Брысь, слушая ветерана и представляя себе то, что он рассказывал, не просто живо, а так, словно сам был на том поле, от волнения исколол рассказчику колени. Однако Василий Егорович лишка слегка поморщился. За окном уже давно стемнело, шум города утих, не было слышно даже собак, выгуливающих перед сном своих хозяев.
— Однако уже поздно, — вздохнул Василий Егорович, аккуратно переложил кота на диван, с трудом поднялся и направился в ванную. — Спать пора, — сказал он уже из коридора.
«Вряд ли старик спит на этом диване», — подумал Брысь и пошёл искать спальню. Обнаружив закрытую дверь рядом с гостиной, воспользовался отработанным приёмом — подпрыгнул и повис на ручке, так что хозяина квартиры он встретил на его постели. Василий Егорович не рассердился, подошёл к платяному шкафу, постоял перед ним и вернулся к кровати, так и не сняв с себя «парадное» одеяние. Затем, словно что-то забыв, вышел из спальни и по шаркающим звукам Брысь догадался, что он идёт в «зал». Когда старик снова показался в дверях спальни, Брысь понял, зачем он отлучался — вместо галстука на его шее теперь красовалась бабочка, та самая, его первая. У Брыся сжалось сердце…
Краткие комментарии для любознательных
Осоавиахим (Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству) — советская общественно-политическая оборонная организация, существовавшая в 1927—1948 годы, предшественник ДОСААФа (Добровольное общество содействия армии и флоту).
ППШ — пистолет-пулемёт системы Шпагина (ППШ) — советский пистолет-пулемёт, разработанный в 1940 году конструктором Г. С. Шпагиным под патрон 7,62×25 мм ТТ и принятый на вооружение Красной Армии 21 декабря 1940 года. ППШ наряду с ППС-43 являлся основным пистолетом-пулемётом советских Вооружённых Сил в Великой Отечественной войне.
Глава 44. Трагедия на хуторе
Василий Егорович лёг прямо поверх покрывала и похлопал возле себя рукой, Брысь перебрался к нему под бок. На тумбочке возле кровати уютно горел ночник под тёмно-зелёным абажуром с бахромой по нижнему краю и стоял телефон, как и хозяин квартиры — весьма солидного возраста. Брысь представил, как ветеран (наверное, не с первого раза) попадает непослушным указательным пальцем в дырочку с цифрой на диске, как с трудом его прокручивает, как ждёт, когда диск вернётся в исходное положение, чтобы проделать то же самое с другой дырочкой и цифрой… как прикладывает к уху холодную эбонитовую трубку. Понятно, почему он не любит пользоваться телефоном.
— Нужно заканчивать рассказ, времени мало, — туманно выразился ветеран, и у Брыся опять тревожно сжалось сердце. — Та фотография была сделана в ноябре 1941 года. Мы к тому моменту немало гитлеровцам насолить успели: и поезда взрывали, и обозы перехватывали… К нам в леса нацисты не лезли, боялись, поэтому мстили так: на каждую нашу операцию отвечали расправами над мирными жителями… И расстреливали, и вешали… Но нас никто не возненавидел, наоборот, всё больше народу приходило к нам в отряд. Когда зарядили дожди и похолодало, стало в лагере тяжко… Шалаши промокали, вода заливалась в землянки, мёрзли ужасно, дети все поголовно попростужались, взрослые фурункулами покрылись… И голодали мы очень, пайки становились всё меньше… Но самое тяжкое было — слушать радиоприёмник… Нацисты подошли к Москве, к сердцу страны… Ленинград замкнули в блокаде. Наш командир за одну ночь стал седым, оказалось, у него там семья, жена с маленькой дочкой, и неизвестно, эвакуировались или нет. Был человек ещё вечером тёмно-русый, а утром стал — как свежевыпавший снег… Снег, кстати, в тот год рано на землю лёг, в конце октября, считай, уже зима началась. А в ноябре морозы ударили, словно природа поняла, что люди не справляются, и тоже решила с захватчиками бороться. Сначала дороги дождём размочила, расквасила, так что ни пройти ни проехать, а потом эти ухабы-колдобины ледяным холодом сковала — пусть мучаются…
***
Альма и Мартин с тревогой прислушивались к хрипам, которые вылетали из Андрюшки с каждым вдохом и выдохом. Мальчик то горел, словно внутри у него кто-то разжигал костёр, то покрывался мурашками и дрожал так, будто лежал голым на снегу, а не под ватным полушубком между двумя горячими собаками.
