— Прасвятая Багародзіца, дзякуй табе за ласку тваю, за тое, што выратавала маіх дзетак (Пресвятая Богородица, спасибо тебе за милость твою, за то, что сберегла моих деток), — произнесла вдруг женщина, увидев, наконец, тех, о ком молилась.

Бежать навстречу у молодой матери не было сил, к тому же укушенная Альмой лодыжка опухла и болела, хотя женщина и не замечала этой боли. Она опустилась на колени, положила младенца на землю и раскинула руки, чтобы обнять своих сыночков…

Спустя ещё четверть часа около грузовиков собрались все выжившие при авианалёте красноармейцы — сотрудники школы собаководства и те, кто в первых боях отбился от своих частей и оказался на этом шоссе. Потери среди людей и среди собак были ужасающими… Как старший по званию из тех, кто остался в строю, лейтенант распорядился погрузить тяжелораненых в уцелевшие машины и, по возможности, доставить их в госпиталь.

Потом он посмотрел на деда с прижавшимися к нему внучатами и на молодую женщину с грудным младенцем — они в растерянности стояли около своей телеги, ставшей без лошади абсолютно бесполезной.

— Дед, может, вам с ними поехать? Куда вы с тремя-то детьми?..

— Дзякуй, камандзір! Там і без нас цесна. Тут хутар ёсць непадалёк, туды пойдзем (Спасибо, командир! Там и без нас тесно. Тут хутор есть неподалёку, туда пойдём), — покачал головой старик.

— Как знаешь…

Лейтенант повернулся к сослуживцам:

— Товарищи красноармейцы, ввиду особых обстоятельств дальнейшая эвакуация школы не представляется возможной, а потому считаю необходимым занять оборону и прикрывать отход гражданского населения и раненых.

Все взгляды невольно переместились на шоссе: по дороге снова брели измученные люди, кто-то впрягся в повозки вместо убитых лошадей, кто-то тащил на себе и детей, и тяжёлые баулы с вещами…

— Конечно, можно попробовать добраться до наших, пробираясь лесами, но… — лейтенант замолчал, осознавая, что предлагает своим товарищам верную гибель.

— Приказывай, командир! — раздался ему в ответ хор голосов.

— Занимаем позиции по обеим сторонам от шоссе. Используйте воронки от бомб и повреждённые грузовики как укрытия.

Получилось примерно по семьдесят человек и по полсотни собак. Альма, поколебавшись, «выбрала себе» лейтенанта. Не могла она уйти в такой момент, как бы ни переживала за Мартина, Дину и пограничников…

Лина первая обратила внимание на странное поведение Брыся:

— Смотрите, он словно что-то почувствовал.

Кот, натягивая поводок, притащил Сашу в самый центр площади и уселся там, закрыв глаза, словно собрался медитировать. Немногочисленные свидетели из числа жителей и, возможно, туристов посмеивались, глядя, как мальчик пытается уговорить своего питомца сдвинуться с места, а тот и ухом не ведёт. В конце концов Саша сдался и стал молча ждать, когда Брысь «оттает». Сашины родители и Сергей Анатольевич тоже остановились рядом, наблюдая за серьёзным выражением на мордочке кота.

— Наверное, на этой площади происходило что-то важное, связанное с нашими собаками, — шёпотом предположили они.

Брысь мысленно восстанавливал страшный сон, главным героем которого был Мартин. Теперь, когда он оказался прямо на том месте, где произошли привидевшиеся ему события, сон окончательно стал явью: дополнился запахами, звуками, картинка приобрела множество оттенков — он отчётливо разглядел каждый шрам на жёлто-серой шкуре своего друга, заглянул в его добрые, наполненные тоской и безмерной усталостью карие глаза — такими он их никогда раньше не видел, собаку с такими глазами уже никогда нельзя будет назвать лопухом и недотёпой… Но почему Мартин один? Где его подружка, за которой он так отважно и не раздумывая бросился в неизведанные дали прошлого? И где они оба сейчас?..

Брысь открыл глаза и обвёл хмурым взглядом окруживших его Людей. Те явно ждали чуда. А от чуда он и сам бы не отказался…

Исходив посёлок вдоль и поперёк и не найдя ни единой зацепки, взрослые приняли решение отправляться в обратный путь. Саша не мог сдержать разочарования. Слёзы упрямыми горошинами покатились по щекам, так что пришлось ловить их языком и запихивать в рот, чтобы не намокла футболка и не выдала его мальчикового горя. Он украдкой взглядывал на Брыся: вдруг в янтарных глазах мелькнёт искорка, от которой можно будет раздуть костерок надежды… Но, увы, кот был так же мрачен, как и родители, и капитан Петров.

