— Привет, — физиономия послушника разъехалась в радостной ухмылке. — Представляешь, сука, я тебя щас кое с кем перепутал…

* * *

— Так, значит, надо просто озадачить Бога проблемкой и он всё сделает? – заискивающе говорил Сидоркин, семеня за настоятелем по тёмному коридору.

— Заходи! – Феофил открыл какую-то дверку и щёлкнул выключателем.

Саня несмело переступил порог, электрический свет чётко выхватил большой свежий синяк на скуле. Зажимая повреждённую часть лица, воришка осмотрелся:

Небольшая комнатка, примерно три на четыре, с резным окошечком и с белёными стенами. Дальняя от входа стеночка увешана иконами. Столик, накрытый зелёной скатеркой, на нем — книга.

— Наша часовенка, — пояснил игумен, крестясь на иконы. – Почаще бывай здесь и общайся с Господом, как я учил… делись наболевшим. Совсем скоро почувствуешь, как твоё естество обволакивает благодать! – Он повернулся к послушнику и ахнул:

— Сынок, а что у тебя с лицом?.. В коридоре ударился?

* * *

Как только настоятель убрался, Саня чуток постоял, настороженно прислушиваясь. С опаской помазал глазами по стенкам. Выглянул в окно. Взял со столика Библию, без интереса полистал и положил назад. В результате телодвижений одеяло упало на пол, на сей раз окончательно.

— Ну, бывает хуже, — прогундел Сидоркин под нос, в очередной раз щупая фингал. С вороватой оглядкой, послушник достал дьявольский мобильник. Потыкал кнопки.

В подмосковной камере жизнь не особо веселилась, но продолжалась. Двое играли в карты на полу-нарах, третий сидел рядом и наблюдал, один зэк спал в углу.

— …а я гулял на воле, — запел хриплый голос. Рингтон, он же жиганский мотив. Крепкий седой мужик пошарил рукой под матрасом, и вытащил видавший виды аппарат, взглянул на номер, хмыкнул, пожал плечами, передал карты наблюдателю:

— Доиграй за меня.

Сам отошёл, сел на корточки у стены, приложил мобилу к уху, мрачно помолчал пару секунд, дыша в трубку:

— Я.

Вновь пауза и лицо седого крепыша искренне просветлело:

— Кто? Саня? Здоров, бродяга! Ты где?

— Где? Хмм… В добровольном заточении, — обыденно произнёс карманник.

— В заточении? Тебя, повязали? – выспрашивал крепыш.

— Я сам себя повязал, блин.

— Ты сдался? – не въезжал седой.

— Нет, дядя Вася, — усмехнулся ворик. – После, лады…. Скажи мне, как вы-то там?

Есть много вещей, ради которых стоит жить, несколько вещей, ради которых можно умереть, но нет ни одной вещи, ради которой можно убивать. Такова психология полиции, к сожалению, но всё же. Оборотни не в счёт. Дядя Вася в огорчении вздохнул:

— Мы плохо, Саня. Очень, мля… Менты конкретно озверели. Никаких свиданок и посылок, баланда через раз. Пришлось неслабо отвалить, чтоб телефон вернули, да карты ещё оставили. Типы, что тебя забрали, положили всю дежурную смену во главе с хозяином, а также сына Татьяны Павловны. Кто это такие, можешь просветить? Беспредельщики? И на хрена ты-то им нужен?

— Они помощники дьявола, — честно ответил Сидоркин. – Я вступил с ним в сделку и выполняю одно его поручение. Обещал хорошо забашлять!

— Ты поосторожнее будь, Саня, — ответствовал зэк, ничуть не удивившись. — Этот дьявол, видно, насмотрелся мексиканских боевиков. Чуть не по нему, пристрелит, знаю я таких отмороженных.

— Надеюсь, прорвусь, — тоже вздохнул Сидоркин, и вновь мазнул подозрительным взглядом по стенкам часовни. – Дьявол, думаю, челове… эм… в общем, слово держит. Жадный тока, торгуется больно.

— Если торгуется, может, и не кинет, — высказался бывший сокамерник. – А у нас в тюряге разгром по полной, Саня. Тебе щас попасться – могила. Следаки мыслят, что ты в теме.

— Ну, хренушки они меня достанут! — наигранная бравада карманника и прозвучала наигранно.

* * *

В тот миг, когда Сидоркин произнёс слово «достанут», проснулся Трифон. Он спустил ноги с лежака, сел, чиркнул спичкой, поднёс её к столу. Свечки не было. Спичка потухла.

