— Папа разрешил тебе прийти, — манерно произнесла Вита, держа трубку у прелестного ушка.

— Супер! – обрадовался Клюев, топчась у банка. — Я скоро буду у вас!

Он отключил мобильный телефон и начал переходить дорогу на жёлтый сигнал светофора. Солдатик точно не знал, какой цвет вспыхнет в данном случае за жёлтым – красный или зелёный. Он просто увидел жёлтый сигнал светофора и просто ступил на проезжую часть. Правая рука сжимала оружие.

Визг тормозов… в полуметре от Клюева встал мусоровоз. В кабине, за рулем, громоздился Леонид. Он матерился жестами и ртом. Клюев ошарашено смотрел на мусоровозчика и его железного коня.

Мимо прошли трое полицейских парней, они цепко покосились на Клюева и его автомат. Не признав в Клюева – дезертира, а в автомате – автомат армейский, ребята в форменных бушлатах лениво проследовали дальше по улице.

— Что такое?! – солдатик провидяще посмотрел вслед отъезжающему мусоровозу.

Он чуть задумался. И… решительно поднял руку в голосующем жесте. Тотчас же притормозила машинка с «яндекс-бомбилой». Клюев  прыгнул в салон, опустив оружие на колени. Сказал быстро:

— Шеф, давай-ка езжай вон за тем конём! Я отлично заплачу!

На диком пустыре столицы встретились две банды, и обменялись изящными кожаными кейсами. В одном по традиции лежали деньги, а в другом – старинная икона. После того, как обмен состоялся – обе банды разошлись в разные стороны.

— Один, три, пять, восемь… — считал секунды Михал Михалыч. Он ободряюще крикнул:

— Ложись, братва! – и первым упал на пыльную столичную землю. Команда шлёпнулась рядом.

— Чёрт! – удивился Громила, наблюдая как в его руках взрывается кейс. Его с сильно изрезанными животом и ногами швырнуло наземь, а потом оземь. Фальшивые доллары застлали горячее небо.

Да-с, мафия бывает не только бессмертной, но и смертной.

Прошло сколько-то секунд. Банда Михал Михалыча встала насмешливым кругом над истекающей кровью бандой Громилы. Испуганным звеном в кругу насмешки выступал Жора, но это никого не волновало.

— Ах, Михал Михалыч! – совсем не восторженно вымолвил Громила. – Я тебе честно принес  подлинник. А ты... Ты — тварь.

— Тварь – это ты! Мёртвая. – Михал Михалыч с нажимом наступил Громиле на половое яйцо. — Моя идея с фальшивыми баксами и бомбой в чёрном изящном кейсе была великолепна.

Подлец щелкнул пальцами. Тут же услужливые руки подали блестящий инструмент – нечто среднее между плоскогубцами и ножницами — Яйцерез. Главарь плотоядно облизнулся, помедлил… и ещё раз щелкнул пальцами. Руки исчезли вместе с инструментом. Полураздавленное яйцо Громилы благодарно всхлипнуло.

— Жора, покажи мне рисунок! – важно сказал Михал Михалыч, отходя в сторону. – Братва, пристрелите всех!

Жора преданно открыл кейс и показал икону Михал Михалычу. А чуть в стороне загромыхали пистолетные выстрелы, и полилась человеческая кровища.

— Мое имя – Валерий Клюев, — представился киллер. – И мне с вами нужно побыть ночь. И, возможно, завтрашний день.

Везде лежали груды мусора – повсюду расстилалась Главная столичная помойка. Здесь жили и живут (и будут) жить бомжи.

— Я – Профессор, — величаво молвил мужчина с бородой. — И я главный в артели. Мы не имеем гордость сердца, и поэтому гордость не имеет нас.

— Я – Фёдор, — сурово сказал мужчина без бороды. – И я живу на помойке. Но прежде это мой дом, а потом уже помойка.

— А я Тома – гражданская жена Профессора, — с достоинством произнесла женщина. – В нашем доме имеют место быть наши законы и обычаи. Они – просты, но они есть.

Зверь не издал ни звука, а добродушно повилял хвостом, улыбаясь.

— Я – Нацик, и я — фашист, — заносчиво выкрикнул лысый парень. – И у меня вопрос к тебе, Валера Клюев! Какого хрена ты сюда припёрся?!

