садовой-Черногрязской улицы, где и проживал.

— Прочти, — домоуправ подал бумажку. И отвёл взгляд.

— Постановление суда от… числа… о выселении гражданина… из комнаты по адресу… Обоснование — законченный алкоголик и хулиган… педофил…

Законы похожи на змей. Их действия непредсказуемы, но ещё более непредсказуемы трактовки действий.

— У Зинаиды Фроловой племянник – начальник в ментуре, — вздохнул управдом. – А мировую судью сей начальник ебёт. Такие дела… — он усмехнулся. – Теперь в твоей… как бы бывшей комнате, Фролова и прописана, а сама комната…

— Отжата по беспределу! — крикнул я. Злость буквально мешала дышать, и особенно неприятным было то, что я осознавал, что бессилен противодействовать.

— Можно подать встречный иск, — рассудительно сказал управдом. – Не вся же милиция ебёцца с судом… Я бы поборолся.

Хорошо бороться тогда, когда есть деньги и крыша над головой. А также родные или друзья. Последний мой родной друг – кот Кузя, помер полгода назад.

— Пока, — я развернулся. На пути к выходу из кабинета, в мою ладонь легли две купюрки, а плечо понимающе похлопали. Управдом оказался не мудаком, а видел я его всего-то второй раз в жизни…

* * *

Итак, просмотрев имущество и связав узелок назад, — я двинулся с Красных ворот на Комсомольскую площадь. Всё тем же пешкодралом, благо, небольшие расстояния позволяли. Кто не в курсе, то описываемые локации – это самый-пресамый центр столицы нашей необъятной! Садовое кольцо и его окрестности! Где даже сраная комната в дряхлой коммуналке 1960-х годов — стоит как шикарная новенькая «трёшка» в центре любого Волгограда!

— Не повезло тебе, — эхом отозвались в голове чьи-то слова. Вполне, что мои собственные.

Замаячила суета Трёх вокзалов. Чуть поколебавшись, я двинулся к Казанскому. Примостился в уголке, недалеко от остановки «бомбил», и чиркнул спичкой.

— Слышь, дружище, дай прикурить! – раздался сиплый голос рядом.

Некий субъект, примерно моего возраста, заросший и вонючий, тянулся окурком к моей спичке.

— Комод, — представился субъект после того, как мы закурили. Опытный взгляд залез ко мне в душу и все мои невзгоды влёт прочитал.

— Привет, судьба, — пробормотал я в ответ, ухмыльнувшись. И подал бомжу одну из управдомовских купюр. Номиналом десять тысяч рублей*. – С меня – бутылка, с тебя – место для выпивки.

— Без проблем, — Комод схватил денежку и исчез на пять минут. После мы пошли в сторону Красносельской, за универмагом свернули направо, и, петляя между складов, — вышли к полуразрушенному дому. Внутри, в одной из бывших квартир, оказался типичный бомжатник: подобие постелей из фуфаек и рванья, бочка как стол и пустые деревянные ящики как стулья.

— Ты теперь Червонец, — объявил Комод после первой полустакашки. – У каждого из наших погоняло. Бди!

После второй порции спиртного, в бомжатник, легкой поступью балерины, – вплыла дамочка 30+. Настёна, принесла закусь. Дуэт превратился в трио.

— Ну, втроём будет легче выживать! – подытожил Комод, когда была пропита и вторая управдомовская купюрка. После он прилёг отдохнуть, а мы с Настёной занялись сексом. По обоюдному.

Примечание: 1996 год. Цена бутылки водки, 10-15 тысяч рублей.

* * *

Бомжи выживают не только попрошайничеством, но и жульничеством. Виды разводов – не менее многочисленны, чем и сам вид бомжей. Фальшивые калеки, якобы бабы с якобы грудничками, якобы ветераны боевых действий.

— Не только мнимые, — поправил Комод. – Есть настоящие слепые и безногие. С малыми детьми и с военными – однохренственно.

— Типичная стори, — поддакнула Настёна. – Никто никому не нужен! И, в первую очередь, государству. Так было и так будет…

— Так есть – как основа, — заключил Комод.

Да уж. Зинка Фролова нервно бряцает по своей никчемной транде, по сравнению со словарным запасом и литературным слогом бомжей. Кем именно моя новая семья являлась до бомжатничества – я не узнал. И не пытался, – то неудобно, то некогда...

Мы крали чемоданы и грабили подвыпивших лохов-транзитников. Приторговывали краденными паспортами и долларами. Помогали вербовщикам похищать залётных мужиков для продажи на Северный Кавказ. Настёна выступала – приманкой.

— Девок не трогаем, таким сбытом только мусорята занимаются, — предупредил Комод. – Залезешь на их территорию, самого продадут… Или изувечат, к хрену!

Не всегда и всё было шикарно, удачные ништяки случались достаточно редко. Семьдесят процентов времени мы собирали бутылки и жестяные банки, — они поили и кормили.

Однажды вечером, придя в свой новый дом, я вместо оного – увидел массу обломков. Его снесли. Комод с Настёной с утра уехали на одну из свалок в Подмосковье, на разведку, как запасного места обитания.

— Так и не вернулись, — констатировал я к глубокой ночи. Побродив среди развалин – я нашёл и достал свой новенький плащ, снятый намедни с бухого провинциала. И ушёл прочь.

Комода и Настёну я никогда больше не видел, да и не слышал о них. Ещё пару лет я прожил в подвале с Витькой – меланхоликом и мелким карманником. А потом я умер из-за полиорганной недостаточности.