— Хм…

Монах порылся в поисках новой свечки под тюфяком, служившим и матрасом, и подушкой, и кладовкой. Снова вспыхнула сера, слабый огонек воскового огарка осветил келью. Иеромонах недоумённо оглядел пустую постель соседа:

— Как же так… ни свечи, ни послушника, — пробормотал он, свешивая босые ноги с топчана. Инок поправил помятую во сне рясу, глубоко зевнул и вышел в коридор. Притворил за собой дверь кельи.

* * *

— Алё, это кто?.. Мне нужна Танюха.

— А кто её спрашивает? – спросила, зевая, симпатичная брюнеточка с косами, на другом конце провода. Она лежала в любимой ванной полной пенки, прижимая плечом мобильник к уху и рассматривая причудливые пенные фигурки, тающие на ладошке.

— Санёк. Помнишь, в прошлом году схлестнулись в Сочи? – улыбнулся Сидоркин. – Теперь я тебя узнал, Тань.

— Тебя самого нельзя забыть, — оживилась девушка. – Только не говори, что сейчас ты стоишь под моим окном, и просишь пустить тебя переночевать? – девчонка непроизвольно потрогала нежную грудь.

— Не, я щас в монастыре, — хохотнул Сидоркин. – В окрестностях твоего города находится. Я в Малосибе, а ты в Новосибе, как-то так.

— В два часа ночи, в церкви? – удивилась Танюха. — И что ты там делаешь? Решил спасти грешную душу?..

— Не, я тут по делу. Через пару дней получу бабло за работу, и намерен нырнуть в океан. Хочу взять тебя с собой. Надеюсь, ты по-прежнему одинока?..

— Санечка, я свободна, но ни черта ни одинока, — серьёзно сказала девушка. Банальная фразка, но и девушка не была звездой водевилей.

— Понял, исправлюсь, дай мне шанс, — прогудела трубка.

— Позвони мне завтра, — предложила девушка. – Хоккей?

— Хоккей, — ответил Сидоркин и… вдруг насторожился. В коридоре послышались шаги. Послушник споро отключился.

Дверь отворилась, на пороге возник Трифон со свечой в руке:

— Вот ты где!..

— Да-а… — Саня схватил Библию, показал иноку. – Вот, читаю, блин.

— Молодец, брат! Ну… не буду мешать, — похвалил Трифон и пошлёпал босыми ногами прочь.

Послушник затворил за ним дверь, и решил договорить с девчонкой:

— Тань, а трусики, что я тебе подарил, ещё живы? – бесцеремонно спросил ворик, тиская трубку у уха.

Опять в дверях показалась жидкая бородёнка Трифона. Сидоркин спрятал аппарат за спину.

— Не забудь выключить свет! – на автомате произнёс инок, закатил сонные глазищи и укатил прочь.

— Кретин, мля! – заключил вор. А в трубку мило шепнул.— Прости, Тань, тут один скотник мешает…

— Прощаю, — сексуально выдохнула девушка.

Утро следующего дня выдалось солнечным и теплым. Синяк исчез, как будто его и не было.

Саня справлял малую нужду на монастырскую стену, у коровника, когда услышал знакомый голос настоятеля:

— Сынок, зачем ты это делаешь?

Вор неспешно стряс последние капли, засунул естество в штаны. Крякнул в облегчении, и с ленцой повернулся. Игумен с укоризной разглядывал послушника, сложив ручки на животе.

— Больше так не поступай. Ведь это наш дом, негоже его осквернять. Для естественных нужд есть три туалета возле ворот, — Феофил сделал паузу и добавил вскользь: — Ставлю тебя на заметку, три заметки и… досвидос! – вдруг рявкнул он.

Послушник закономерно вздрогнул. В смятении сглотнул. По ходу пора уже валить, но остался пустячок – дожить здесь несколько часов без косяков, до наступления ночи.

— Следуй за мной! – приказал Феофил.

— Падлой буду, больше не буду, — замямлил воришка, послушно следуя за игуменом по дорожке, посыпанной опилками.

Святой отец не мог долго молчать, как и большинство проповедников. Вообще, желание проповеди – это дар, которым обладает далеко не каждый монах… Спустя пару шагов настоятель запел, ноты и слова были старыми, а вот песня новая. Классическая библейская традиция, где любой стих похож на всё другие стихи, и в то же время уникален.