— Заткнись, Нацик! – кротко заявил Профессор.

Бомжи сидели вокруг костра, в котелке на рогатинах булькала картошка, на травке лежали канапе с чёрной и красной икрой, протухшая лососина и свежий миндальный расстегай.

 — Нацик, а знаешь, в чём разница между тобой и порядочными бомжами? – без злобы спросил Клюев.

— В чём, сволочь!?

— Да в том, что все бомжи опустошают живот один-два раза в сутки. А ты, Нацик, делаешь это каждый раз, как только открываешь рот.

Бомжи ехидно засмеялись. Зверь повалился на спинку, и от избытка чувств замахал лапами. А потом случилась драка, и Клюев сломал фашисту нос бутылкой «Пунша». Вдребезги.

— Фёдор, помоги Нацику смыть кровь и приклеить гигиенический пластырь, — исчерпал инцидент Профессор, при молчаливом одобрении коллектива. Не одобрял ситуацию только сам фашист, но его никто не спрашивал.

Профессор расчесал бороду и сказал речь, рассчитанную на Клюевское просвещение:

— Главная столичная помойка по площади не меньше Занзибара. Бомжей здесь неисчислимое число. Живут артелями, вроде как мы. Так легче и безопасней. Помойка – это конкретно бездонное дно. Можно найти всё, что угодно. От сервелата до норковой шубы, от пакетов с осмием до марсианского лунохода.

Фёдор, Тома и Зверь с любовью смотрели на Профессора. Нацик плевался в сторонке.

— В нашей жизни есть нюанс, — продолжал глава артели. — Мусоровозчик Леонид, слово которого скрижаль! Каждый день, утром и вечером, Леонид приезжает на помойку, и вываливает городской мусор. Потом забирает у бомжей находки магазинного вида, и увозит их на продажу в Столицу.

 — Схема такова: мы находим здесь годный товар, а Леонид его реализует, — дополнила Тома. — Деньги пилим пятьдесят на пятьдесят.

— Кстати, можно продать через Леонида твой армейский автомат, — алчно сказал Фёдор.

— Ты знаешь слово «нюанс», Профессор, — подметил уважительно Клюев. — Ты настоящий профессор?

— Он – подлинный профессор, — подтвердил Фёдор.

— И настоящий мужчина, — добавила Тома.

Зверь согласно и церемонно кивнул.

— Товарищ подполковник, товарищ подполковник! Товарищ подполковник, разрешите обратиться?

— Не разрешаю, Аристофан Андрюшкин!

— Почемууу!?

— Потому что я больше не подполковник! А капитан! Вчера меня понизили в звании! А ещё понизили тебя самого и моего зама Косякова.

— Для меня вы навсегда останетесь товарищем подполковником!

— О взаимности не мечтай, — поэтично вздохнул Гоголев. – Какого хрена ты орешь у меня над ухом в столь ранний час, младший лейтенант Андрюшкин?

Николай Николаевич Гоголев апатично курил сигарету – на плацу, рядом с недавно возвращенным из угона танком. Андрюшкин пытался изгнать командирскую апатию лучезарной улыбкой. Попытка осталась попыткой.

— Я пру из кабинета нашего нового командира, — развязно рассказал Аристофан. — Бегал к нему по важному делу. Хотел узнать, сколько бойцов из моего взвода он завтра потребует на тёщин огород, на прополку картошк…

— Полкан Чудачкин умотал в Столицу на дурацкое совещание, — равнодушно перебил Гоголев.

Пояснение осталось без внимания.

— Я пробыл в пустом кабинете секунду. И вот свершилось! – зазвонил телефон! По законам жанра я взял трубу… Звонил человек-полковник.

Апатия Гоголева всё-таки покинула его:

— Чувак из военной прокуратуры. Ну-ну!?..

— Моё дыхание в телефоне было принято за дыхание Чудачкина, — гордо сказал Андрюшкин. – Поэтому человек-полковник мне рассказал то, что положено знать только новому комчасти! – Аристофан эффектно подбоченился.

— Корона – это тот предмет, что хрен снимешь, один раз надев, — сделал нравоучительную ремарку Гоголев.