На ночь остановились в придорожной гостинице. Гуляя перед сном по ухоженной территории, обнаружили небольшую стелу — памятник павшим воинам, вдоль шоссе их было великое множество. Постояли, склонив головы, заново осмысливая подвиг, который совершили эти люди, в том числе и ради них…

Саша, державший Брыся на руках, почувствовал, как вдруг заколотилось сердце кота, словно он почуял мышь. Брысь действительно что-то почуял, хотя и не смог бы объяснить, что именно. Пока это было просто сильное волнение, смешанное с тревогой. А вот что оно означало — выяснилось позже, когда Брысь, тщательно вылизав густую шёрстку и по привычке пересчитав языком чёрные полоски на хвосте, наконец собрался заснуть. Прежде чем смежить веки, он, опять же по привычке, поискал глазами за окном Луну — свою давнюю приятельницу. В этот раз она показалась ему лишь одной своей половиной и выглядела смущённо-грустной, как будто жалела кого-то — его, например.

И опять всё было как наяву… И опять он был лишь сторонним наблюдателем, не имея возможности вмешаться и помочь. Лишь в бессильной злобе втягивал и выпускал свои острые когти…

***

Альма искоса наблюдала за «своим человеком» и сравнивала его с сержантом Неделиным. Лейтенант если и был старше, то вряд ли намного. Тоже ещё совсем молодой. А летние конопушки на носу делали его ещё моложе. Путешественнице во времени хотелось бы видеть в качестве командира всех этих Людей и собак кого-нибудь постарше, посолиднее, с боевым опытом… Самому лейтенанту, вероятно, тоже хотелось бы иметь рядом наставника. Он хмурил рыжеватые брови, из-под фуражки на его лоб и виски стекал пот, и он вытирал его тыльной стороной ладони. Над верхней губой, там, где со временем могли бы вырасти пышные усы (пожалуй, такие же рыжеватые, как и брови), тоже блестели капельки пота, лейтенант слизывал их языком и в такие мгновения вообще походил на мальчишку.

Почувствовав на себе пристальный взгляд, он повернул голову и несколько секунд смотрел на Альму, а потом обратился к одному из красноармейцев:

— Старшина, возьмите двадцать проводников и укройтесь с собаками в лесу. Против танков от них всё равно толку не будет, только зря погубим. Дальше действуйте по обстановке.

Несколько сотен метров до леса (хотя на самом деле это была всего лишь небольшая берёзовая роща, каким-то чудом сохранившаяся посреди пшеничного поля, а настоящий лес начинался много дальше и отсюда казался невысокой зубчатой стеной) Альма размышляла над фразой «толку не будет» и пыталась представить себе танк, виденный ею ранее только по телевизору в военных фильмах. В кино эта железная махина выглядела устрашающе. Настолько, что и от оставшихся у шоссе красноармейцев вряд ли «будет толк» в сражении с такими монстрами. Она несколько раз оборачивалась, но разглядеть никого не могла, лишь чувствовала нарастающее напряжение.

Роща уже призывно шелестела листвой, говоря, что заканчиваются страшные метры, усеянные телами тех, кто во время авианалёта не успел добежать до её густых крон, как вдруг Альма услышала писк и остановилась. Вышколенные строгим обучением овчарки пробегали мимо, бросая на «новенькую» недоумённые взоры, и скрывались за белыми стволами среди молодых, подрастающих в тени берёз ёлочек. Писк повторялся с короткими промежутками и шёл оттуда, куда Альма не решалась даже посмотреть, не то что подойти ближе… Молодая женщина и девочка лет четырёх-пяти.

Женщина лежала на спине, словно разглядывала недостижимое небо, а девочка лицом вниз и обе ручки спрятаны под животом, как будто она что-то несла и, споткнувшись, упала, но ручки не расцепила, чтобы не выронить то, что несла… Это что-то и пищало сейчас тонко и жалобно. Альма с тоской посмотрела в направлении рощи: никто не придёт на помощь. До котёнка ли сейчас, когда такая беда нависла над всеми и неизвестно, кто из них самих уцелеет, тем более что задача совсем не в том, чтобы уцелеть…