Его сестра и мама были тут же в землянке. Валентина прижимала к себе питомцев. Юв, Гал, Альф и Рол, ослабленные голодом и холодом, тоже дрожали без остановки, им казалось, что хозяйка не их греет, а сама мечтает согреться, забирая у них последнее тепло ледяными руками. От своих мыслей им становилось стыдно, и они начинали дрожать ещё сильнее.
Тамара сидела рядом с сынишкой, меняла компрессы на его раскалённом лбу, разжимала ложкой зубы и вливала отвары из коры дуба. В бреду Андрюшка без конца звал своего жеребёнка: «Бахтарчик, Бахтарчик, наш выход!»
Бахтарчик погиб неделю назад. Отряд полицаев добрался до хутора, искали тех, кто помогает партизанам, а потом спалили дома, оставив семьи с детишками без крова накануне зимы. Забрали коров и коз. Лошадей тоже хотели забрать, но дядька Мирон заперся с ними в конюшне, не хотел отдавать своих любимиц и помощниц в тяжёлом крестьянском труде. Полицаи обложили конюшню сеном и подожгли…
Аслана на хуторе не было, он находился на задании. Андрюшка в тот день как раз бегал навестить родных: мама и сестра давно перестали возвращаться в выделенную им дядькой Мироном комнату, так как в лагере было много дел. Если бы не Бахтарчик, Андрюшка тоже перебрался бы к ним, но он был увлечён подготовкой нового номера. Хотел поднять всем настроение в 24-ю годовщину Великой Октябрьской революции. Седьмого ноября в стране всегда был праздник, и Андрюшка мечтал, что за оставшееся до праздника время наши наконец-то покажут врагу «где раки зимуют» — в своих норах, пусть убираются, откуда пришли!
Первыми о случившемся узнали Мартин и Альма — от цирковых котов, которые сумели выбраться из охваченной пламенем конюшни через щель в крыше и примчались в лагерь с вытаращенными от ужаса глазами. Следом за ними пришли оставшиеся без жилья хуторяне. Никто из них не выдал полицаям, что знает дорогу к партизанам…
— Бахтарчик, Бахтарчик, наш выход, — шептал Андрюшка сухими потрескавшимися губами. — Альф, Рол, але оп!
Альф и Рол теснее прижимались друг к другу и к своим друзьям-пуделям. Поначалу они кидались к Андрюшке, когда он звал их в бреду, но потом поняли, что зовёт он не их, а тех Альфа и Рола, которые были с ним в его горячечных видениях… Тамарины слёзы капали на красное от жара лицо сынишки, и казалось, что при их попадании на нежную, истончившуюся от болезни кожу мальчика слышно шипение.
— Ты думаешь, он умрёт? — одними глазами спросила Альма Мартина.
Пёс печально вздохнул. Они дали друг другу клятву оберегать цирковых, пока это будет в их силах, да и не только цирковых, а вообще Людей, готовы были закрывать их собой… Мартин уже принял на себя три пули, предназначавшиеся пареньку из Минска. Ему повезло, что пули не задели важных для жизни органов, а быстро встать на лапы опять помогли его удивительные способности (Пафнутий наверняка добавил бы, что этими способностями их команда обзавелась исключительно благодаря его тяге к приключениям). От смерти они не спасут, но поправиться почти без последствий — помогают, это Мартин уже не один раз испытал на своей многострадальной шкуре. Но вот как защитить ребёнка от коварной болезни?..
…Увидев в лагере Альфа и Рола, а затем и своих знакомых с хутора, Андрюшка сначала удивился — обычно такой большой компанией местные приходили на их цирковые представления, но сегодня оно не планировалось. Узнав же о том, что произошло, мальчик бросился бежать. От горячих слёз он не видел перед собой дороги, мчался что было сил, не думая о том, что может потеряться. Он мог думать только о своём Бахтарчике. Взрослые не сразу спохватились, что Андрюшки долго нет. Нужно было обустроить вновь прибывших, разместить по землянкам и шалашам, успокоить и накормить детей… Валентина и Тамара поглядывали в ту сторону, где он скрылся, но были уверены, что Андрюшка просто хочет в одиночестве выплакать своё горе, а потом вернётся в лагерь…
